— Постой, — наморщила нос Елена, — а откуда у Людовика возьмутся деньги, чтобы дать их Мустафе?
— Ясное дело, от нас. То есть он их займет под пять процентов годовых.
— Ого! Да это же почти даром, ему сейчас меньше чем под пятнадцать вообще никто не дает. И как-то я сомневаюсь, что Париж их вернет вовремя.
— А я вот нет — и так ясно, что вовремя не вернет. Когда-нибудь, в отдаленном будущем — возможно. Но совсем не обязательно. Зато возьмет с радостным урчаньем и не будет возмущаться по поводу того, что это повредит союзной Австрии. Ведь туркам-то он даст под те самые пятнадцать процентов.
— Тогда какой глубинный смысл в этом предприятии? Кроме как занять австрийцев, дабы в наши дела не лезли и Фридриху поменьше мешали, ему ведь еще с поляками разбираться.
— Ну… не следует забывать, что через тридцать с небольшим лет во Франции начнется революция. Возможно, мы с тобой до нее доживем, а нет — соображать будут наши наследники, это не принципиально. Так вот, Франция тогда ослабеет, а Россия, наоборот, усилится. И сможет якобы за вовремя не возвращенный долг оттяпать часть французских владений в Америке — естественно, оценив их намного дешевле реальной стоимости.
— Да куда ж еще, у России что, своих земель мало?
— Их у Калифорнийской республики маловато. У Южно-Африканского княжества тоже. Кстати, если оно приобретет владения за океаном, то сможет стать империей, минуя стадию королевства. Ведь не получится все время тянуть оттуда золото чуть ли не по его себестоимости, как сейчас! Да и некрасиво это, там же наши люди. А так мы расплатимся французскими землями за долги Людовика, а золота на этом получим уж всяко больше, чем сейчас дадим французам. С учетом процентов, естественно, я в первом приближении уже прикинул цифры. Кроме того, в таком варианте уменьшится вероятность образования единых Соединенных Штатов, что тоже неплохо. Наконец, есть и еще один аспект. Мир устроен так, что за все приходится платить. В случае с Крымом — или золотом, или жизнями русских солдат. И у меня складывается впечатление, что в долговременной перспективе платить золотом будет намного выгодней.
— Интересно, — задумчиво протянула Елена, — ты собираешься поступить с Францией, как с нашими дворянами. Дать в долг под несерьезный процент, создать условия, чтоб не смогли вернуть, отобрать земли за долги. Действительно, обходится дешевле, чем эти самые земли просто выкупать, да еще с крепостными. Думаешь, франки на такое поведутся?
— А почему нет? Имеем классическое дворянское государство, интересы третьего сословия в котором вообще не учитываются. Все функции управления в нем осуществляют дворянство, причем не лучшие его представители, а наиболее знатные. В реальных условиях это означает наиболее выродившихся из-за близкородственных браков и повального пьянства в течение десятков поколений. Такое государство и будет вести себя именно как глупый и спесивый дворянин. Не вижу причин, почему бы нам этим не воспользоваться.
— Согласна, но только как это повлияет на будущее Соединенных Штатов? Ведь их война за независимость, насколько я помню, начнется и закончится раньше французской революции.
— Да, но они далеко не сразу образуются в полном составе, отчего мы и сможем подкорректировать этот процесс. Может, и не получится, но это же не повод, чтобы опускать руки! Попытаться-то все равно надо.
Глава 20
Как и положено всякой приличной республике, а уж тем более народной, каждые четыре года в Калифорнии проходили выборы президента. Вообще-то калифорнийцы предполагали, что когда-то, в неизбежном светлом будущем, они начнут избирать еще кого-нибудь — членов парламента, например. Однако пока обходились одним президентом за неимением парламента как такового, причем из-за его отсутствия никто особо и не расстраивался. Многие вообще не представляли, что это такое.
Почему будущее должно быть обязательно светлым — ну, именно таким оное повелел строить его императорское величество Петр Второй в своем приветственном послании по случаю образования республики. И, соответственно, президент, во время каждой избирательной кампании становясь еще и кандидатом в президенты, первым делом подтверждал дальнейшую неизменность обозначенного курса.
