Отбросив невольника, Энлиль поспешно вцепился в выпущенные из его разума важные нити, удерживающие запущенные тектонические процессы на планете. Скрупулезно, пазл за пазлом, наёмник начал восстанавливать потревоженные внутренности грохочущего небесного тела. Но неохотнее всего отзывались поверхность и возмущённая всклокоченная вода. Она уже жила в облике вскипевшего дикого цунами. Его молчаливые волны угрожающе быстро приближались к берегам континентов, стремясь ввысь, поглощая себя же и разрастаясь с каждым пройденным километром.
Энлилю было сложно что либо противопоставить осквернённой природе, в её разгневанном обличии. Не придумав ничего стоящего, командир возвёл ответное цунами, но состояло оно не из взбаламученной и ревущей чёрной воды, а его мыслей и энергии. Налетев на невидимый щит, цунами высвобождало спрятанную в себе накопленную мощь, откатывая назад и вновь врезаясь в препятствие. Зажатая между руками Энлиля, вода неохотно успокаивалась. Этот губительный танец стихий продолжался до седой звёздной ночи и закончился лишь с последним хрипом недовольного убаюканного подводного вулкана.
Прощупав прочность и недолговечность тектонических взаимодействий планеты, Энлиль не спеша восстанавливал растраченные силы, основательно вбирая и трансформируя энергию из окружающего его пространства. Уставшим он себя не чувствовал, скорее немного вымотанным однообразием проделанной длительной работы.
Неподалёку умирал поверженный им раб. Энлиль только сейчас заметил, что смертельно раненое существо всё ещё мучилось в затянувшемся предсмертном томлении. Наёмнику стало дурно от самого себя. Приблизившись к Оборотню, Энлиль накапливал энергию в сжатой руке. Один удар, как запоздавшее милосердие, должен оборвать страдания всех троих невольников.
Командир присел рядом с постанывающим полубессознательным существом. Его аметистовая кожа практически обуглилась, искрящиеся светом волосы потускнели до графитового грязного оттенка и не испускали разрядов, свечение исчезло, энергия более не струилась от омрачённого копотью тела. Умирающий смотрел в звёздное чистое небо, хоть Энлиль и ощущал, что тот лишился любого зрения от первого удара. Но существо смотрело жадно, требовательно, испугано, не шевелясь. Наёмник проследил за его взглядом, не увидев ничего, кроме густой, невообразимо мрачной, сжимающейся сингулярностью темноты.
Энлиль практически высвободил удар. Его энергия замерла всего в миллиметре от растерзанной жизни невольника. Рука наёмника нависала над грудной клеткой, но внимание его было приковано к тому, что манило существо, что манило всех троих Оборотней, ещё связанных единым разумом. Их взор впитывался в черноту неба, но не был связан с ярким звёздным небосводом. Рабы всматривались в нечто отдалённое, невероятно далёкое и внушительно большое. Энлиль позволил своим мыслям присоединиться к затягивающемуся разуму, не опасаясь попасться в его власть. Глаза Оборотней стали его глазами, их разлетающиеся пеплом рваные мысли перетекли к наёмнику. Он прикрыл веки и более не замечал окружающего пейзажа. Теперь его взор, как и отцветающие серые жизни Оборотней, тянулся в сжатую темноту.
Энлиль всё внимательнее оглядывал застывшую сингулярность мрака. Ни движения, ни проблеска – заполненная пустота – нереальная и притягательная. В её владения стремились мысли ещё дышавших рабов, к её порогу тянулись их перепуганные, дрожащие души и не было ни единой преграды, которая могла бы помешать этому магнитному омуту.
Пошатнувшись, наёмник отпрянул назад, практически покидая общий разум Оборотней. Мрак смотрел на него. Энлиль был уверен, что ему это не привиделось, не сейчас. Застывшая сингулярность рисовалась чёрным огромным зрачком живого ленивого глазного яблока. И тот, кто в ответ рассматривал командира, морщился, напуская в свой взор золу гнева и дикого, неподдельного презрения.
