Возмущение
Как хорошо доверчиво смотреть
На страшный мир, и детскою улыбкой
Принять свой день легко, и жизнь, и смерть.
Кружиться в свете бабочкою гибкой, —
Чтоб первой боли первая слеза
Раскрыла совести огромные глаза.
Не знать что ждет тебя в любви твоей,
Как преступления не знают дети;
Цвести бы лилией среди полей,
Или — как в певчей сказке люди эти.
Когда их радости уж нечего хотеть,
Как птицам некуда от солнца улететь.
И что же ум, к чему стремится он,
Упрямый враг стихийного движенья, —
Весь собранный, мечтательный как сон.
Дух гордости, без права униженья,
Стальная кузница творящих рук,
Очаг чудес, огонь борьбы и мук?
Но не было с ним сердца моего,
Когда, напрасно мертвых губ касаясь,
Ответа ждал, улыбки и всего.
Что жизнь дает, на сердце опираясь.
И сердце, строгое к себе и своему,
Бессильному не верило уму.
«Река гранитная в тумане…»
Река гранитная в тумане,
Париж в огнях, зима и ночь,
И я, как во враждебном стане,
Спешу уйти куда-то прочь.
Куда? Вокруг чужие люди.
Глаза их холодно глядят,
И фонарей из шумной мути
Какой-то миллионный ряд.
И этот блеск зеркальной двери:
Войти бы мне в толпу, в тепло…
Ну, как ее. — Жаклина? Мэри? —
Чтобы от сердца отлегло.
«Я болен, кажется. Уроды…»
Я болен, кажется. Уроды
Со всех сторон теснят меня,
Чтоб я признал лицо свободы,
Ключом тюремщика звеня.
Она со мной: среди неволи,
Среди железа и камней, —
Люблю ее до светлой боли
И болью жалуюсь я ей.
Сюита литературного вечера
Когда бы не была уже воспета —
Воспел бы я природы красоту,
И женщин всех, как «та и эта»,
Подняв свой взор в пустую высоту,
И лгал бы так, как этот франт бывалый, —
Любитель светских муз публичной залы.
Невесело. Смотрю вокруг себя,
На лицах вижу сдержанную скуку,
Зевает мой сосед, склонясь на руку…
Но вот поэт, всего себя любя,
Вдруг проклял мир, его стихам ненужный
Тяжелый мир, к поэту равнодушный.
Я вышел вон. Париж огнями ночи
Как будто поднят весь в крутую высоту:
Весенние уже открыли очи
И звезды чудные, и люди на мосту,
И Сена темная мерцает влажным светом, —
Как порт морской в ночных огнях и летом.
А вот квартал: рабочая семья
Давно уснула; подвигом работы —
Был черствый хлеб, обиды и заботы;
Для многих дом — холодная скамья, —
Бездомность дикая создателям богатства,
Мечты высокой, равенства и братства.
Мне кажется, наперекор всему,
Что счастье будет здесь, в борьбе и славе,
Что этот дом, похожий на тюрьму,
Дворцом восстанет в солнечной оправе,
Сады и рощи — вместо улиц узких,
И много соловьев — как наши, русских.
Вот молодость: Латинский здесь квартал,
Здесь вечные глаза прекрасной правды;
Как пред отплытием когда-то аргонавты —
Шумит народ: последний час настал,
Пора, пора, — наука клад открыла,
Пусть разум сердца будет у правила!
Довольно мне. Мне б донести домой
Нетронутым легчайшее терпенье:
И небо тихое, и сердца зной,
И счастья трудного мгновенье…
О, пусть ведут от гибели и муки
Все те же, человеческие, руки!
«Взволнованы враждебным бытием…»
Взволнованы враждебным бытием,
Жестокостью наполнено волненье:
Нам жаль людей, их умных рук творенья,
Когда людей мы братьями зовем;
Не может быть, что солнце для войны
Весной звенит в разноплеменных странах,
Чтобы земля чудес сгорала в ранах,
Как человек распятый без вины;
Не может быть, чтоб каждый здесь урод
Войною праздновал свой день рожденья, —
Чтобы народ рукою наважденья
В своей крови топил другой народ;
Чтоб страхом бились звуки в голосах,
Вдруг одичалые, как в день вчерашний,
Когда бежал, обманутый и страшный,
На брата брат, со смертью и в глазах.
Еврею
Мерцая солнечным виденьем
У скал горючих и воды,
Под снежно-розовым цветеньем
Растут Израиля сады.
По городам простерты сети
Цивилизаций, но вблизи —
Все те же ослики, и дети
Шумят в божественной грязи.
Ресницы их пречудно длинны
И взоры древние горят, —
О них библейские былины
Псалмами в храмах говорят.
На холмах ночь в прохладе млеет,
Она — как сон веков святых,
И ветер звездный тихо веет
Для добрых, мудрых и простых.
О, близок день такого света,
Когда народы — твой и мой,
По слову вечного Поэта, —
Сольются радостью земной.
Но помни, помни, к испытанью
Еще не кончены пути:
В дороге к счастью и свиданью
Нам надо братьями придти.