Выборы обычно проходили в День независимости, то есть в первое воскресенье июля, а избирательная кампания начиналась сразу после Пасхи.
— Ох, Пал Саныч, — жаловался президент председателю избирательной комиссии, шерифу Неклюдову. — Ну вот зачем нам эта тягомотина, выборы то есть, каждые четыре года?
Шериф — это, если по-русски, был генерал-полицмейстер Калифорнии, а что наименование у него такое короткое, так и сама Калифорния страна пока небольшая. В общем, немалый чин, и с ответом президенту он не задержался.
— Государю-то небось виднее! Да и сам мог бы догадаться — а вдруг ты, например, оборзеешь, воровать начнешь, а то и вовсе запьешь горькую?
Вот тут-то тебя и не переизберут как миленького! Народ — он ведь все видит, особенно если его вовремя куда надо мордой ткнуть. А насчет тягомотины — ничего, привыкнешь. Уже, если присмотреться, почти совсем привык. В первую-то кампанию сколько ты передо мной ныл? Час, не меньше! "Да как же так, никогда на Руси подобного не было, да что же теперь делать"… и ничего, справился. А сейчас вон — и пяти минут не прошло, а ты уже жаловаться закончил. Значит, распишись вот тут, а программу свою в шкаф положь, да поаккуратней, политический все же документ, хоть и твоей корявой лапой писаный.
— А вот и не угадал ты, Пал Саныч! Мне нынче программу супруга переписала начисто, да таким красивым почерком, что на всех трех листах ни одной кляксы нет. Ручкой новейшей, из Питера с последним грузом присланной, кою вообще в чернила макать не надо, а только заливать их в специальный бачок внутри ручки. Да редко, она после этого почти неделю пишет! Ох, грехи мои тяжкие, ну что только избирательная-то эта кампания с людьми делает! Вот ведь не напомни ты, я бы и забыл, что тебе тоже таких прислано целых две штуки. На, держи, и вот инструкция, там все понятно написано, куда и как чернила наливать, дабы в них по уши не перемазаться.
— Спасибо, Вася, уважил, на досуге разберусь. А ты готовься — может, в этот раз не будешь всю кампанию один отдуваться, авось конкуренты появятся. Раныие-то народ побаивался выдвигаться, а теперь вроде как осмелел, набрался политической культуры.
— Да уж… начет культуры не знаю, но набрался вчера народ неплохо, по самые брови. Пасха же! Действительно, сейчас похмелятся — глядишь, кого и на подвиги потянет.
— Кстати, и тебе бы тоже не помешало, — прищурился шериф. — Давай по стопочке примем по поводу начала третьей в истории Калифорнии избирательной кампании, у меня со вчерашнего дня немного осталось.
— Э… так ведь не одобряет государь-то император…
— Так мы же не в Лефортовском дворце и не до положения риз упиваться будем! А ежели по чуть-чуть да изредка и подальше от него, он и не против. Да и вообще, ты про его неодобрение лучше бы вчера вспомнил, тогда, глядишь, сегодня тебя и опохмелять бы не пришлось. Ну, будем!
Государственные мужи выпили, закусили малосольными огурчиками, немного помолчали. Потом президент, он же с недавних пор кандидат в таковые, осторожно заметил:
— Ну, конкуренты — это ладно. Они еще то ли появятся, то ли нет, да и хрен бы с ними. Но ведь нам еще, хоть и не завтра, придется каких-то падла… парла… ментариев избирать! Мало того что морока, так и название-то до чего похабное. Боюсь, приличные люди в них не пойдут, побрезгуют. И вот что мне в голову пришло — а почему у нас никаких дворян нет? Мы же не дикари какие вроде здешних краснокожих! Да и у них уже нет-нет, а какие-то князьки появляются. У нас же всей республике некого даже сиятельством обозвать, не говоря уж о светлости. Так, может, вместо этих паскудных падл-ментариев мы себе, как порядочные, дворян изберем?
Шериф ненадолго задумался, а потом его лицо просветлело.