— Шприц? — переспросил начальник. — Пустой шприц?!
— Да.
В благоговейном молчании все присутствующие обернулись к Фоме. А тот, словно почувствовав общее внимание, гордо задрал свою смешную острую морду и высунул язык…
— Почему мы решили, что это рэйдж? — скучно спрашивал Игорь. — Почему мы решили, что именно здесь?
Они сидели с Клавдией в углу склада и пустыми глазами смотрели, как ввозят и ставят на стеллажи новые бочки, ящики и тюки. Им бы давно уже уйти от собственного позора. Но сил после невольного стриптиза у Клавдии не было.
— Ну про то, рэйдж или нет, мы узнаем завтра. А почему здесь? «Мне самолет милее и родней… — горько усмехнулась она. — Да нет, конечно, мы не знаем, что здесь. Мы вообще ничего не знаем.
Ей сейчас, как в детстве далеком, хотелось ткнуться в мамино плечо и горько заплакать.
Огромный барак склада вдруг наполнился веселым гомоном. Рабочие шли за электрокаром с клеткой, в которой, переминаясь с ноги на ногу, стоял огромный белый медведь.
— Куда ты его?! — кричал на бегу начальник. — Этого в карантин! К животным!
— Да я только так, показать! — смеялся водитель кара, разворачиваясь.
— Я тебе дам — «показать»!
— Во, и медведи тут, — усмехнулся Игорь.
— Да, все тут есть, — сказала Клавдия. — Как на Ноевом ковчеге. Каждой твари по паре. Ладно, Игорек, поехали домой, тут нам делать больше нечего.
16.50–17.48
— О! Дежкина, к главному! — мимоходом бросила Люся-секретарша, не успела Клавдия переступить порог прокуратуры.
— Мне с вами? — спросил Игорь.
Клавдия пожала плечами. Чего ожидать от нового начальника, она еще не знала. Впрочем, Клавдия усвоила, что ни от новых, ни от старых начальников ничего хорошего ожидать не приходится.
Она влетела в кабинет и увидела поднимающегося ей навстречу с широкой улыбкой Лозинского.
— Здравствуйте! — нашла в себе силы улыбнуться Клавдия. — Опять к нам?
— Опять к вам, — кивнул Лозинский.
— Виктор Сергеевич, наверное, где-то здесь. Вон его портфель…
— А я не к Чубаристову, — снова улыбнулся Лозинский. — Я к вам.
— Ко мне? — погрустнела Клавдия. Сейчас о взрыве в Бутырках расспрашивать будет. — Простите, но мне надо бежать. Начальство вызывает.
— Ничего, я подожду, — Лозинский снова уселся. — Тем более у вас такой вкусный чай.
— Но я надолго, — соврала Клавдия.
— А я не тороплюсь.
— Игорек, угости гостя чаем, — вздохнула Дежкина.
— Ну-ну-ну! Кто это у нас? — улыбнулся и ткнулся в бумаги Стасюк. — Это у нас, кажется, Патищева…
— Дежкина. Клавдия Васильевна. Помните, я к вам приходила.
— Ну-ну-ну… — Стасюк перестал улыбаться. Взял карандаш и начал монотонно постукивать им по столу. — Как вам работается, товарищ Дежкина?
— Хорошо работается.
Клавдия внутренне собралась. У этого все на лице написано. Этот явно не дипломат.
— Вы сколько у нас?
«А вы сколько? — так и подмывало спросить Клавдию. — Без году неделя».
— Впрочем, стаж теперь не имеет значения. Нам нужны профессионалы.
«Это точно, — внутренне съязвила Клавдия. — Профессионалы нам нужны».
— Это у вас дело по… — Стасюк снова ткнулся в бумаги. — По Харитонову?
— У меня. Если вы помните, я вам докладывала…
— Взорвали тюрьму, — перебил Стасюк. — Такого еще не бывало. А?
Прозвучало так, словно от Бутырок и мокрого места не осталось.
— Да, такого еще не бывало. Мы расследуем…
— И что вы конкретно намереваетесь делать? — снова застучал карандашом Стасюк.
— Гражданин Осипов, совершивший покушение, находится в реанимационном отделении следственного изолятора. Мы провели следственные действия…
Клавдия чувствовала, что начинает невольно говорить каким-то несвойственным ей казенным языком — «совершивший», «следственные действия»…
— Ну-ну-ну?..
— По всей видимости, это было заказное убийство.
— Да?
— Впрочем, окончательно мы сможем ответить на все вопросы, когда допросим Осипова, когда…
— Осипова вы не допросите. Он скончался, — с каким-то даже удовольствием сказал Стасюк.
Клавдия опустила глаза.
— А что по взрыву «мерседеса»?
О Господи!
