— Граждане!.. Старики!..

Но никто его не слышал.

Толпа быстро разбивалась на отдельные группы.

Одни кричали:

— Постойте! Надо дослушать…

Другие отмахивались:

— Нечего слушать!

— Знаем, зачем они приехали!..

— За царскими налогами приехали!..

Бабка Настасья крутилась в толпе баб и подговаривала их уйти с этой сходки.

— Уходите, бабыньки! — говорила она. — Уходите!.. И мужиков уводите…

Бабы, размахивая руками, злобно выкрикивали:

— Лихоманка это, а не слабода!

— Уходите, мужики!

— Пошли!..

Мельник трепал по плечу деда Степана и тянул его от ветрянки, приговаривая:

— Не могут они, Степан Иваныч!.. Пойдем… Не могут!.. А ты не горюнься… Мир поставил… обчество… Пойдем, Степан Иваныч… Не горюнься… Пойдем!..

Дед Степан растерянно твердил:

— Что же это такое, братаны, а?.. Какая же это слабода?!

Мужики, бабы и парни грудились вокруг своих солдат и, кучками отходя от мельницы, возмущенно кричали:

— Не имеют права!

— Где слабода, мать честна? Где?

— Вон они зачем приехали… подати собирать!

— Опять война?! За что же мы кровь лили, Якуня-Ваня?

— Царя убрали, а господ вместо него поставили… Ловко придумали!

Больше всех надрывались Павлушка Ширяев и Андрейка Рябцов.

— Долой временных уполномоченных! — кричали они. — До-ло-о-ой!..

Городской старичок о чем-то горячо говорил старшине. А тот растерянно хлопал глазами и, пожимая плечами, разводил руки в стороны.

Рыжеусый солдат зачем-то сорвал с мельницы красный флаг. Размахивая им, он крикнул из последних сил вслед уходившим белокудринцам:

— Да здравствует свобо-да-а-а! Да здравствует Всероссийское учредительное собрание!

На его крик никто не обернулся.

Разбившись на группы, мужики, фронтовики и бабы свое кричали и, окруженные малыми ребятами, парнями и девками, все дальше и дальше уходили к деревне.

Глава 21

Дед Степан с мельником последними подходили к деревне.

Мельник все утешал и уговаривал деда:

— Не могут они, Степан Иваныч… Не могут!.. Не такое теперь время… Раз получили свободу… значит, не могут… Погоди ужо…

— Я так располагаю, Авдей Максимыч, — отвечал ему дед Степан, — остановились они у Валежникова — тут добра не жди…

— Правильно, Степан Иваныч… Как-никак… все-таки Валежников есть старая власть…

— Ай-я-яй, старички… — неожиданно раздалось за их спиной.

Дед Степан и Авдей Максимович замедлили шаг, обернулись. К ним подходили старичок-уполномоченный и рыжеусый солдат.

Солдат возбужденно говорил:

— Безобразие… Это же полный срыв!..

Городской уполномоченный заискивающе обратился к старикам:

— Можно сказать, на фронтовиков да на вас, старичков, у нас была вся надежда…

— Зря надеялись, — ответил ему дед Степан, хмурясь и посасывая трубку. — Не того мы ждали от вас, господин товарищ… не того…

Уполномоченный пошел рядом с дедом, а солдат — рядом с мельником.

Старшина и староста шли поодаль.

— А чего же вы ждали от нас? — спросил уполномоченный, поглаживая пальцами белую, шелковистую бородку на своем розовом лице, покрытом сеткой мелких морщинок. — Ведь мы привезли вам первую весточку о революции, о падении самодержавия!.. Мы думали, что встретим у вас радость, ликование!.. А что же мы встретили?

— Полный срыв митинга! — злобно сказал солдат, фыркая и накручивая свои щетинистые усы. — Вот что мы у вас встретили! — И он опять повторил: — Безобразие!

А дед Степан, разглядывая сбоку розовенькое лицо долговолосого старичка, хмурился и твердил:

— Неладно вы говорили, господин товарищ… Очень даже неладно! Нехорошо…

Старичок пожимал плечами.

— Не понимаю… Что же было в моих словах нехорошего? Я же рассказал вам решительно все: и про войну, и про падение самодержавия, и про завоевание свободы…

Он взглянул на суровое лицо деда Степана и, в свою очередь, нахмурился.

