— А хочешь другое доказательство? Мои не остановились. Да почему это часы должны останавливаться из-за того, что там где-то тарелка болтается?

Шерасс снова ощерился:

— Ничему ты в школе, Глод, не научился. Ровнехонько ничему. Да и свидетельство об образовании только потому получил, что работу у дылды Луи Катрсу списал. Да было бы тебе известно, самое что ни на есть магнетическое на свете, так это неопознанные летающие объекты, даже Амели Пуланжар тебе это скажет.

— Прежде всего нужно, чтобы они вообще были, эти летающие тарелки.

— Десятки ученых их видели. Не бойся, ты-то их не увидишь. Для этого способности иметь нужно.

Задетый за живое, Глод буркнул:

— Ничего я у дылды Луи Катрсу не списывал, враки одни…

— Во всяком случае, в 1922 году так все утверждали. Ладно, не в этом дело, я еще одно заданье должен выполнить.

— Какое такое заданье? — ошарашенно переспросил Глод.

— Да уж, конечно, не школьное домашнее задание, тупица. Задание это — мой долг гражданина. Надо в жандармерию смотаться, доложить по начальству насчет летающей тарелки.

И, не дожидаясь ответа, он повернулся к соседу спиной, взгромоздился на старенький велосипед с наполовину спущенными шинами и покатил со скоростью пяти километров в час по пыльной ухабистой дороге.

Покинутый столь бесцеремонно, Глод присел на край колодца. Уж не лучше ли ему было признаться Бомбастому, что тот прав и что летающие тарелки действительно существуют, во плоти, если можно так выразиться? Да нет, нет и еще раз нет. Ежели Диковина усыпил Бомбастого, значит, ему он доверял не больше, чем хорьку в курятнике. И пожалуй, тут он прав. Бомбастому ни в жизнь не сохранить тайны, не то что ему, Глоду. Сизисс, особенно если он хватил бы лишнего, — а лишку он хватает с утра до вечера, — повсюду бы растрепался, что он, мол, закадычный друг марсианина, что водой их не разольешь, и Диковина уже никогда больше не вернулся бы на Землю, так как не только не ищет рекламы, но и опасается ее. А Ратинье крепко надеялся, что инопланетянин вернется в ближайшие четыре ночи похлебать капустного супа. Раз Диковина выбрал его халупу среди тысяч и тысяч других, значит, его в этом доме не предадут. Здесь он всегда будет чувствовать себя как дома.

Глод поднялся, пошел в огород, чтобы выбрать капустный кочан. Самый лучший. Достойный законов гостеприимства. Однако и сейчас, спустя пятьдесят восемь лет, угрызения совести все еще жгли Глоду нутро. Что греха таить, он списал работу у долговязого Луи Катрсу. Кто же мог наябедничать Бомбастому об этом старом его преступлении, об этом несмываемом злодеянии?

Шерасс тем временем бодро налегал на педали. От этого своего путешествия он ждал славы и почета. Ведь он единственный видел летающую тарелку, а это, что ни говори, не каждый день случается в их департаменте, где вообще ничего важного не происходит с тех пор, как отсюда смылся маршал Петэн! Газетчики из «Монтань» или из «Трибюн» прискачут его порасспросить, да еще сфотографируют.

— Вышел я из дома помочиться, — вслух репетировал свое будущее интервью Бомбастый, — нет, помочиться не то слово, больно грубое оно… Короче, вышел по малой нужде… Да, да, так оно лучше: по малой нужде, даже любой женщине этак не зазорно выразиться… И тут я увидел летающую тарелку на поле своего соседа, хотя тот-то ровно ничего не видел. А почему не видел? Не хочется мне о нем плохо говорить, сосед он хороший, только ничего он не видит, прямо как старый осел, и всем в округе известно, что больно он до пол-литра охоч…

Бомбастый чуть было не свалился с велосипеда — такой его разобрал хохот. Вот-то будет смехотища, вдобавок ко всему выставить Глода перед народом дурачком! Сизисс заехал на траву и чуть не сверзился в кювет. Видно, от радости его занесло невесть куда, поэтому он поспешил выехать на шоссе и покатил что было духу, а автомобилисты — те и рады позабавиться, попугать жалкого старикашку на жалком стареньком велосипеде, — они проносились мимо, чуть не задевая его крылом машины. Ничего, все теперь пойдет иначе, все в Алье будут относиться к нему с уважением, когда узнают, что этот старикашка видел летающую тарелку, как другие видят, скажем, обыкновенный автобус. И он будет и будет рассказывать им об этой самой тарелке: столько раз расскажет, сколько потребуется, хоть до скончания веков будет рассказывать.

