— Ничего такого я не думаю, — возразила Клавдия. — Я вообще никогда не пыталась проделать подобную операцию.

— То-то и оно! — усмехнулся Артур, — а ведь это целая наука. Пришлось ввести в горловину специальную заглушку, абсолютно водонепроницаемую, но при этом легковоспламеняющуюся и полностью уничтожающуюся огнем. В бачок и в унитаз я залил горючую жидкость. На вид она мало отличается от обыкновенной воды, разве что запахом… Поэтому я распылил в туалете чуть ли не флакон освежителя воздуха.

— Ближе к делу, — порекомендовала Дежкина.

— Идея была проста, — сообщил Гаспарян. — Теща, как я уже сказал, любила курить в туалете, а спички и окурки бросала в унитаз, засоряя канализацию. Согласитесь, я должен был прекратить такое безобразие, а?.. — Он воззрился на следователя, будто в очередной раз ища поддержки, но слов одобрения не услышал и продолжал: — Я рассчитал, что жидкость вспыхнет, едва теща, обосновавшись на толчке, бросит в очко горящую спичку. Каковы бы были ваши действия в подобной ситуации?..

Клавдия пожала плечами.

— Вы метнулись бы вперед, к выходу, — уверил Артур. — Вот тут-то и поджидал тещу сюрприз. Я приделал на двери кронштейн для туалетной бумаги. А кронштейн — металлический, с острым концом. Теща должна была подскочить с унитаза и удариться лбом о кронштейн. Верная смерть, а главное — быстрая и почти безболезненная, — проворковал он, откидываясь на спинку стула.

С минуту Дежкина обалдело глядела на него, не зная, верить или не верить своим ушам.

Судя по интонациям, Гаспарян говорил вполне серьезно.

Ну и дела!..

— Как следует из материалов, — произнесла наконец она, — кронштейн был совершенно ни при чем, и ваша теща скончалась вне пределов туалетной комнаты…

— В том-то и беда, что «при чем»! — завопил Артур, хлопнув себя ладонями по коленям. — Все из-за этого проклятого кронштейна!.. Просто ловушка не сработала бы, если бы на кронштейне была туалетная бумага. Понимаете, рулон смягчил бы удар, и все труды были бы напрасны. Поэтому бумагу пришлось снять и положить на бачок. А теща — она рассеянная была, просто ужас!., она бумагу не увидела. А увидела пустой кронштейн. И вместо того, чтобы прикурить на унитазе и бросить в очко спичку, она полезла на антресоли за новым рулоном бумаги!.. А лестница, как назло, подпиленная была, а антресоль — перегруженная. И вот вам результат: трах-бах!.. теща убилась, а мое изобретение так и осталось неиспользованным…

— Ну почему же? — возразила Клавдия. — Я тут читаю: «Прибывший на место происшествия лейтенант милиции Верник, который решил воспользоваться туалетом и бросил в унитаз непогашенный окурок, получил ожоги половых органов третьей степени…» Разве не похвальный результат?.. — Она строго поглядела на Гаспаряна.

Тот горестно вздохнул и потупил глаза.

— Артур, — произнесла Клавдия с какой-то новой, спокойной и властной интонацией, — очнитесь!.. Детство кончилось. Вы взрослый человек, хотите того или нет. И шалости ваши носят вполне криминальный характер…

— Виноват, — промямлил он, — крутом виноват… Простите!..

— Я передаю ваше дело в суд, — объявила следователь, — и суд решит, в какой степени вы виновны в происшедшем. У меня есть все основания для того, чтобы не квалифицировать ваш поступок как умышленное убийство. Ваша теща погибла в результате несчастного случая — это факт, и, по-моему, неопровержимый. Другой вопрос, что ваши «гениальные идеи» есть не что иное, как покушения на убийство… правда, настолько витиеватые, что у меня возникли подозрения, а не придумано ли все это ради красного словца?..

— Как так? — обиделся Гаспарян. — Я лгу?.. Да я по нескольку недель изобретал, ночами не спал… это было новое слово в инженерии!..

— Хорошо, если бы вы направили свою творческую мысль в более приемлемое русло, — отрезала Клавдия. — Не могу не отдать должное вашей смекалке и азарту, но не могу также и не учитывать того, к какому преступному и безнравственному результату были они устремлены. Взрослейте, Гаспарян. У вас есть любимое дело, любящая жена… есть дом — что еще человеку надо для счастья?..

