Хохот, одобрительные выкрики:

— Молодец, Цырен!

— Носочки почисти.

— Вприсядку урежь.

— Вот та-ак!

— Ха-ха-ха…

Краем глаза Фрол видел, что и у старого шахтера усы подрагивали от смеха, а от уголков глаз по лицу расходятся мелкие морщинки. У Фрола на сердце кошки скребут, стыдно за своих казаков. А шахтер, словно угадав мысли Фрола, заговорил примирительным тоном:

— Веселый народ. Оно и понятно, домой едут.

— Набедокурили… — начал было Фрол, но шахтер перебил его, не дав договорить:

— Не стоит об этом. По правде-то сказать, не ваши казаки зачинщиками были этой катавасии.

— Вот и я то же самое слышал, — с живостью отозвался Киргизов, — казаки говорили мне, что они уже на готовенькое прибежали.

— Совершенно верно. В городе появились анархисты, они что-то затевают, а для этой цели и учинили налет на спирто-водочный склад, чтобы втянуть в пьянку воинские части. Хорошо, что вовремя обнаружили…

Паровозный гудок не дал шахтеру договорить. Заверещал свисток кондуктора, от головного вагона послышалась команда: «По вагона-ам!»

Торопливо попрощавшись со старым шахтером, офицеры кинулись бегом к своему поезду, в вагоны прыгнули уже на ходу.

Глава XIV

Теплый февральский день только наступал, когда эшелоны аргунцев прибыли в Гомель. Все железнодорожные пути станции Гомель были густо забиты воинскими составами. На перроне, в станционных залах и на улице города шумно, многолюдно. Все спешат, рыскают по городу, в поисках съестного. Казаки, набегавшись по городу, или режутся в карты, или часами сидят возле костров, что пылают по ночам вдоль воинских поездов, ведут бесконечные разговоры.

— Долго ишо будем торчать здесь?

— А чума его знает.

— Сено кончилось.

— Говорят, солому привезут к вечеру.

— Хо, тащи назад такой фураж!

— На коней смотреть жалко.

— Говорят, вся дивизия наша здесь, окромя Первого Читинского.

— Я сам видел казаков из Первого и Второго Верхнеудинских полков, нашей станицы ребята есть.

— Застопорили всю дивизию.

— Через чего же это?

— Не разбери-поймешь, одни говорят, что на фронт завернуть нас хотят, другие — что мосты впереди разрушены, а третьи — что разоружать нас будут, вот и разберись тут попробуй.

— Ну-у уж разоружать-то дудки, Марья Ивановна! В Белой-то шибко разоружили?

— Чего же комитетчики-то наши думают, не добиваются пропуску?

— А как тут насчет винных складов?

— Ишь чего захотел!

— Нет, брат, отошла коту маслена.

Оживились казаки, лишь когда услышали, что фуражиры раздобыли где-то прессованную овсяную солому и на десяти пароконных фургонах доставили ее к поезду. Все кинулись помогать фуражирам разгружать солому, разносить ее по вагонам, где голодные кони их грызли деревянные перегородки и кормушки.

Дневальным по вагону, где находился Егоров Воронко, в тот день был Афанасий Суетин. Егор помог ему сносить в вагон тюки соломы, задать корм лошадям, в первую очередь накормил своего Воронка. Берег Егор Воронка, холил его; когда не хватало кормов, весь свой хлеб отдавал ему. Вот и сегодня, когда увидел, что Воронко грызет кормушку, не вынес: достал из седельной подушки пару белья, отнес на рынок, выменял там ковригу хлеба, ведро картошки и все это скормил коню.

Вечерело, когда Егор, накормив Воронка и подбросив ему соломы на ночь, отправился в свой вагон. Но не успел он сделать и десяти шагов, как сзади его окликнули; оглянувшись на оклик, Егор остановился и в подходившем казаке в урядницких погонах узнал Федота Погодаева. Урядник был чем-то взволнован, лицо его раскраснелось, зло искрились глаза и нервно вздрагивал крутой подбородок.

— Ты чего это, — спросил Егор, — подрался, что ли, с кем?

