С Хорватом и вообще со всеми своими старыми знакомыми он старался не встречаться. Ему нравились окружающие его новые люди, которые ничего о нем не знали и восхищались им. Когда барон позвал его к себе, он думал, что наконец-то он ухватил фортуну. По дороге он представлял себе, как произойдет встреча. Разумеется, он поведет себя с бароном, как равный с равным. Все же в глубине души он признавал, что барон сильнее его. Уже одно то, что барон позвал его, а не он барона, подтверждало это. Потом, уйдя от Вольмана, он пожалел, что они поссорились. Действительно, самое лучшее было бы подружиться с ним. Но никогда не знаешь, как к нему подойти. В тот же вечер, собрав всех постовых полицейских, он произнес такую пламенную речь против буржуазии вообще и барона в частности, что присутствовавший на собрании Суру поздравил его. В тот момент Албу действительно был убежден, что ненавидит барона. Позднее, оставшись один, он со страхом подумал, что барон может узнать, как он его ругал. Тогда Албу решил не произносить больше речей.

Дверь открылась, и на пороге появился Василикэ Балш в сопровождении комиссара Бузату.

— Я привел его, господин начальник.

Албу встал из-за стола и подошел к Балшу, зная, что в форме он выглядит и выше и внушительнее. Некоторое время Василикэ с любопытством смотрел на него, потом улыбнулся смущенно и несколько испуганно. «Он совсем не изменился, — отметил Албу. — Вот также улыбался он и тогда, на чердаке собора. Как капризна судьба! Оба мы начали с подвала крепости и оба оказались в одном и том же учреждении. Только в разных ролях».

— Ты не узнаешь меня, Якоб? — Василикэ специально назвал его по имени, чтобы подчеркнуть их близость.

Албу наморщил лоб. Краешком глаза он посмотрел на Бузату. Тот понимающе улыбнулся. У Албу вся кровь прилила к лицу.

— Что это за человек? — спросил Албу, повернувшись к Бузату.

Бузату вздрогнул. Вытянулся по стойке смирно.

— Василикэ Балш, товарищ начальник. Арестован за попытку тайно перейти границу. Человек, о котором я вам докладывал сегодня утром. Он утверждал, что знаком с вами.

— Я вижу его в первый раз.

Василикэ Балш окаменел. Пристально посмотрел на Албу, чтобы убедиться, не ошибся ли он случайно. Нет. Это был тот самый трусишка. Ведь они вместе с ним просидели три дня в одной камере.

— Но мы сидели в крепости…

— Меня не касается, где ты сидел, — перебил его Албу. — Меня интересует только то, что ты был на границе. Ты сказал, что мы знакомы… Хорошо, тогда, может быть, тебе знакомо и это? — И он ударил его кулаком в висок.

Василикэ Балш прислонился к стене, удивленно посмотрел вокруг и услышал приглушенный, словно доносящийся из соседней комнаты, пронзительный смех Бузату. «Как же это рн не узнает меня?» Он хотел что-то сказать, но в это мгновение Албу ударил его нотой по колену. Он почувствовал резкую боль в одном колене, потом в другом. У него вырвался крик.

— Замолчи, — набросился на него Бузату. — Орать здесь, в кабинете товарища начальника, компрометировать его?! Замолчи! Слышишь? — и он ткнул его кулаком в лицо.

Василикэ Балш скользнул вдоль стены, сжавшись, как меха гармони.

Придя в себя, он оторопело обвел взглядом комнату. Вначале он не понял, где находится, потом, увидев за столом Албу, вспомнил все. Он хотел встать, но эта попытка причинила ему острую боль. Язык у него стал клейким и распух.

— A-а, ты очнулся, господин Балш? — услышал он голос Албу и вздрогнул.

Албу подошел к нему и присел на корточки.

— Хочу дать тебе совет, дорогой Василикэ. Не говори больше никому, что мы знакомы… Так как это тебе ничего хорошего не принесет… Зачем ты хотел перейти границу?

— Потому что здесь мне тошно стало с такими, как ты, — иронически прошептал Балш. — Мне надоело, и я устал.

— А твой попутчик, Перчиг? И ему надоело здесь?

— Не знаю.

— Вот что, Василикэ. Мы ведь с тобой знакомы, даже, пожалуй, приятели. Я отпущу тебя, если ты кое-что мне скажешь. Перчиг — это человек барона. С какой целью он хотел перейти границу? Если скажешь мне это, ты свободен.

