Она поплотнее запахнула полы куртки моряка, приподняла бело-голубой подол рабочего платья и продолжила идти вдоль Ряда.

Ее обогнула маленькая валорианская девочка, по плечам которой рассыпались светлые косы. Она сжимала в руках тряпичную куклу. Эта девочка чем-то привлекла внимание Кестрел. Чем именно, Кестрел поняла только тогда, когда малышка догнала маму и выпросила у нее из корзины другую игрушку. Это был мальчик, одетый в черное. Затем Кестрел увидела золотой шов на лбу первой куклы и поняла, кем эти куклы были.

Кестрел прошла мимо девочки и ее матери, пытаясь забыть о куклах и высматривая Тенсена.

Когда она обнаружила его, он изучал выпотрошенного молочного поросенка, который висел на крюке над прилавком.

— О, отлично, — сказал он, увидев Кестрел. — Как раз вовремя. А иначе мне пришлось бы купить поросенка, чтобы соблюсти приличия, и понятия не имею, как бы я пронес его в свои покои.

Они слились с толпой покупателей, состоявшей в основном из слуг, которых отправили на базар за свежим мясом. Кестрел и Тенсен пробрались к концу ряда прилавков и стали подниматься на холм, где людей было меньше.

— Глава Сената побывал в южном Геране, — сообщила Кестрел. — Мне на ум приходит только одна причина. Император поручил ему оценить будущий урожай печного ореха. Должно быть, он планирует забрать его полностью. Он узнает, если вы попытаетесь удержать какую-то часть на собственные нужды.

В боковом свете Тенсен казался старше, его морщины — глубже, а глаза, будто вовсе не были обрамлены ресницами.

— Это будет означать голод.

Кестрел медленно произнесла:

— У меня есть идея.

Тенсен ждал. Когда Кестрел так и продолжила молчать, он приподнял брови.

— Возможно, это не очень хорошая идея, — признала Кестрел.

— Наверняка лучше, чем ничего.

— Не уверена.

Кестрел подумала о лошадях жителей восточных равнин. Она услышала, как Арин обвинил ее в убийстве. Его слова, будто полоснули по ней острыми когтями, впиваясь все глубже.

Тенсен положил руку ей на плечо. Несмотря на то, что его рука была легкой, а у генерала — тяжелой, этим жестом он напомнил Кестрел отца.

— Вы можете собрать урожай раньше и спрятать его, — сказала она Тенсену. — Но некоторое количество ореха оставьте на деревьях. А затем заразите их. Выберите своего любимого паразита. Орехотворок, жуков, гусениц... то, что быстро размножается. Когда император потребует урожай, вы будете не виноваты, что вам нечего ему дать.

Улыбка Тенсена стала теплее. Кестрел подумала о том, каким был отец ее отца или матери, и, если бы у нее был дед, смотрел бы он на нее так же, как Тенсен.

— Если император подумает, что вы лжете, то сможет сам увидеть опустошенные поля. Но... вредители могут уничтожить деревья. Возможно, на следующий год вам придется голодать, потому что на ваших полях расплодятся одни черви.

— О следующем годе мы будем беспокоиться тогда, когда до этого дойдет, — ответил Тенсен. Он прищурился и посмотрел в небо. Начинался снег. — Арин пытался выведать у меня, кто предоставил мне информацию о несчастном Тринне.

Сердце Кестрел подскочило.

— Что вы ему сказали? Вы не можете назвать ему мое имя. Вы обещали.

— Не беспокойтесь. Мы оба знаем, когда ложь бывает необходима. Я не открою ему вашу тайну. Я настоял на анонимности моего информатора. Назвал его Молью. Вас, надеюсь, это не обижает? Что я назвал вас мелким домашним вредителем?

Уголки губ Кестрел приподнялись.

— Я не против, быть молью. Я бы тотчас начала есть шелк, если бы это означало, что я смогу летать.

* * *

Манжет рукава вконец обтрепался. Арин убрал рубашку в сундук и снял с пояса кинжал, легкость которого заставляла его чувствовать себя неловко. Ему не нравилось иметь при себе кинжал Кестрел. Но ему также не хотелось убирать его в сундук или оставлять здесь. Он снова оглянулся на свой багаж. На самом верху лежала распускающаяся рубашка.