— Да тут, — отмахнулся Федот, — поспорил с одним типом из Первого Верхнеудинского, нашей станицы, гад, а такая контра. Ну да черт с ним. К тебе у меня есть дело. — И, заглядывая в глаза Егору, заговорил торопливым шепотом — На собрании был я, в самом комитете городском, большевистском, понимаешь? Только што оттуда. Порешили там переворот сделать в дивизии нашей.

— Какой переворот?

— Тише ты, дуролом, это дело секретное. — Федот оглянулся вокруг, кивнул головой в хвостовой конец поезда: — Отойдем вон туда.

Миновав казачьи теплушки, Федот с Егором очутились в тупике между разбитым, с обгорелыми стенками вагоном и грудой старых шпал. Федот остановился, посмотрел в сторону поезда, озаренного кострами, возле которых мельтешили казаки. Приглушенный расстоянием, доносился оттуда людской говор, здесь же было тихо, темно и пустынно, тишину нарушали лишь пронзительные гудки маневрового паровоза да скрежет передвигаемых им вагонов. Федот присел на выступ шпалы, потянул за собой Егора:

— Садись, не торчи столбом и слушай. Так вот, насчет перевороту: офицеров наших арестовывать будем сегодня, даже и самого генерала Кукуватова, чтобы всех их в здешний ревтрибунал доставить.

— Ну это уж ни к чему, — глухим, зачужавшим голосом возразил Егор, — ведь не все же офицеры злодеи были, нашего взять, к примеру, есаула Шемелина, чем он был плохой для казаков? Да хоть бы и сам полковник Хлебников, казаки на него сроду не жаловались, их-то за что же арестовывать?

— Эх, Егор, ветер у тебя в голове, и больше ничего. Послушал бы ты, что на собрании говорили сегодня: в Первом Нерчинском полку тоже был такой вот хороший офицер Семенов, а как до революции дело коснулось, оказался самой что ни на есть контрой. Он, подлюга, уже целую армию сорганизовал супротив революции.

— Так то Семенов.

— А эти чем лучше? Одного поля ягода! Они хороши были, когда мы с ними заодно шли, чины им помогали зарабатывать. А теперь мы за революцию, а она всем им, какие побогаче да познатнее, как кость в горле, пойдут они с нами? То-то и оно! Ясное дело, что все они к Семенову перемахнутся, да ишо и казаков за собой потянут. Да я бы их гадов, прикажи мне революция, сейчас же на распыл пустил бы.

— Ну не-ет, я на такое не согласен. Ни за что ни про что убивать своих же русских людей, это, знаешь… самовольство, неправильно это.

— А когда они зачнут нас расстреливать, правильно будет? Эх ты-ы, а ишо к большевикам себя причислял, за революцию ратовал.

— Я и теперь за революцию! — зло выкрикнул Егор, вскакивая на ноги. — Чего ты пристал ко мне как банный лист?!

— Да не ори ты, чума тебя забери. — Федот тоже вскочил на ноги и, ухватив Егора за портупею шашки, заговорил с придыханием, чеканя каждое слово: — За революцию, говоришь?.. Так это она и приказывает нам… арестовывать офицеров. Ясно тебе?

— И пойду арестовывать, если приказано, а убивать людей ни за что все равно не дам.

— Убивать их никто и не думает, это я к примеру сказал. Наше дело арестовать их, представить в трибунал, а там без нас разберутся, что к чему, понял теперь?

— Понял.

— Не подведешь?

— Я тебе что, сто раз одно и то же повторять буду? Сказал, пойду, чего тебе ишо?

— Ты не горячись. Из вашего вагона, окромя тебя, можно взять Молокова, Вершинина, Каюкова и Варламова. Ты будешь за старшего, с вечера сообщи им но секрету, чтобы часам к двум ночи были готовы при полной боевой. Ночью-то я зайду разбужу вас, и вы тихонько на станцию, все там соберемся. А что и как, там расскажут.

— Ладно. — Егор повернулся, зашагал к поезду.

Глава XV

Вечером у себя в вагоне Егор выкликал по фамилии всех четверых своих помощников, с которыми уже договорился обо всем, объявил во всеуслышание:

— Патрулить сегодня нас назначили после полуночи. Приготовиться надо с вечера.

И получилось замечательно просто, казаки восприняли это как должное. Сосед Егора по нарам, Сутурин, почесывая грудь, осведомился: