И то окно светила моего,

Какое солнцу в час полдневный мило,

И то, где злой борей свистит уныло

Среди зимы, когда вокруг мертво;

И камень — летом на него

Она присесть одна всегда любила;

И все края, где тень ее скользила

И где ступало это божество;

И место и пора жестокой встречи,

Будящая живую рану снова

В тот день, который муку мне принес;

И образ дорогой, и слово в слово

Отпечатленные душою речи, —

Меня доводят каждый раз до слез.

Увы, любого ждет урочный час,

И мы бессильны изменить природу

Неумолимой той, кому в угоду

Недолго мир скорбит, лишившись нас.

Еще немного — и мой день погас,

Но, продлевая вечную невзгоду,

Амур не отпускает на свободу,

Привычной дани требуя у глаз.

Я знаю хорошо, что годы кратки, —

И сила чародейного искусства

Едва ли больше помогла бы мне.

Два семилетия враждуют чувства

И разум — и победа в этой схватке

Останется на лучшей стороне.

Когда поднес, решившись на измену,

Главу Помпея Риму Птолемей,

Притворно Цезарь слезы лил над ней,

Так воплотило слово эту сцену.

И Ганнибал, когда он понял цену

Чужих побед, обманывал людей

Наигранной веселостью своей,

И смех его был страшен Карфагену.

Так чувства каждый человек таит,

Прибегнув к противоположной маске,

Приняв беспечный или мрачный вид.

Когда играют радужные краски

В моих стихах, то это говорит

О том, что чувства не хотят огласки.

Успеха Ганнибал, победе рад,

Не смог развить, на лаврах почивая, —

Так пусть его ошибка роковая

Научит вас не опускать булат.

Медведица, лишившись медвежат

При памятной пастьбе под небом мая,

Рычит, клыки и когти обнажая,

Что местью нам кровавою грозят.

Она не успокоится, поверьте,

Не погребет себя в своей берлоге,

Спешите же туда, куда зовет

Вас воинское счастье — по дороге,

Что на тысячелетья после смерти

Вам по заслугам славу принесет.

Пандольфо, и в неопытные лета,

Когда еще не пробил славы час,

Кто близко видел вас хотя бы раз,

С надеждой ждали вашего расцвета.

И я, у сердца попросив совета,

Чтоб образ ваш вовеки не погас,

Спешу прославить на бумаге вас,

Не зная средства лучшего, чем это.

Кто Цезарю бессмертный дал венец?

Кто Африканца, Павла и Марцелла

Увековечил? Кто? Какой Творец?

Доныне слава их не отгремела,

Так пусть перу завидует резец, —

Ведь только наших рук бессмертно дело.

От этих глаз давно бежать бы прочь —

Бессмысленны надежды на пощаду,

На то, что прекратят они осаду,

Что сердцу можно чем-нибудь помочь.

Пятнадцатый уж год, как день и ночь

Они сияют внутреннему взгляду,

Слепя меня куда сильней, чем смладу,

И мне сиянья их не превозмочь.

Повсюду предо мной горит упорно,

Куда ни гляну, этот свет слепящий

Или другой, зажженный этим, свет.

Единый лавр разросся пышной чащей,

Где заблудился я, бредя покорно

За недругом моим Амуром вслед.

Благое место, где в один из дней

Любовь моя стопы остановила

И взор ко мне священный обратила,

Что воздуха прозрачного ясней

(Алмаз уступит времени скорей,

Чем позабуду я, как это было:

Поступок милый никакая сила

Стереть не сможет в памяти моей),

К тебе вернуться больше не сумею

Я без того, чтоб не склониться низко,

Ища следы — стопы прекрасной путь.

Когда Амуру благородство близко,

Сеннуччо, попроси при встрече с нею

Хоть раз вздохнуть или слезу смахнуть.

Предательскою страстью истомленный,

Я вновь спешу туда — в который раз! —

Где я увидел свет любимых глаз,

За столько лет впервые благосклонный.

И, в сладостные думы погруженный

О нем, который в думах не погас,

Я от всего иного тот же час

Освобождаюсь, умиротворенный.

Поутру, в полночь, вечером и днем

Я внемлю нежный голос в тишине,

Которого никто другой не внемлет,

И, словно дуновенье рая в нем,

Он утешение приносит мне —

И сердце радость тихая объемлет.

Опять я шел, куда мой Бог-гонитель

Толкал, — куда приводит каждый день, —

Дух в сталь замкнув, с оглядкой, — как воитель,

Засаду ждущий, скрытых стрел мишень.

Я озирал знакомую обитель.

Вдруг на земле нарисовалась тень

Ее, чей дух — земли случайный житель,

Чья родина — блаженных в небе сень.

«К чему твой страх?» — едва сказал в душе я,

Как луч двух солнц, под коим, пламенея,

Я в пепл истлел, сверкнул из милых глаз.

Как молнией и громовым ударом,

Был ослеплен и оглушен зараз

Тем светом я — и слов приветных даром.