Чего это чужая тетя плачет? Какая грустная тетя и… красивая. А бабушка уселась на поленьях и девочку к себе на колени посадила. Агван двинулся к ним, засопел еще громче. Толкнул бабушку в бок. Но бабушка не заметила его и продолжала гладить голову девочки.

- Есть новости у вас? — прогремел над самым его ухом голос тети Бальжит.

Агван обрадовался — теперь она заговорила понятно, и бабушкина рука сразу упала на колени. Он сел на корточки и снизу смотрел, как шевелятся от горячего воздуха волосы девочки.

- Один вол у нас остался, — медленно тянулся бабушкин голос. — Коня волк порезал.

Вспомнил Агван страшную ночь и сразу забыл, потому что девочка прижалась к своей матери и теперь ее не было видно.

Встал.

—

Уж не знаю, поправится или нет. — Агван вертелся, чтобы разглядеть девочку, и плохо слушал бабушку. — Окот будет в начале мая. Вот и все наши новости.

Ему видны только светлый затылок и худая спина.

—

Сил у нас маловато. Вся надежда на Дулму, с меня толку мало, под ногами путаюсь.

Мама даже руками всплеснула:

- Да что вы? Всё хозяйство на вас! — мама была радостная, незнакомая. И девочка тоже повернулась к ней? Ишь, порозовела! Брови легкие, короткие, сейчас слетят с розового лица, словно пух.

- А если добьем Каурого? Какой он теперь работник? — громкий голос тети Бальжит заставил забыть про девочку. Агван увидел печальную морду коня. Страхом той ночи стянуло живот. «Сядешь на Каурого, сядешь на Каурого», — будто шепчет ему в уши отец.

- Что ты? — бабушка даже встала. — Да его же учил Жанчип. На весь край конь наш знаменит. — Бабушка задыхается, и Агван дышит вместо неё. — На нем Жанчип воевать уезжал. Доехал до аймцентра[10], а потом вернулся… чтоб ещё раз обнять нас.

Агван вцепился в её руку. И она прижала его к себе. Медленно, глухо билось её сердце. Потом он услышал хрип.

-

 Скоро войне конец. Жив он пока. Командир. Большие награды заслужил. Во всех письмах просит коня сохранить… Как же его убить?.. Всё равно что вырвать кусок мяса из моего тела.

Агван сердито посмотрел на тётю Бальжит.

- Извините меня… — Куда девался её бас? Она говорит растерянно. — Время такое, делит на жизнь и смерть. — И вдруг совсем неожиданно рассмеялась: — Про гостей-то мы и позабыли! — и снова забормотала непонятно…

Ни на кого не похожа эта девочка. Шагнул к ней Агван и сразу отскочил за печку. Какие у неё глаза! Небось когда спит, щелки остаются. Она и ночью видит? Осторожно выглянул из-за печки. Как зовут её? Cэсэгма? Дарима? Печка жгла бок. А девочка склонилась к огню, вытянула прозрачные пальцы. Сказать бы ей что-нибудь! Но знает он лишь одно русское слово, которое всё вертится в голове — его Очир научил. А если он других не знает?

Он медленно, прижавшись к печи, стал обходить её с другой стороны. И ладони, и живот, и щека правая горели. Но он всё теснее прижимался к спасительной жесткой стенке и полз по ней боком, медленно, боясь того, что задумал.

Наконец оторвался от печи и потянул девочку за рукав.

Она изумленно, прозрачно взглянула на него. Он всё тянул ее к себе, и когда ее легкие волосы жаром коснулись его лица, он зажмурился и выдохнул то слово

.

И вдруг остался один. Девочка далеко-далеко кричала:

- Мама! Ругается!.. Он ругается, мама…

Агван не знал, что она кричала, но понял: она сердилась.

- Иди сюда, скверный мальчишка, — взвизгнула мать.

Он не двинулся с места, зажмурился еще сильнее.

- Разве ты знаешь русский язык? — вместо мамы возле него

 тетя Бальжит, гладит по голове. Когда открыл глаза

, мать, вся красная, что-то шептала ей. Он вздрогнул от

хохота тети Бальжит.

