Он легко спрыгнул со сцены и пошел к выходу. Даже в полутьме зала Геннадий успел заметить, что лицо у него теперь было вовсе не больным и потрепанным, как два часа назад, глаза помолодели, в них появился холодный, может быть, даже злой блеск, скулы резко очерчены, походка — и та изменилась.

— Они у меня сегодня совершат чудеса трудового героизма, — сказал он Геннадию. — Они у меня поработают, мать их так… Поехали в гараж, сдам тебя людям, потом дальше шуровать буду. Кончилось мое терпение.

В гараже, после того как Бурганов с кем-то поговорил за перегородкой, Геннадия встретили со всей душой. Через час, наблюдая за ребятами-умельцами, он уже почти не волновался за судьбу машины — будет как новенькая, может, еще и лишнего чего прибавят.

Вскоре вернулся Бурганов.

— Чего тебе здесь торчать? — сказал он. — Пойдем, посидишь в общежитии, чаю попьем.

— И правда, — согласился Геннадий. Устал я маленько.

— К вам туда начальство пошло, — предупредил Бурганова кто-то из слесарей. — И корреспондент вроде. Торопитесь, а то в газету не попадете.

— Любопытно, — сказал Семен. — Что за нужда у начальства наши койки проверять? Ну-ка, прибавим шагу.

Срезав дорогу, они вошли в общежитие вместе с двумя представительными мужчинами и молодой девушкой, в которой Геннадий сразу же узнал корреспондентку районной газеты, ту самую, что подвезла его недавно к Шлендеру.

— Председатель профкома, — кивнул Бурганов на одного из мужчин. — А другого не знаю. Из области, наверное. Сейчас председатель будет демонстрировать лучшую комнату, где живет лучшая на прииске бригада… Ну вот, видишь? Точно!

Группа остановилась возле одной из комнат. Председатель профкома тихо постучал, потом, не дождавшись ответа, приоткрыл дверь. Лицо у него вытянулось. Геннадий и Семен, стоявшие позади гостей, тоже заглянули в комнату.

— Караул! — шепотом сказал Бурганов. — Председателю инфаркт обеспечен.

Картина, открывшаяся постороннему взору, была живописной. Вдоль стен тянулись ряды никелированных кроватей, застеленных верблюжьими одеялами; белоснежные подушки, словно в девичьей спаленке, торчком стояли в изголовьях, на тумбочках благоухали полевые цветы, тикали будильники — у каждого свой; а в углу, под алым треугольником переходящего вымпела, на ворохе замасленных бушлатов храпели смертельно усталые парни.

— Кощунство какое, — сказал представитель из области. — Хотя бы вымпел свой не позорили. И это… — Он кивнул на одиноко стоявшую посреди стола бутылку с остатками водки. — Это уже ни в какие ворота…

— Бурганов, — обратился к Семену председатель профкома. — Может, ты объяснишь, что это за бедлам?

— Это не бедлам, товарищ Петров. Это, простите, суровая проза жизни. Вы знаете, чем занималась бригада сегодня днем, в свободное от работы время?

— Не знаю…

— А жаль. Отработав смену, ребята несколько часов мокли в ледяной воде, помогали вытаскивать утонувший на переправе бульдозер. Про бульдозер вы, наверное, слышали? Потому и водочки выпили, чтобы ревматизм не схватить… А раздеться, да помыться, да на чистых простынях отдохнуть у них уже ни сил, ни времени не было, им через час снова на смену. Так что вымпел свой они не опозорили, они его сегодня еще раз заслужили.

Корреспондентка Маша Стогова тут же закрыла дверь.

— Правильно, — согласился мужчина из центра. — Молодцы ребята. Я погорячился.

— Объявим в приказе благодарность, — закивал председатель профкома. — Лучшая бригада, я же говорил. Армейские парни. Товарищей в беде не оставят… Ну, теперь пойдем дальше. Общежитие у нас на двести коек, построено по типовому проекту…

— Дела, — сказал Бурганов, когда процессия удалилась. — Службу человек знает. Как бы он ребят в благодарность за трудовой подвиг на курорт не отправил в разгар промывки. С него станет. А уж радиолу самую лучшую поставит им наверняка… Ладно, пошли, мы с тобой тоже право на отдых заработали.

К этому времени в общежитие вернулись почти все горняки из бригады Бурганова. Кто-то смеясь рассказывал, как час назад приехал на полигон переполошенный механик и самолично привез транспортерную ленту, а на монтаж пульпопровода в спешном порядке перебросили бригаду с соседнего участка.