— Там оказалось много бухгалтерской работы. И потом…
— Мне тут сегодня Чубаристов подал заявление об уходе, — перебил вдруг Стасюк: — Правда, потом забрал. А вы, товарищ Дежкина, не хотите подать мне заявление?
У Клавдии упало сердце.
«Все верно, — подумала она устало, — хорошим людям долго везти не может».
— Заявление об уходе? — не своим голосом спросила она.
— Именно. У нас, знаете ли, тяжелое положение с преступностью. Вот недавно звонил товарищ Филиппов. Нам нужны на переднем крае борьбы люди преданные, профессиональные, с настоящими бойцовскими качествами…
«Вот и все. Даже деньжат не отложила. Куда теперь? В нотариальную контору? Юрисконсультом? Адвокатом? Домохозяйкой?»
— Я заявление писать не буду, — тихо сказала Клавдия. — Если вы считаете, что я не справляюсь со своей работой, увольняйте.
— А вы сами как считаете? — хитро прищурился Стасюк.
— Это не имеет значения, — сухо ответила Клавдия.
— Ну что ж, я хотел по-хорошему… Ладно, идите.
— Всего доброго, — встала Клавдия.
— Ну-ну-ну, — ответил Стасюк.
Люся смотрела на Клавдию так, словно та вышла сейчас не от горпрокурора, а от врача-онколога и с самым страшным диагнозом. Секретарша, конечно, все слышала.
Как Клавдия добралась до кабинета? Коридоры на ее пути словно вымерли. Пусто было и в курилке.
Игорь, увидев Клавдино лицо, даже оторвался от занимательной беседы с писателем и медленно поднялся со стула.
— Что, Клавдия Васильевна?
— Все, Игорек. Увольняют. Вот так, господин писатель, — грустно улыбнулась она Лозинскому. — Зря, выходит, вы меня ждали.
Писатель помял пальцами нижнюю губу.
— Нет, не зря, — сказал он весело. — Мне, госпожа следователь, очень даже повезло!..
В этот вечер вся семья Клавдии ходила на цыпочках. Максу даже не надо было говорить отцу: «Старуха сегодня не в духе». Это было видно невооруженным взглядом, поэтому Федор улыбался ей особенно широко и обезоруживающе…
ДЕНЬ ТРИНАДЦАТЫЙ
9.23–10.40
— А был ли мальчик? — спросил Игорь.
Клавдия поглядела на него затравленными глазами и ничего не ответила. Из лаборатории сообщили, что в шприце обнаружены остатки именно рэйджа…
Клавдия автоматически выводила на листе бумаги черточки и загогулины, складывая их в замысловатый, но ничего не значащий — по крайней мере, для стороннего глаза — рисунок.
— Клавдия Васильевна, может, мы сами запутали дело, — вновь произнес Игорь, — запутали и усложнили, а?..
Клавдия вздохнула.
— Приходится признать, — продолжал Порогин, — что все наши умозаключения рассыпались как карточный домик. Судите сами. Загадочные пейджерные переговоры оказались всего лишь безобидными строчками текста песни. Фома нашелся — целый и невредимый. Денис Харитонов погиб, но где доказательства, что его гибель связана с нашим делом? Журавлева все отрицает… Что мы имеем в итоге?..
— На одной чаше весов — факты, — задумчиво проговорила Дежкина, продолжая выводить на бумаге волнистую линию, — на другой — мои ничем не подтвержденные, по твоим словам, подозрения. Картина неутешительная…
— Не огорчайтесь, Клавдия Васильевна, — дружески улыбнулся Игорь. — Уметь проигрывать — великая наука. Наполеон проигрывал, Юлий Цезарь — тоже… Кто знает, может, в признании собственного поражения кроется подлинная победа. Победа над собой!..
Он умолк, вдохновленный собственной речью. На щеках его пылал гордый румянец.
— Глупости говоришь, — отрезала Клавдия, — общие глупые слова, и ничего больше. Мы же не спортом занимаемся — кто дальше прыгнет, кто глубже нырнет. Мы раскрываем преступления. Понимаешь, пре-ступ-ле-ния!.. И каждое нераскрытое преступление, по моему разумению, — это люди, которых мы не смогли или не сумели защитить, это зло, которое лишний раз ощутило собственную безнаказанность. — Она отложила в сторону карандаш и бумагу и в упор посмотрела на напарника. — Теперь давай перечтем события по-новой. Три человека погибли… трое, вдумайся, Игорь, трое!.. — Харитонов и двое бомжей в его квартире. В Москве появился новый наркотик, и я сама, своими глазами видела подростков, которые вовсю губят им свое здоровье, а может, и жизнь. Преступник, надо думать, подсчитывает барыш… хорошо! — поправилась Клавдия, увидав протестующий жест Порогина. — Допустим, преступник в нашей истории — лишь плод моего воспаленного воображения. В таком случае как ты объяснишь остальное?..