- Уморил! Уморил! — А дальше — непонятно. Агван отчаян

но вслушивался, но ни одного слова не разобрал.

- Нео обижайся, Вика,

он

не со зла. Поговорить с тобой захотел!

Агван подумал, что она над ним смеется, и вырвался из-под

ее сильной руки.

Удрал

за печку. Слезы текут, охлаждая щеки. Уселся на пол и

 стал стирать их. Ему уже неинтересно… Закричала! Не стукнул же он ее. Не подойдет к ней больше, никогда!

Но вот тетя Бальжит заговорила понятно:

- Из Ленинграда они. Учительница музыки. Муж без вести пропал. Блокада. Дочку эвакуировали. Нашла в сорок третьем под Томском. — Агван насторожился, перепал плакать.

Мама читала в газете про Ленинград. Там все умирали. А вот другие слова тети Бальжит непонятны. Встал с пола, вышел из-за печки, чтоб лучше слышать, что говорит тетя Бальжит.

- Марии жить негде. В аймцентре у хозяйки жили, да т

a их больше не может держать. Девочка слабенькая. Привезли к вам — молоком отпаивать. Решайте. Мария помощницей будет, — тетя Бальжит улыбнулась. — П

равда,

овец только на картинках видала. Откажетесь, настаи

вать

не стану. Найдем других.

Вдруг и вправду ее увезут к другим, эту девочку? Он подб

ежал к бабушке, застучал по ее коленям кулаками.

— Ба-ба! — попытался повернуть к себе бабушкину голову. А бабушка горестно шептала:

—

Бедная. Молодая совсем. — Отодвинула его, а сама смотрела на чужую тетю. — Везде люди страдают. Какая женщина породила этого людоеда Гитлера?! Наверно, это не женщина была, а прямо сатана.

Он поежился, схватил бабушкину руку: Гитлер с оскаленной мордой волка сейчас кинется на маленькую худую девочку. Страшно стало. Уперся в колени бабушки.

Мама тихо сказала:

—

У нас тесновато, да поместимся.

Ему не понравилось, как это мама сказала. Он снова забарабанил по бабушкиным коленям.

—

Бабушка!

Она заволновалась:

—

О чем рассуждаем? Ты скажи им, пусть остаются.

Агван радостно посмотрел на девочку. Мать ее всхлипывала, улыбалась, что-то быстро говорила. Агван смело подошел к девочке, крепко взял за руку.

Взрослые ушли проводить тетю Бальжит. А он держал девочку за руку, не отпускал. Рука у неё — тоненькая, горячая палочка. Потянул за эту палочку к тигру:

—

Посмотри-ка, мой тигр. Не бойся. Он нарисован.

Но девочка отвернулась от картинки. На столе — кастрюля с молоком. Девочка слюну глотает. Он бросил ее руку, кинулся к столу, налил полную пиалу, протянул.

Как она жадно пьет! Над губой— белые усики. Девочка улыбнулась, кивнула. Он хотел еще налить, она замотала головой.

Он уже не боится ее.

—

Ши хэн?[11]

Она засмеялась. Он тоже.

—

Ты «шихэн»? — она пальчиком тычет Агвана в грудь.

— Би Агванби.

—

Биагванби?

—

Агван, Агван, — стучит он в себя.

—

Тебя зовут Агван? Да?

— Агван…

—

Я — Вика.

—

Явика?

—

Нет. Вика.

—

Нетвика?

—

Вика! Вика! 

—

Вика!

Они наконец поняли друг друга.

Пришли взрослые. Но Агван ничего не видел и не слышал. Громко, захлебываясь, рассказывал про Янгара, показывал, как тот рычит, скачет. Вика громко смеялась и хлопала в ладоши. Потом смотрели ружье, бабки и издалека — папин нож.

Тигр улыбался со стены. Дом стал светлым. Мама — красивой.

Ели долго. Вика жадно откусывала от горячей лепешки, долго жевала и причмокивала. А по дому странно плавали незнакомые, спутанные со знакомыми тихие бабушкины слова:

—

Ты, Маруся, теперь моя девка будешь. Я мала-мала орос толмааша знает. Агван — маленький, твоя девка — маленький, друзья будут. Дулма и ты подруга будет. Жить будем. Ладна будет.