— Да, — согласился Артур, — все есть… Вот только без тещи…

— Не смешно.

— Разве я смеюсь, госпожа следователь! — возмутился он. — Вы даже не представляете, какой это удар для меня. Я же потерял смысл для всех моих изобретений!.. На ком мне теперь все опробовать, а?..

Вид у него был при этом по-настоящему несчастный.

Клавдия покачала головой.

— Идите, Гаспарян, — сказала она. — Идите и взрослейте. Надеюсь, мы никогда с вами больше не увидимся. По крайней мере, в этом кабинете.

Алукина на прощанье долго трясла Клавдину руку…

18.23–22.57

Ближе к вечеру в кабинете устроили сабантуйчик. Повод для этого был весьма подходящий — Веня Локшин прощался со своими друзьями-коллегами. Оказалось, что тайком от всех он подал документы на операторский факультет ВГИКа и сдал экзамены.

Правда, не прошел по конкурсу. Но вдруг оказалось, что трое более удачливых абитуриентов, ставших уже студентами, были пойманы как изготовители подпольной порнографической видеопродукции и теперь находились под следствием. Место освободилось, и мастер курса позвал Веню.

— Какое счастье сознавать, что я больше никогда не увижу эти морды, — в свойственной ему остроумной манере шутил Локшин, не сводя глаз с запотевшей от морозильного холода бутылки «Столичной». — Как же вы мне все осточертели!..

Никто на него не обиделся. Все понимали, что Веня хорохорится и показывает свое полнейшее безразличие только для вида, что на самом деле ему ох как тяжело расставаться с отнюдь не чужими ему людьми, людьми, с которыми он бок о бок провел пару последних лет.

Вся команда была в сборе — и Дежкина, и Чубаристов, и Лина Волконская, и Беркович, и, конечно, вездесущий Левинсон. Только Игорь Порогин отсутствовал, его неожиданно вызвал на ковер сам Стасюк. Поначалу решено было дождаться Игоря, не начинать без него, но рандеву с горпрокурором настолько затянулось, а фирменные пирожки с грибами распространяли такой убийственный аромат, что нервы у Вени не выдержали.

— Ну поехали, — сказал он, остервенело сдирая белую фольгу с бутылочного горлышка.

Раздался громкий хлопок, пробка вылетела из бутылки, и мощная струя шампанского (полусладкого, за семнадцать тысяч) ударила в потолок, откуда спустя мгновение закапала на головы собравшимся.

— Хреновый из тебя гусар, — ухмыльнулся Чубаристов, наполняя стаканы. — За тебя, Веня. Чтоб все у тебя сложилось…

— Чтоб скоро твоя фамилия появилась в титрах фильма… — Лина долго вымучивала концовку своего тоста и, наконец, вымучила: —…который получит «Оскар»! Вот!

— Прям уж, — засмущался Локшин. — «Оскара» ей подавай…

— А я так скажу, — взял слово неунывающий Левинсон. — Любовь и денежные знаки, а остальное все — до… фени!

— А мне до сих пор не верится, что ты уходишь от нас, — проникновенно сказала Клавдия. — Жалко…

— Ага, — иронично хмыкнул Веня.

— Дверь заперли? — спросил Беркович.

— Заперли-заперли, — ответили ему хором.

— Ну тогда будем, — предложил Чубаристов.

Звонко ударились друг о друга шесть граненых стаканов. На несколько секунд в кабинете повисла торжественная тишина, нарушаемая лишь горловым бульканьем. Пили, как полагается, до дна.

— Так. Действую, пока все в форме. — Веня открыл черный кофр и извлек из него своего верного товарища, фотоаппарат «Зенит». — Быстренько соорудим коллективный снимочек.

— Порогина же нет!

— Ничего, его потом снимем, за отдельную плату.

— С нижней точки? — иронично поинтересовался Беркович.

— Лучше с пятой, — предложил Левинсон.

Все сгрудились у стола и натянуто заулыбались. Локшин поставил фотоаппарат на таймер и встал сбоку, но Клавдия Васильевна заставила его влезть в самую серединку. Над объективом гипнотизирующе мигала красная лампочка. Она мигала все быстрей и быстрей, пока, наконец, не полыхнула ослепительная вспышка.