Если хочешь, чтобы тебя заметили в бистро, как показывает опыт, надо всегда иметь про запас какую-нибудь историю, иначе к твоему столику никто и не подсядет и будешь торчать себе в одиночестве. Так вот у него и будет про запас летающая тарелка. И хватит ее надолго.

Наконец он добрался до места назначения, вошел в жандармерию, заявил, что ему надо видеть самого бригадира. Жандарм почтительно ввел его в кабинет начальника. Бригадир предложил посетителю сесть, потом уставился на него как-то двусмысленно и бросил:

— Я вас ждал, мсье Шерасс.

Не без лукавства Сизисс спросил, стараясь попасть начальству в тон:

— А почему это вы меня ждали, господин бригадир?

Бригадир откинулся на спинку стула.

— Потому что я знаю, с чем вы пришли.

— Ого, удивительное дело! — насмешливо протянул Бомбастый, который вопреки многолетней привычке выпил с утра только стаканчик молока.

— Удивительно было бы, если бы я удивился, мсье Шерасс. Нынче ночью, ровно в час, одна особа, обитающая в Гурдифло, по срочной нужде вышла из дому и увидела в небе летающую тарелку.

— Что? — просипел Бомбастый, его словно в сердце ударило, что он был не единственным свидетелем редчайшего феномена.

— И эта особа, — беспощадно продолжал бригадир Куссине, — зовется Амели Пуланжар и, как вам должно быть известно, справедливо считается помешанной.

— Верно, — фыркнул Сизисс, — совсем полоумная.

— Ее сыновья недавно звонили мне сообщить столь радостную весть и просили, если только этот слух дойдет до меня, ни слову не верить.

— И правильно сделали, — заявил Бомбастый, чуть приободрившись.

— Итак, мсье Шерасс, надеюсь, поняли теперь, почему я вас ждал?

— Ей-богу, нет!..

— Так вот, слушайте. Если блаженненькая видела летающую тарелку, совершенно очевидно, что и какой-нибудь завзятый пьянчужка в тех краях тоже не упустил случая эту тарелку увидеть. А вы, часом, мсье Шерасс, тарелки не видели?

Оскорбленный гнусным намеком на пристрастие к алкоголю, Бомбастый заартачился:

— Именно что видел! Как вас вижу! В час ночи. Вернее, без двух час.

— Очень рад. Эта милейшая тарелка одним ударом двух зайцев убила. Я вас больше не задерживаю, мсье Шерасс.

— Как так не задерживаете! Я хочу дать показания.

— Нет, мсье Шерасс, это уж нет. Я не могу терять время на выслушивание всех, кому что-нибудь привиделось. Государство мне не за то деньги платит, чтобы я скрупулезно собирал по нашему кантону разные бредни, исходящие от всех помешанных или других подобных типов того же порядка. Французская жандармерия уполномочена собирать все сведения касательно неопознанных летающих объектов и инопланетян, но не уполномочена выслушивать бредовые выдумки местных пьяниц и пропойц, среди коих, скажу без лести, вы являетесь просто чемпионом, мсье Шерасс. До свиданья, мсье Шерасс. Ах да, скажите мне, оставила ли ваша тарелка хоть какие-нибудь следы на траве?

— Не оставила, — жалостным голоском признался Бомбастый.

— В чем я нисколько и не сомневался. Запомните, мсье Шерасс, что, так сказать, официально утвержденная тарелка, признанная министерством и жандармерией, непременно обязана оставлять на земле конкретные следы, как то: запах терпентина или, еще лучше, выжженный в траве круг. А сейчас идите и выпейте за мое здоровье, мсье Шерасс, да живенько!

Бомбастый не успел даже заявить, что пришел он с наилучшими намерениями, или поклясться именем господа бога. Жандарм, который ввел его в кабинет, вытолкал Сизисса из жандармерии, даже не посчитавшись с его почтенным возрастом. Шерассу, которого вышвырнули словно побродяжку какого, не оставалось ничего другого, как утопить свое горе в вине, и он отправился в кафе «Отель де Франс», которое держала миловидная девица Эме, из местных. Едва только Шерасс принялся за вторые пол-литра, поверяя стакану свой гнев и разочарование, как слухи о его бедах уже поползли по кафе.