Кестрел опустилась обратно на банкетку перед инструментом. У нее свело живот: случилась катастрофа. Сколько раз она представляла, как Арин будет стоять перед ней и смотреть так, как смотрел сейчас, и говорить то, что сейчас сказал. Подозревая то, что подозревал. Кестрел даже робко, чувствуя себя нарушительницей чужого покоя, молилась его богам, чтобы появился шанс увидеть его. Но не так. Не тогда, когда ее отец был здесь.

У нее не осталось выбора.

Кестрел поправила нотные страницы на пюпитре, но остановилась, увидев, как дрожат руки.

— Не нужно столько драмы, Арин. Я занята. Будь так добр, оставь меня. Ты прервал мои занятия.

Она потянулась за ручкой. «За нами наблюдают, — хотела написать Кестрел на нотной странице. — Я все объясню позже».

Арин вырвал у нее ручку и бросил ее через всю комнату. Она со стуком упала на каменный пол.

— Хватит. Прекрати притворяться, будто я тебе никто.

Кестрел смотрела на ручку. Она не могла ее поднять. Ее отец не дурак, он наверняка поймет, зачем ей ручка. Рискованно было даже изначально браться за нее.

И тут Арин задал свой вопрос.

— Каким образом ты добилась перемирия? — требовательно спросил он.

Кестрел хотела закрыть лицо руками. Она хотела смеяться — или, возможно, плакать. Внутри нее поднялось нечто, неприятно напоминающее панику. Кестрел бы встала и ушла, если бы не думала, что Арин может остановить ее силой, и уж это точно заставит ее отца ворваться в комнату.

Она попыталась говорить спокойно.

— Я не понимаю, о чем ты, — ответила она Арину. — Я прекрасно помню, что не добивалась никакого перемирия. Я готовлюсь к свадьбе. У меня будет полно времени заниматься политикой после того, как я стану императрицей.

— Ты знаешь, о каком перемирии я говорю. Ты передала его мне в руки. И я готов поклясться, что оно содержит в себе твои следы.

— Арин...

— Оно подарило моей стране свободу. Спасло мне жизнь. — Его лицо было бледным, серые глаза горели. Молодой человек возвышался над Кестрел, которая осталась сидеть. Банкетка перед роялем казалась ей плотом, который носит по морю. — Как ты заставила императора подписать перемирие?

Арин говорил возбужденно и громко. Неважно, что по-герански: отец Кестрел знал этот язык. Девушка сплела пальцы. Она вспомнила, как генерал приказал дезертиру убить себя, чтобы избавиться от позора. Поступит ли он так же с ней, если она расскажет Арину правду? Как поступит с самим Арином?

— Арин, прошу тебя. Я не имею никакого отношения к тому перемирию. У меня нет времени на твои фантазии.

— Но у тебя хватает времени для того, чтобы видеться с Тенсеном, не так ли?

Кестрел переспросила с невинным видом:

— С кем?

Арин сжал челюсти.

«Не произноси это слово, — мысленно умоляла его Кестрел. — Пожалуйста, пожалуйста». Она не знала, сколько Тенсен рассказал Арину и о чем тот мог догадаться сам, но, если он скажет слово «моль» вслух... Кестрел вспомнила, как отец смахнул на пол моль с картины Тенсена. Генерал точно обратил внимание на то, что увидел маскировочную моль — известного пожирателя тканей, обитателя гардеробов — в таком неожиданном месте. Он легко догадается о ее предназначении.

Особенно если Арин спросит о том, кто был Молью Тенсена.

«Не делай этого. — Кестрел хотела встряхнуть его. — Не делай».

Выражение лица Арина стало раздосадованным. Кестрел видела, как он мысленно сражался с самим собой.

«Да, — убеждала его девушка. — Именно так. Ты не должен сообщать будущей дочери императора кодовое имя своего шпиона или признавать, какую роль Тенсен играет при дворе. Не надо. Что, если ты ошибся? Ты рискуешь многими жизнями. Нельзя, Арин».

С видимым усилием взяв себя в руки, Арин сказал:

— Если я и был в заблуждении, то только потому, что ты притворялась. Ты притворяешься даже сейчас. Ты не такая уж хладнокровная. Ты пыталась помочь людям равнин. Когда мы с тобой были в городской таверне...

