Загнали они в скважину обсадную трубу не до конца, метра на полтора она торчала над землей. Начали доставать снаряд — мешает труба. Кольцов залез на площадку станка и, чтобы помочь напарнику, принялся толкать снаряд рукой. Скомандовал: «Майнай тихо». Напарник неопытный, резко отпустил тормоз и…

В этом месте Кольцов всегда нервно закуривал, густо пускал дым и говорил:

— Что обидно — тот, сволочь, даже спасибо не сказал. У меня шестой разряд, у него четвертый, и я виноват остался. Технику безопасности нарушил!

После этого Кольцов и ушел на колонковое бурение: по его словам, от одного уханья долота в скважине его пробирал мороз по коже. Однако Дуня видел, как тот совершенно спокойно проходил мимо работающего станка и даже интересовался у бурильщиков, трос у них левой или правой свивки.

Дуня подумал тогда: тут дело в другом. В чьей-то несправедливости, черствости. Ведь человек живет в двух мирах. Один — внутри, созданный тобой самим, другой — вокруг, из других людей и их поступков. Когда внутренний мир не совпадает с внешним, тогда трагедия… Почему люди мало берегут друг друга?

О том, что скоро конец смены, Кольцов с Дуней догадались по Ромке. Он всегда просыпался раньше, чем положено, и усаживался с гитарой на чурбаке. Он перебирал струны и пел надоевшую всем песню:

— Ага! — сказал Кольцов. — А я и не заметил. На золоте тоже другой раз буришь, а сам к промывальщику через минуту бегаешь: «Знаки есть?» Глядишь, сутки и пролетели. Там уж со временем не считались — что кайлом шурфы били, что потом на станках. У нас дед один, еще с тех времен…

Он не успел рассказать, потому что в каркас через порог шагнул бригадир… Кольцов глянул на часы, потом на Дуню — мол, мы еще на смене, не останавливайся. Бригадир положил Дуне руку на плечо и сказал Кольцову:

— По рации с базы передали — едет вахта на подмену. Идите, соберитесь. Ну, и геолог там…

О главном бригадир всегда говорил в конце, как бы невзначай. Но каждый понимал, что требуется. Бригадир остался у пульта, а Кольцов с Дуней вышли наружу. Ромка продолжал бренчать, сидя на чурбаке, глядя исподлобья и держа согнутые ноги так, чтобы по первой команде вскочить.

— Сам, что ли, сочинил? — усмехнулся Кольцов. — Послушают тебя девчонки в поселке, хлынут наперегонки в геологи. А потом их в тайгу палкой не загонишь. Поди помоги, обормот!

Ромка убежал, а они начали наводить порядок. Сгребли разбросанный уголь, аккуратно уложили штанги, спрятали подальше под тепляк морды из проволоки — ими в ручье ловили форель. Побросать в мешок пожитки заняло несколько минут. А потом началось ожидание. Кольцов с Дуней успели побриться с одеколоном, пришить пуговицы и помыть сапоги, а машины так и не было.

У всего на свете есть свое начало, свой конец и свое предназначение. Десятки раз Дуня приезжал из поселка на вахту, столько же уезжал и каждый раз волновался — придет ли машина? Возможно, если б не это ожидание, он меньше удовольствия получал бы от работы. Садишься в машину, такого вперед напридумываешь, как будто первый день на свете живешь.

Самый трудный год он прожил после школы. Отец звал его к себе в лесники, он пошел куда поближе — на молокозавод. Механизации там никакой не оказалось, придумал директор, что на уроке у них был, но уходить было стыдно, скажут — не выдержал. В армии в карантине тоже доставалось, а потом земляк в хлеборезку позвал, тут уж Дуня смекнул, как быть. Он откажется — другого возьмут, всего делов. Везде можно ловчить, но везде можно и поступать по совести, хоть в хлеборезке, хоть здесь в тайге.

Наконец вдали показался маленький коробок, который рос, рос и вырос в трехосный «Урал». Он ехал по ручью, гоня тупым носом волну. Не доезжая ямы в русле, вырытой бульдозером для форели, машина взревела и выехала на берег. Первым на землю спрыгнул шофер — он ударил сапогом в мокрое колесо и принялся шептаться о чем-то с Кольцовым. Из металлического каркаса спрыгивали люди, передавали друг другу рюкзаки и портфели. Повариха Надя волоком тащила к кухне большой мешок, никому не позволяя до него дотронуться. Она раньше работала в старательской артели и никак не могла привыкнуть к бригадной оплате.