Энлиль поспешно вырвался прочь. Ненужное ему сердце тараторило предательской, учащённой канонадой внутри похолодевшего тела. Наёмник отступил на несколько шагов назад, но тут же, пересиливая страх, вновь подбежал к умирающему. Возвращаясь в его разум, Энлиль со всей доступной ему силой ухватился за рабскую сущность Оборотней, рванув тех на себя. Ему не за что было держаться, негде найти достаточно крепкой опоры. Силы наёмника расходовались с каждым напрасным энергетическим импульсом, уходящим во всю ту же тишину сингулярности, но Энлиль не останавливался, ещё не понимая, что заведомо проиграл начатое противостояние. Он продолжал удерживать невольников, уступая и уступая превосходящей его давящей темноте. А она всё поглощала Оборотней, возвращала к себе, туда, где были вбиты кольца смиряющих их цепей рабства. Постепенно сущности убитых перетекали во власть далёкой чёрной дыры, выскальзывая из рук наёмника. Их будущее вновь подчинялось сценарию неволи, готовому воплотиться в новой жизни, и Энлилю не удавалось разорвать окутавшие их окаменевшие веревки.
Не справившись, командир выронил последнюю связующую нить между собой и уже умершими Оборотнями. Темнота поглотила несчастных, и наёмник остался в ней с глазу на глаз с презрением и злостью хозяина чёрной дыры. Энлиль почувствовал, как гнев его чёрных мутных зрачков усердно топит его душу, как пытается затянуть его вслед за рабами, сломить и подчинить. Это вконец ошеломило наёмника, заставив окончательно вырваться из чужого сознания.
На планете расцветала заря скорого утра. Бессмысленное противостояние незаметно растянулось в часы. Энлиль подавленно оглянулся. Обугленное, гнусно смердящее тело Оборотня-женщины быстро разлагалось у его ног, но душа этого создания уже была в темнице, подле своего Владыки. От увиденного наёмника пронимала крупная дрожь. Силы его теперь восстанавливались значительно медленнее, будто Энлиль усмирял стихии не одной планеты, а целой галактики, но как бы он ни пытался переключить свои мысли, сконцентрироваться на восстановлении, те возвращали его к немой встрече. Он рискнул выступить против притязаний Владыки, рискнул отбить у того его собственность, помешать рабам вернуться под гнёт своего хозяина, и проиграл. Тёмный Кочевник без надрыва отмёл все никчёмные попытки наёмника, словно смахивая мелкое насекомое со своего плеча.
Но думал Энлиль не о Владыке, вопреки тому, что страх ещё коробил его волю и глупую душу. Наёмника тревожили Оборотни. В период, перетёкший в ночь, когда Энлиль ещё удерживал существ над бездной их рабства, он ярко вкушал их мысли, чувства, и ужаснее всего, что помимо безысходности, страха, невольники дышали надеждой на возможность неожиданного избавления. Они позволили этой надежде вторгнуться в их одичалые души, неоправданной мечте, боль от которой оказалась в стократ острее любых истязаний и пыток. И причиной подобных мук являлся Энлиль. Не Кочевник проронил в рабах искру надежды и тем самым умножил неотвратимые страдания в будущем, а самонадеянность Энлиля, посчитавшего себя достаточно умелым и взрослым, чтобы открыто выступить против уз Владыки.
Подобную коллапсирующую, необъёмную силу ему ещё не доводилось даже представлять. Но такая власть существовала, и он только что смотрел в её глаза.
Шок оставлял наёмника равносильно возобновляющейся внутренней энергии. Планета прожила еще полдня, пока Энлиль не успокоился окончательно, но придя в себя, наёмник в панике покинул небесное тело. Со всей этой историей он забыл об Энки, оставшемся в одиночку против армии.
Практически не разбирая обратного пути, Энлиль кубарем влетел в пространство на границе галактики. Недолго взвешивая ситуацию, он разразился таким мощным волновым ударом, которого не ожидал ни он сам, ни напиравшие в сражении ободрённые своими успехами рабы. Остаточное колебание удара удалялось вглубь космоса, опрокидывая запоздалых невольников, а беспокойный взгляд Энлиля выискивал друга.
Энки командир заметил неподалёку от входа в истончающейся мембране галактики. Тот немного пострадал от удара товарища, но большая часть его увечий была нанесена рабами. Наёмник плохо соображал в заполонившей его давке непрекращающегося сражения. Стоило Энлилю отправиться за Оборотнями, как невидимая армия более не оставляла ожесточённых напористых попыток пробиться в галактику, и всё это время Энки пришлось держать энергетический щит и отбиваться от тварей, которым удавалось протиснуться сквозь неидеальную преграду.