Но когда по завершении трапезы лис вздумал нежно-смиренно пододвинуться к своему иждивенцу, тот опять хватил его зубами. Лис со страху отскочил сразу на всех четырех лапах и бросился бежать что было прыти. А Фридолин опять забрался в свою нору и стал думать о том, что конца не видно этой докуке.

Смирение, вежливость и гостинец ничуть не подействовали на угрюмого ворчуна, и любой другой на месте лиса уже давно бы отчаялся. Но Изолейн-то принадлежал к лисьему племени, пусть он хоть десять раз был выкормлен из соски в доме лесничего. Изолейн вспомнил об одной своей особенности, присущей ему в гораздо большей степени, чем смирение и вежливость, — о нахальстве. Спрятавшись за толстым буковым стволом, он ночью поджидал, пока барсук выйдет из норы на поиски пропитания. А потом пришлось еще долго ждать, чтобы толстяк ушел подальше; Изолейн смеялся про себя, видя, как барсук аккуратненько обходит каждый камень или кусок коры. За время, в которое Фридолин преодолел едва ли сотню метров, Изолейн мог бы обежать весь Хуллербуш!

Но едва Фридолин скрылся из глаз, Изолейн забрался в его нору, которая оказалась построенной куда искуснее, чем он ожидал. Коридоры отвечали самым высоким требованиям, а выстланную хвоей и мхом спаленку можно было бы назвать элегантной. Только одно мешало лису в этом замечательном жилище: здесь ничем не пахло, только свежим воздухом, то есть почти ничем, и было до неприличия чисто!

Будь это настоящая лисья нора, воздух в ней был бы плотным, тут пахло бы растерзанной дичью, падалью, гниющим мясом и лисьим пометом. К тому же ведь сразу понятно, где находишься, — не в диком лесу, а в уютном лисьем доме. Уже на самом верху, у входа в нору должно чуять, кто там, внизу, живет. Каким бы совершенным было это жилище, если бы коридоры чуть-чуть украсить старыми мокрыми куриными перьями, если бы из земли в этих коридорах тут и там торчали острые протухшие косточки и чтоб в каждом коридоре лежало еще понемножку лисьего помета. Вот был бы настоящий лисий рай!

От мысли до дела — один шаг: лис Изолейн поднял хвост выгнул спину, наподобие кошки, и вот уже посреди уютной барсучьей постели оставлена визитная карточка — изрядная куча.

А как испугался Фридолин, вернувшийся с ночной прогулки! Уже у самого входа он почуял: что-то там не в порядке. То и дело с отвращением задерживая дыхание, спускался ой по коридору, и буквально задохнулся от вони, когда вступил в свои жилые покои! Он, конечно, догадывался, какой негодяй оставил ему этот подарочек посреди постели, но что пользы от такой догадки? Что пользы, если бы даже он застал здесь лиса? Что пользы убивать Изолейна? Все равно его вонь уже отравила всю нору, и ничего тут не поделаешь!

Сначала Фридолин ума не мог приложить, как ему убрать эту кучу, источник жуткой вони, потому что он не мог пересилить себя и прикоснуться к этой куче. Наконец, он сообразил нарыть много земли вокруг кучи, затем подкопаться под это вонючее место, покуда оно не опустится вниз, и тогда закидать его землей, толстым слоем.

Но даже с исчезновением помета вонь долго еще стояла в норе. Фридолину пришлось провести эту ночь вне дома. С буковых листьев тихонько капало; и сколько Фридолин ни искал, он не нашел ни одного совсем сухого местечка. О спокойном уютном сне нечего было и думать. Фридолин уже и раньше — как, впрочем, всякий барсук — был угрюмым, боялся людей и зверей, но последнее происшествие безмерно обострило все эти свойства: он возненавидел весь мир и хотел только одиночества.

А лис Изолейн из-за букового ствола видел, как пришел и ушел барсук, он видел также, что Фридолин, несмотря на дождливую ночь, пытался заснуть на воздухе. Тут лис понял, что он на верном пути, и решил продолжить начатое.

С этого дня Фридолин не знал покойной минуты, его дом превратился в ад. Когда он, наконец, все вычистил и проветрил, выстлал спальню новым мхом и травою, на которую и улегся, его вскоре вновь разбудила проклятая вонь. Проникнув в один из коридоров, хитрый лис и там оставил свою визитную карточку, а значит, надо было снова браться за работу.