Последним по лесенке из каркаса спустился геолог. Бригадир повел его показывать керны, почему-то кружным путем, вокруг буровой установки. Когда проходили мимо кучи штанг, бригадир поставил ногу на трубу, которой брали керн, и начал ковырять щепкой чистый сапог. Геолог высоко поднял голову к небу и сказал:

— Эх, погодка! В прошлом году в эти дни уже снег лег.

Рядом с низкорослым и крепким бригадиром геолог казался высоким. К ним подошел Кольцов. Были они похожи друг на друга — оба худые, с плечами квадратными, как оконная рама. Кольцов пожал геологу руку и решительно ткнул пальцы в раздутый конец колонковой трубы:

— Когда снаряды для кернения привезут?

— Не знаю! — лицо геолога стало злым, он повернулся спиной к станку.

Бригадир укоризненно посмотрел на Кольцова и поспешил вслед за геологом. Кольцов сплюнул и широко зашагал за ними.

— Ну что, — сдувая с кернов желтые вялые иглы лиственницы, уже миролюбиво говорил геолог. — Трещиноватость отчетливая, состав песчано-гравийный. Поздравляю, до нижнего горизонта дошли!

— Постарались и задачу, как говорится, выполнили, — рассудительно сказал бригадир. — Опережение составило, тут у меня записано…

Бригадир вытащил тетрадь и зашелестел засаленными страницами:

— Чтобы повысить обязательства, нам нужны керноприемник, кабель тридцать метров, трубка медная — хотим кухонную плиту на дизтопливо перевести…

— С плитой поможем, — кивнул геолог, — и регулятор подачи дадим. Как вообще с питанием?

Засунув руки в карманы и склонив голову набок, Кольцов слушал, не перебивая. Повариха Надя, которая впервые разговаривала со столь высоким начальством, застенчиво ответила:

— Оно ничего. Разве мясца свежего…

И вдруг плаксивым голосом завела:

— Тут не спишь, как бы уголь не прогорел, а они… грибов сушить повесила, две нитки, так уташшили, то ли бурундук, то ли кто. Прямо не знаю… — она размазывала слезы грязным кулаком с крепко зажатой картофелиной.

Бригадир недобро посмотрел на повариху.

Она собрала картошку в мешок и скрылась в кухне, осторожно прикрыв за собой дверь.

— Построят здесь поселок, воду будут качать с нашего горизонта. А про нас и не вспомнят, как давалось-то… — вздохнул бригадир.

Отход машины назначили через два часа, после проверки полевой документации и погрузки. Дуня мог кое-что успеть, если повезет, конечно. Он бочком прошел к платформе станка, возвышающейся на полозьях сварных труб. В одну с дальнего конца запихивали старые тряпки, ветошь, обрывки веревок, которые могли еще сгодиться. Отбросив хлам в сторону, Дуня глубоко просунул руку и вытащил за приклад ружье. Кольцов имел охотничий билет. «Пускай, хлеба не просит», — объяснял он, упорно отказываясь держать ружье в тепляке. Дуня часто чистил и смазывал двустволку, поэтому Кольцов разрешал ему ее брать.

— На озеро сбегаю напоследок, — крикнул Дуня Ромке и быстро зашагал прочь.

…В машину заканчивали грузить детали для ремонта. Геолог что-то объяснял Кольцову:

— …а сколько жаловался, бумажек исписал. Но, сам понимаешь, золото важнее. И труднее там — скальные породы!

— Из верхних горизонтов воду-то нельзя качать? — допытывался Кольцов.

— Железа в ней много, — ответил геолог. — Ладно, пойду документы заберу.

— Вот так, — подмигнул Кольцов Дуне. — Найдешь подход — и человек к тебе с дорогой душой. Что это принес?

— Жене на зажарку, — небрежно объяснил Дуня.

— Так ты не развелся? Не в общаге живешь?

— Сначала хотел… Да потом…

— Э, — сказал Кольцов. — Да ты поганку стрелял. — Он поморщился: — Брось, чомга рыбой воняет и как доска — не укусишь.