— Вы, дедушка, конечно, недовольны моими словами о том, что только Временное правительство может восстановить ваши гражданские права? Но что же другое мог я ответить? Ни я, ни ваше общество не имеем такого права. Вы поймите, дедушка! Не и-ме-ем!

Мельник лукаво спросил:

— А кто же имеет такое право?

— Я же сказал, — ответил старичок, — либо Временное правительство, либо Учредительное собрание. Нужно издать новый закон.

— А где же слабода? — громко и недоброжелательно произнес дед Степан, косясь на старичка. — На кой нам такая слабода?

— Мы, конечно, премного вам благодарны, — заговорил мельник, стараясь не обидеть горожан. — Ну, только, по-моему, не все правильно вы обсказали нам… И солдатик неправильно высказал про налоги и про недоимки…

— А вы что же думали! — рявкнул солдат. — Вы думали, что мы будем по головке гладить вас, раз вы налоги не платите?

— Нехорошо, служивый, — укоризненно покачал головой дед Степан. — Нехорошо!.. С народом нельзя так разговаривать… ежели слабода… Я вам в отцы гожусь…

— А я сам такой же человек, как и вы, деревенский, — недовольно проговорил раздосадованный солдат, дергая свои рыжие усы. — Я привык, дедушка, правду-матку резать в глаза…

— Погодите, — остановил солдата старичок-уполномоченный и, обращаясь к деду Степану, сказал: — Я, конечно, не могу отвечать за все слова товарища… Оба мы социалисты, но принадлежим к разным партиям… А в общем и целом… он говорил правильно. Государство не может обойтись без налогов… Но скажите, дедушка, что же я-то еще должен был сказать вам? Что?

— Не нравится нам ваша слабода, — решительно заявил дед Степан, посасывая давно потухшую трубку. — Не нравится!.. Наши мужики никогда не признают такую слабоду!.. Не нужна она нам.

Потеряв самообладание, уполномоченный вдруг заговорил громко и раздраженно, перебивая деда Степана и сверкая голубыми своими глазами:

— Да знаете ли вы, дед, какой ценой куплена эта свобода?! Тысячи людей погибли за дело революции на виселицах!.. Тысячи побывали на царской каторге, погибли в ссылке!.. Вот я сам, например… Я тоже был на каторге и в ссылке… И никогда не переставал я мечтать о том времени, когда мы, одиночки, зажжем сердца миллионов людей пламенем борьбы и мести против царя и против его слуг!.. Ибо я твердо знал, что рано ли, поздно ли, но мы вырвем из рук дворян-землевладельцев и землю и волю для народа… Я всегда верил, что придет и для России время свободы, равенства и братства… Да, да!.. Я верил и продолжаю верить, что мы построим царство божие не на небе, как сулили попы, а здесь — на земле!.. Не сразу, конечно… постепенно, но построим!.. И вдруг этакое недоразумение… И где?.. Здесь… у вас… в урмане… Эх! — и уполномоченный досадливо махнул рукой.

— Я и говорю, безобразие! — опять фыркнул в усы рыжий солдат. — Черт знает, что получилось…

Дед Степан, всю дорогу напряженно поглядывавший сбоку на старичка-уполномоченного и напряженно слушавший его речь, вдруг схватил его за локоть и, глядя в его розовенькое лицо, тихо, беззлобно сказал:

— Постойте… господин товарищ… Постойте… А позвольте вас спросить: как вас зовут… величают?

— В чем дело? — спросил старичок, останавливаясь и, в свою очередь, оглядывая деда Степана с головы до ног. — Меня зовут Борисом, а величают Михайловичем… Старшина объявил ведь вам, что моя фамилия Немешаев и что я — уполномоченный губернского Комитета общественной безопасности…

Охваченный нахлынувшими воспоминаниями о далеком прошлом, дед Степан выпустил локоть уполномоченного, и они двинулись дальше. Помолчав, он спросил уполномоченного:

— А вы… в молодости… не были на Васьюганье?.. В скиту Новый Салаир?

Старичок, хмурясь, ответил:

— Проездом был… Да, был… А вы откуда это знаете? Живали в скиту?

— Значит, вы трудник Борис?! — воскликнул дед Степан. — Неуж вы, Борис?.. Неуж я не ошибся?

— Да… конечно… можно назвать меня и трудником… — смущенно проговорил уполномоченный. — Да, можно — хотя… я неверующий… А через скиты и заимки я действительно проходил… возвращался из ссылки…