Он стоял неподвижно, словно превратился в камень, и в этот момент она готова была поверить, что его сердце тоже окаменело. Его взгляд ничего не выражал — ни любви, ни сожаления, ни тоски. Было такое чувство, что его любовь к ней прошла, именно в тот момент, когда он, стоя во дворе, услышал ее секрет, который она так охраняла.

— Ты хоть представляешь, что ты со мной сделала? — тихо спросил он.

Она быстро кивнула несколько раз.

— Мы можем сообщить, что ты ничего не знал, что это всего лишь моя вина, и я никогда не встречалась с этим человеком.

— Это правда? — спросил он, слегка наклонив голову в бок, как бы оценивая ее ответ. — Это правда, что ты никогда не встречалась с ним? Мне трудно уже поверить, что правда, а что нет.

— Я практически никогда не встречалась с ним, — поправилась Лондон. — Мне было только два года на тот момент.

— Так ты могла бы встретиться с ним потом, — покачал головой с отвращением Дерек. — Как ты могла ничего не рассказать мне? Как ты могла позволить мне пустить всю мою жизнь коту под хвост ради тебя, и не сказать, что ты — дочь человека, которого называют Гитлером XXI века?

Она насторожилась.

— Я занимаюсь политикой, ради Бога. В стране, которую осаждают исламские террористы. Вся моя сознательная жизнь была посвящена утверждению демократии и защите свободы. Я имел вход в узкий круг выдающихся лидеров западного мира, которых мне довелось узнать.

Он опустил голову, его поза была усталой и побежденной.

— В моем мире — патриотизм и верность своей стране — это все. Никто никогда не сомневался в моей любви и к патриотизму моей стране.

Он вздохнул, а Лондон со страхом смотрела на него.

— Я никогда не мог предположить, что настанет такой день, когда встанет вопрос о моей любви к своей стране, — он покачал головой. — Я не мог себе даже это представить в кошмарном сне. Ты не представляешь, каково это заниматься работой всей своей жизни, которая летит к чертям, потому что на повестку для встал вопрос — суть всего, что я делаю, и я попал в своей лояльности под сомнение своего народа. Целой нации.

— Дерек, — прошептала она, слезы катились у нее по щекам.

— Я дал тебе все, — его голос звучал хрипло, о чем говорила вся его надломленная поза. — И я сделал это добровольно, с радостью. Я все сделал для тебя, потому что люблю тебя. Но когда триста двадцать миллионов американцев завтра проснутся и прочитают свежие газеты, что я трахаю дочь Мухаммеда Роухани? — Лондон вздрогнула и резко отстранилась от него, от горечи и больно жалящих слов. — Ты уничтожила единственное, что у меня оставалось — любовь моей страны и мою любовь к тебе.

Он открыл дверцу, и она зарыдала.

— Нет, пожалуйста, нет. Прости. Мне очень жаль. Я должна была тебе все рассказать. Я должна была. Я сообщу всем, что ты ничего не знал. Я проведу пресс-конференцию или дам интервью — все, что сможет тебе помочь.

Он печально посмотрел на нее, и в его взгляде она прочла жалость к себе. Как он мог? Она была проституткой и лгуньей. Она была женщиной, разрушившей его репутацию, доверие и любовь. Она была жалкой сейчас, и они оба знали об этом.

Он прошелся пальцами по ее щеке, затем отрицательно покачал головой, у него не было слов.

Сел в машину, закрыл дверь, и не оборачиваясь уехал, а она продолжала стоять на тротуаре, рыдая, оплакивая его исчезновение из своей жизни, но не из своего сердца.

Глава 16

Дерек смотрел в окно своего кабинета, шел дождь, оседая на крыши автомобилей и создавая лужи на тротуарах. Он вздохнул и повернулся к экрану компьютера, перечитывая еще раз письмо, хотя итак его запомнил.

Уважаемый мистер Эмброуз.