— И ты мне дашь тридцать монет?

Албу не понял намека. Он нахмурился.

— Я спрашиваю тебя в первый и последний раз. Учти это, дорогой Василикэ. Впрочем, чтобы тебе было не так грустно, скажу тебе, что ты принят за шпиона. У тебя обнаружен ряд очень важных документов. Тебя сам черт не спасет. Даю тебе три минуты.

— А чем ты мне гарантируешь, что, если я скажу, меня не будут считать шпионом?

— Своей дружбой,

— Ты просто свинья… но делать нечего. Все равно придется сказать — зачем тебе и его бить? Он переправляет доллары для барона.

Албу встал.

— Стало быть, переправляет доллары для барона.

Он пошел к окну, улыбаясь. Василикэ Балш тоже встал и прислонился к стене. Сказал:

— Я надеюсь ты человек слова, Якоб. Человек слова, говорю я.

Албу повернулся к нему.

— Да. Иди. Умойся и убирайся. Ты свободен.

— Ты ждешь кого-нибудь? — спросила Клара и не дожидаясь ответа, бросилась в кресло, зевнула.

— Да, доктора Молнара.

— Опять он придет? — сморщилась Клара. — Знаешь, папа, мне жаль тебя. С некоторых пор ты встречаешься со столькими идиотами…

Вольман нежно посмотрел на нее.

— Да, Клара. Со столькими идиотами…

Они пообедали в маленькой столовой, обитой вишневой парчою с мягким блеклым рисунком: кольца, кольца, симметрично расположенные, как восточная вязь. Здесь им было приятнее обедать, чем там, в большом холодном неуютном зале, где по углам прятались тени. После смерти Анриетты они старались не бывать в большом зале: Вольман потому, что там находила себе приют Анриетта во время припадков, а Клара просто потому, что зал ей не нравился.

Вольман спокойно курил, выпуская мелкие колечки голубоватого тяжелого дыма, пахнущего розами и инжиром.

— Что ты делаешь сегодня вечером, Клара?

— Скучаю.

— Как всегда, — прошептал он с упреком. — Жаль, ты ведь так молода.

— Ты тоже не стар, папа. Труда сказала мне вчера, что ты очень хорошо выглядишь. Все мои подруги влюблены в тебя.

То же говорила и Анриетта. Это была ее навязчивая идея. Она ревновала его даже к горничным, допытывалась, нравится ли им барон, и при малейшем подозрении увольняла. Случалось, что Вольман удивленно спрашивал:

— Где Луиза? Я давно ее не видел.

— Уже два месяца, как я ее уволила. Она воровка.

— Воровка? Вот бы не подумал. А Белла?

— И Белла воровка.

— Значит, ты и ее уволила?

— Да, мой дорогой. Она воровка и нахалка.

— Папа, что ты думаешь о Труде?

Вольман вздрогнул:

— О Труде? Это толстушка, которая все время смеется?

— Папа, ты невозможен. Это Матильда. Труда такая же высокая, как я. Ты несколько раз говорил с ней. Ты сказал даже, что она умная девушка.

— Да-да. Теперь я вспомнил. Очень умная девушка.

— Она влюблена в тебя. Говорит, что тебе не дашь и сорока лет.

— Клара, — недовольно остановил ее Вольман. — Ты знаешь, что мне это неприятно. — Для большей убедительности он надел очки и сел за письменный стол.

Некоторое время он сидел неподвижно, потом, не зная, чем заняться, стал переставлять вещи на столе. Взгляд его упал на статуэтку Будды. Ее купила ему Анриетта. Как она догадалась, что такой подарок доставит ему удовольствие? «Наверное, узнала, что я учился в Каире… Сколько лет прошло с тех пор?.. Двадцать пять… Нет… Почти тридцать… Университет Эль-Азхар… Как странно. Это был мусульманский институт, но арабов и египтян училось в нем всего несколько человек…» В Европе война была в разгаре, университеты закрывались, а он не, мог терять времени. Тогда-то и пришла старому Вольману мысль послать Эдуарда заканчивать учебу на Востоке. Тем более что Египет был страной хлопка, а представителю семьи Вольманов не мешало знать восточные языки. К тому же сын Брауна тоже посещал лекции в Эль-Азхаре.