Бурганов ходил гоголем, говорил, что это цветочки, ягодки впереди. Надо почаще кидать камни в стоячую воду, чтобы круги заметны были. Анекдот! Кому рассказать — не поверят! Механик участка просто-напросто забыл… Представляете? Он, видите ли, перспективный план составляет, у него забот по горло.

События обсуждались горячо, со вкусом. Вспоминали разные истории. Геннадий тоже захотел рассказать, как у них в прошлом году на рыбозаводе забыли отправить готовую продукцию, и уже начал об этом рассказывать, но тут же вспомнил, что все получилось из-за выпивки: он напоил тогда экспедитора и сам до зеленых чертей напился… Кое-как он эту историю все-таки рассказал. Его выслушали, покачали головами: случается, мол, но тут же снова заговорили о своем.

У собравшихся здесь людей было свое дело. С ними не поговоришь просто так, перескакивая с пятого на десятое, как привык говорить Геннадий за хмельным и случайным застольем. О нем просто забыли. А ему… Странно, чертовски странно, но ему и вправду, как во время первой встречи с Герасимом, захотелось вдруг не только покрасоваться перед людьми, показать им свое мастерство, ему захотелось всерьез почувствовать себя в общей упряжке. От этого пришедшего на ум слова «упряжка» он сперва скептически улыбнулся, потом ему стало обидно: никто в упряжку его принимать не собирается. «Что это я? — удивился он. — Неужели коллектив на меня действовать начал? Ай-ай-ай! Мне ведь не коллектив нужен, а место в нем. Не надо путать! Партер меня не устроит, мне ложу подай, обитую бархатом. Только чтобы меня в нее эти сознательные парни сами посадили. Да еще чтобы поуговаривали!..»

— Геннадий, — позвал его Бурганов. — Порядочек! Звонили из гаража, можно ехать. Ты уж извини, что потерпел из-за нас… — Он порылся в карманах, достал пять сотенных, протянул Геннадию. — Хватит?

«Ах ты сволочь какая, — сжавшись, как от удара, подумал Геннадий. — Специально при всех… Чтобы, как говорится, наглядно было: дружба дружбой, а место свое знай… Да и то — чего бы ему стесняться? Русанов-то не больно стеснялся, когда цену набивал».

Внешне, однако, выглядел он добродушным и милым парнем, который не обиделся, нет, а просто, знаешь, как-то не положено… Пошутили, и хватит, какие могут быть счеты между своим братом — рабочим…

— Перестань дурака валять, — грубовато сказал он. — Жил я без твоих денег и еще проживу. Такому шоферу как я, сам понимаешь, пять сотенных давать стыдно, а настоящую цену с тебя взять, так ты без штанов останешься. — Он рассмеялся, развел руками, показывая, что все это шутки, взял деньги и засунул их Бурганову в карман. — Будет время, сочтемся. По одной дорожке ходим.

— Ну и ладно, — сказал Бурганов. — Не хочешь, не надо. — Никакой особой благодарности в его голосе не было. — Заезжай…

Вернувшись в гараж, Геннадий еще раз осмотрел машину: конечно, если придираться, то заметить кое-что можно. Герасиму решил пока ничего не говорить. Спросит, тогда выкрутится как-нибудь.

На другой день Герасим действительно спросил:

— Машина у тебя в порядке? Через неделю-другую большая работа предвидится, будем лес вывозить с Делянкира.

— В порядке, — сказал Геннадий.

— Хорошо починили?

— Откуда знаешь?

— Да ты еще и скромник, — улыбнулся Герасим. — Оттуда и знаю… Звонил мне Бурганов. Просил, правда, тебе не говорить. Боялся, что стружку с тебя спускать буду. Говорит: «Хороший у тебя шофер Русанов. И парень, говорит, отличный». Я отвечаю: «Плохих не держим».

— Истинно так, — кивнул Геннадий, успевший уже понять, что его приключение обернулось для него бескорыстным и благородным поступком. — А Бурганов — мужик крепкий. Настоящий бригадир, всех в руках держит.

— Никакой он не бригадир, — сказал Герасим. — Бульдозерист обыкновенный. Его на бригаду ставили — отказался. Не тот характер, говорит. А характер-то у него железный. — Он почему-то вздохнул. — Знаю я его хорошо, вместе когда-то работали.