К горлу Кестрел подступила тошнота.

— ...Я считал тебя виновной в их изгнании. Но лучше было отравить лошадей, чем поджечь равнины. Поэтому ты приняла такое решение? Твой отец...

— Я люблю своего отца.

Арин слегка отшатнулся.

— Я знаю.

— Если бы я дала ему недостаточно хороший совет, то подвергла бы его опасности. — Кестрел осознала это только сейчас и снова была потрясена тем, что совершила. — Восток сам сжег равнины, которые мы захватили.

— Да.

Кестрел показалось, что Арин хотел сказать что-то еще, но он промолчал.

— Если бы мой отец был там тогда... В огне погибло много валорианцев. — Кестрел подумала о Ронане. В горле встал комок. Она не смогла произнести его имя. — Если я действительно поступила так, как ты думаешь, то их смерть — моя вина.

— Они заслужили смерть, — ровным тоном произнес Арин. — Ваши солдаты думали только о том, чтобы удовлетворять аппетиты империи. Империя поглощает все. В Геране все очень слабы. Нас обложили слишком высоким налогом. Еды недостаточно. Сейчас все так ослабли, что не хотят есть даже то, что осталось.

Кестрел подняла взгляд.

— Это не очень похоже на голод.

— Ты ничего не знаешь о голоде.

Это заставило ее замолчать.

Арин вздохнул. Он с силой потер лоб, размазывая косметику, которой был кое-как замаскирован его шрам.

— Все истощены, обессилены. Ввалившиеся глаза. Становится только хуже. Сарсин говорит, они почти весь день спят. Даже она сама. Если бы ты только ее видела... Ее руки дрожали, и она ничего не могла с этим поделать.

Разум Кестрел ухватился на последнюю фразу Арина. Дрожащие руки. Почему-то она вспомнила о том, как, когда была маленькой девочкой, выкрасила фонтан на вилле в розовый цвет. Не более двух месяцев назад она рассказала об этом водному инженеру. Она снова увидела, как красная краска расползалась по воде и бледнела до розового цвета. Эксперимент. Кестрел — сколько ей тогда было? лет десять? — услышала, как водный инженер использовала в разговоре за ужином с генералом странное слово — разбавление. Ее отец был высокого мнения об инженере: женщина служила вместе с ним во время войны и спроектировала для Герана водопровод. Маленькая Кестрел решила, что должна разобраться в том, что же такое разбавление.

Но разбавление никак не было связано с дрожащими руками. Взрослая Кестрел нахмурилась и вспомнила: по словам императорского лекаря, это был симптом того, что человек слишком долго принимал его лекарство... достаточно долго для того, чтобы оно стало смертельно опасным.

Разум Кестрел окрасился пониманием. Оно расползалось, как красные капли в неподвижной воде, и девушка совсем забыла, что за экраном стоял ее отец — слушал, наблюдал и делал выводы. Она забыла даже о том, как сгорбился от беспокойства и сомнения Арин. Кестрел думала только о значение шести карточек «Клыка и Жала», которые она бесконечно тасовала в сознании: император, водный инженер, лекарь, услуга, Геран и Валория.

Она знала, какую роль они сыграли. Комбинация стала очевидной.

Император решил, что от геранцев больше проблем, чем они того стоят. Он решил медленно отравить их через систему водоснабжения. Аккуратно разобраться с беспокойным, мятежным народом. Он выжал из Герана столько, сколько мог. Когда все жители погибнут, он снова объявит их территорию своими владениями, демонстрируя всей империи единственную награду, на которую могут рассчитывать повстанцы.

Кестрел жизненно необходимо было поговорить с Арином напрямую... но не здесь. Она посмотрела на дверь. Девушка наполовину ожидала, что в любую минуту может войти ее отец, возможно, даже с дворцовыми стражниками.

Но как заставить Арина уйти? Как ей последовать за ним так, чтобы не выдать своих действий перед отцом? Он знал о слухах. Видел, как она ради Арина в Геране сражалась на дуэли. Более того, он наверняка уловил то, как Арин обращался к ней: таким тоном, будто они были в близких отношениях. «Ты не такая уж хладнокровная. Когда мы с тобой были в городской таверне...»