Я уведомляю вас за тридцатидневный срок, о прекращении предоставлении ваших консалтинговых услуг, связанных с договором о Шестом Избирательном округе в Конгрессе великого штата Флорида. Я считаю себя современным человеком, и был готов стоять за вас, когда вы приобрели своеобразную известность, связанную с секс-услугами, но боюсь, что ее отношения с известным международным преступником пересекли черту, через которую я не могу переступить. Встречаться с бывшей проституткой это одно, а встречаться с дочерью врага Соединенных Штатов, совсем другое. Я не могу с чистой совестью продолжить с вами рабочие отношения при таких обстоятельствах.

За последнюю неделю Дерек прочел уже восемь версий одного и того же текста. Восемь оставшихся клиентов ушли. Договора были аннулированы, все счета закрыты. Министерство внутренней безопасности тоже посетило его, и похоже они остались довольны его правдивыми ответами на их вопросы, но он все-таки заметил обычный темный автомобиль, припаркованный недалеко от его офиса и дома. Он предполагал, что его телефоны прослушивались и почта также читалась.

Также ему пришло письмо по электронной почте от его партии, в котором сообщалось, что в течение сорока восемь часов он будет вычеркнут из списка эксклюзивных консультантов. Они оказались настолько мелочными, что даже решили отозвать его VIP-пропуск в Национальный Конгресс на следующий год. Теперь он стал персоной нон-грата. Конгрессмены не отвечали на его звонки, спонсоры не подписывали чеки, хотя и обещали его кандидатам месяц назад, и президент почтительно ликвидировал его постоянное приглашение на ежемесячные обеды политиков в Белом доме. Она позвонила ему лично, сказала, что поддерживает его в частном порядке, но не может вызывать недовольство оппозиции и лидеров Конгресса, пригласив его в Белый дом. Он заверил, что понимает ее позицию, повесил трубку и кинул тридцати фунтовым стулом через всю комнату.

Но сколько бы его кишки не скручивались от потери бизнеса, его собственной репутации и его влияния, они скручивались еще сильнее, когда он думал о потере Лондон. Ночью он просыпался, мечтая зарыться в ее волосы, почувствовать ее кожу, увидеть ее глаза. Он почти ощущал, как его член входит в ее шелковистые складки, почти чувствовал вкус ее терпкой киски на своем языке. У него в голове слышался ее голос, а ее лицо он видел в зеркале. Он старался ее возненавидеть, но не мог, он мог только скучать по ней.

Каждое утро он просыпался, разбитый от бессонницы, охваченный сомнениями, с синяками под глазами. Он бегал, чтобы нагрузить тело и ум, проводил спарринги по несколько часов, оставался в офисе допоздна, пытаясь найти новых клиентов, составлял письма давним контактам, пытался найти новые и более эффективные способы, чтобы закрутить свой собственный сюжет. Это был единственный способ, чтобы справиться с щемящей болью, которая вырыла яму у него в животе, и постоянно отдавалась в груди, когда он опять видел ее, стоящую на тротуаре в Дюпон-Серкл и говорящую своими глазами, что она лгала о единственном, что действительно имело значение, своей лояльности к нему.

— Мы когда-нибудь поговорим об этом? — спросил Камаль, пока они скакали на спарринге, несколько недель спустя, как он узнал о личности ее отца. Двое мужчин постепенно налаживали свои отношения. Камаль сделал первый шаг, попросив совета у Дерека с одним делом в посольстве. Дерек ответил взаимностью, пригласив Камаля в их любимый спорт-бар посмотреть футбол команды США в отборочном матче чемпионата мира. Футбол помог вернуть отношения, но спиртное помогло еще больше, и теперь у них происходило третье «свидание», как в шутку называл его Тиг. Однако они впервые затронули эту тему, которая тогда встала между ними.

— О чем тут можно говорить? Ты оказался прав, она меня обманула. Ты выиграл.

Камаль опустил руки в перчатках и сорвал с головы шлем.

— Черт! — рявкнул он. — Ты думаешь, что я должен получать от этого удовольствие?

Дерек пожал плечами.

— Так, вот нет. Последняя вещь, которую я хотел был для тебя, получить твое растерзанное сердце, не говоря уже о распятии в прессе. Ты же на самом деле не думаешь, я что когда-либо хотел, чтобы тебя называли предателем и угрозой национальной безопасности, не так ли?