От всего этого Фридолин не только стал еще угрюмее и возненавидел весь мир, но и совсем исхудал: исчезло красивое округлое брюшко, да и под шкурой, утративший всякий блеск, почти не осталось тела. Лис же Изолейн, наоборот, должен был усердно набивать брюхо, чтобы у него всегда было, что оставить в жилище барсука, — лис Изолейн выглядел все лучше и лучше. Его зеленые глаза лукаво смотрели на мир, огненно-рыжим отливала его шкура, пушистый хвост он носил теперь легко и победно задирал его кверху. Куда девалась робость, донимавшая его в доме лесничего и в Меховском лесу, на Хуллербуш он смотрел как на свое владение и чувствовал себя тут королем.

Барсуку и в голову не приходило один на один сразиться с коварным противником, для этого он был слишком мирным и вялым. Он, правда, больше не видел лиса Изолейна. Наступила ночь, и Фридолин, возвратясь из похода за провизией, вновь застал свою нору отравленной, отравленной уже в трех или четырех местах, еще более вонючей, чем прежде. Он спасся бегством на свежий воздух, забыв и думать о том, чтобы в который раз — и всякий раз напрасно — заниматься уборкой: лис достиг своей цели — вонью он выжил барсука.

Сидя перед своей норой, Фридолин сетовал на этот столь скверно устроенный мир, в котором мирные существа без боя сдаются злому врагу. Ему и в голову не пришло, что с ним случилось то же, что с его матерью Фридезинхен. Теперь его выставили из той же самой норы, из которой он так немилосердно изгнал свою родную мать. Но об этом он и не вспомнил. Он был недоволен миром, он ненавидел его. Он жаждал найти такое место, где нет ни собак, ни людей и прежде всего, конечно, лис, а есть только всякая мелкая тварь, которая не будет мешать ему, но сгодится в пищу, — короче говоря, Фридолина уже на земле потянуло на барсучьи небеса.

Он, конечно, с легкостью мог бы зайти поглубже в Хуллербуш и выгнать свою мать из бывшей лисьей норы. Но весь Хуллербуш, когда-то столь милый его сердцу, был теперь ему неприятен. Он не желал делить с ненавистным лисом этот дивный буковый лес.

Так он пришел к решению покинуть родной лес, отправиться в широкий мир и попытать счастья на чужбине. Где-то должен быть барсучий рай, считал Фридолин.

Глава третья

Уныло поджав хвост, барсук Фридолин трусил по лесу. Все-таки тяжело покидать родные места и милый сердцу кров. Фридолин теперь еще больше, чем прежде, был убежден, что мир этот плохо устроен и что он, Фридолин, имеет полное право быть им недовольным и пребывать в дурном расположении духа. Он был так раздосадован, что его злил даже собственный хвост. Он очень хорошо запомнил артистично покачивающийся хвост Изолейна и теперь, труся по лесу, роптал на Создателя всего сущего за то, что Тот снабдил барсуков щетинистым черновато-серовато-рыжеватым хвостиком, а бесстыжим вонючим лисам дал такой гордый, такой шикарный огненно-рыжий хвост.

— И как это нашего Создателя угораздило, — сказал он себе и успел поймать лягушку, которая, спасаясь от кого-то искусным кувырком через голову, метила в топкую лужу; впрочем, настроения Фридолина, это не улучшило. — И как это нашего Создателя угораздило таким ничтожным негодяям и бандитам дать такой роскошный хвост? Или теперь на этом свете подлость будет вознаграждаться, а добродетель — караться? Разве не жил я тихо и смиренно, только для одного себя, разве не был прилежен в поисках пропитания, разве не содержал в чистоте и красоте свой дом и вообще, разве не спал всю жизнь, как и положено барсуку? А тут вдруг является какой-то безродный бродяга, выгоняет меня из моего жилища, и ему еще за это дается огненно-рыжий хвост, быстрые ноги и зеленые сверкающие глаза? Будь у нашего Создателя в душе хоть капля справедливости, Он бы всеми этими достоинствами наградил меня, а бесстыжему наглецу дал бы мою медлительную походку и невзрачную шкуру. Ах, нет на этом свете справедливости, и бедный барсук должен столько выстрадать, прежде чем обретет себе спокойное пристанище, где никто его не будет мучить.