Отложив кинжал, Арин снова взял рубашку и начал вытягивать нитку, как из паутины. Он намотал ее на палец, перекрывая циркуляцию крови, и резко дернул, обрывая, а затем уставился на нее.

Мысль о том, что всего одна ниточка могла помочь Герану, была безумием. Но Арин покинул свои покои, разыскал Делию и попросил ее о катушках разноцветных нитей.

* * *

— От тебя пахнет рыбой, — сказал Арин Тенсену, когда министр вошел в покои.

— Наверное, от туфель. Я на что-то наступил. — Тенсен поднял взгляд от пола и увидел закрытый и перевязанный ремнями сундук, ожидающий у двери. — Арин, ты меня покидаешь?

— От меня здесь нет никакой пользы.

— Ты думаешь, в Геране от тебя будет пользы больше? Не хочу показаться грубым, но ты наверняка уже понял, что обязанности губернатора заключаются в том, чтобы давать императору то, что он хочет. Твоя кузина в твое отсутствие прекрасно справляется.

— Я поеду не в Геран, а на восток.

Тенсен моргнул и, нахмурившись, провел рукой по сундуку и потянул за ремни.

— Что тебе там могло понадобиться?

— Союзники.

— Восток ни с кем не заключает союзов. Восток — это восток. Они не любят чужеземцев.

— Я не спрашиваю твоего совета.

— Я вижу. Потому что, если бы спрашивал, то я напомнил бы тебе, что люди, которые отправляются в ту страну, редко возвращаются, а те, кому это удается, становятся другими.

— Перемены пойдут мне на пользу.

Тенсен внимательно на него посмотрел.

— Тебя всю ночь не было. Хотел бы я знать, что вдохновило тебя на такое решение.

— Тенсен, мы на войне. Давай смотреть фактам в лицо. Геран должен освободиться от империи, но мы ей не ровня. А вот восток — возможно.

— Чужестранцам запрещается въезжать в Дакру.

— Я не обычный чужестранец.

Тенсен собрал руки лодочкой, а затем развел их, будто рассыпая по полу семена. Таким жестом геранцы выражали скептицизм.

— Не сомневайся во мне, — сказал Арин.

— Я сомневаюсь не в тебе, а в твоей идее. Она небезопасна.

— Ничто небезопасно. Оставаться здесь небезопасно. А возвращаться домой бесполезно. Когда мы только приехали сюда, ты спросил, что я выберу: себя или свою страну.

— Верно, — медленно ответил Тенсен. — Было такое.

— Вот мой выбор.

— Легко сделать подобный выбор, когда ты на самом деле не знаешь, чего он будет тебе стоить.

— Легко это или сложно, не имеет значения. Важно то, что это мой выбор.

Тенсен поджал губы. Кожа под его подбородком собралась аккуратными складками. Внезапно он встретился взглядом с Арином и снял с пальца золотое кольцо.

— Возьми его.

— Я не могу.

— Я хочу, чтобы ты взял его.

— Оно принадлежало твоему внуку.

— Поэтому я отдаю его тебе.

— Тенсен. Нет.

— Мне нельзя за тебя беспокоиться? — Тенсен не смотрел на кольцо в протянутой руке. Его глаза не отрывались от Арина. — Ты отправишься на восток, что бы я ни сказал. Если ты не послушаешься моего совета, то, по крайней мере, окажи старику честь и прими его дар.

Арин неохотно взял кольцо. Оно наделось на его мизинец.

— Итак, в путь.

Тенсен с намеренной легкостью похлопал ладонью по перевязанному ремнями сундуку, одновременно скрывая свои эмоции и выказывая их: попытка скрыть их свидетельствовала о наплыве чувств. Он больше не смотрел на Арина, и Арин пожалел, что взял кольцо. Оно заставило его вспомнить об изумруде матери. Заставило задуматься, что больнее: отдать что-то дорогое сердцу или видеть, как это что-то у тебя забирают. Вспышкой, которой Арин хотел бы воспротивиться, он вспомнил Кестрел в таверне и то, как побелели ее губы, когда он обвинил ее. Она казалась обеспокоенной. Загнанной в ловушку.

Нет, пойманной. Это был виноватый вид.

— По пути на восток загляни в Геран, — сказал Тенсен, и Арин был рад отвлечься от своих размышлений. — У меня для тебя есть работа.