О Никсоне нельзя пошутить так, как ядовито говорили об одном из его предшественников: «Во время пожара его библиотека погибла и обе книги сгорели». Никсон не только читает, но даже написал книжку о шести кризисах, с которыми ему довелось столкнуться во время своей политической карьеры.

Преждевременно пока подводить итоги президентства Никсона, определять его место в истории Соединенных Штатов. Но об одном можно говорить уже сейчас: при всех обстоятельствах большой бизнес вряд ли будет в претензии на президента Никсона. Американский большой бизнес вообще, калифорнийский в частности и в особенности. И Чарльз Торнтон, который делал вид, что непричастен к политическим планам Никсона, знает об этом лучше, чем кто бы то ни было.

И снова, вернувшись к Торнтону, мы оказываемся перед вопросом: в чем же, в конце концов, причины необычайного успехе Чарльза Торнтона? Успеха, в короткий срок превратившего его из ловкого управляющего чужими деньгами в обладателя больших и собственных, поставившего во главе могущественной и процветающей компании, привлекшего к себе взоры всей деловой Америки?

Торнтоновские друзья утверждают, что секрет в его незаурядных способностях дельца, интуиции, деловой хватке, аналитическом складе ума, помогающем ему разобраться в сложнейших хитросплетениях современного бизнеса. Недруги говорят, что интуиция здесь ни при чем — хватка, дескать, у них не меньшая, хотя денег поменьше, — а все дело полностью и исключительно в удаче, необычайно счастливо для Торнтона сложившихся обстоятельствах, фортуне, которая с самого начала его жизненного пути была к нему чрезвычайно милостива. Милостива даже в момент, когда сам он полагал, что она поворачивается к нему спиной, как это было тогда, когда Говард Хьюз изгнал его из своего концерна и что в конце концов обернулось для него необыкновенным успехом. Наконец, сам Торнтон убежден, что главное, что помогло ему оседлать удачу, была счастливая мысль заняться бизнесом в области электроники. Думается, что доля истины есть в утверждениях как друзей, так и недругов. И, уж конечно, самого Торнтона.

Но разве неправильным было бы предположить, что среди десятков тысяч американских бизнесменов средней руки, составляющих многочисленную и квалифицированную армию управляющих, состоящую на службе у нескольких десятков владык, нанимающих их для приумножения своих богатств, наверное, есть сотня-другая бизнесменов, обладающих торнтоновскими достоинствами? Торнтоновскими капиталами они обзавестись не сумели. Следовательно, дело не только в способностях.

Удача? Она, безусловно, наличествует и играет немалую роль в жизни этого предпринимателя. Но удача эта все-таки несколько иного свойства, нежели у Гетти, азартно поставившего на кон все свое состояние г отчаянной надежде найти нефть там, где ее не предполагали, или у Ханта, вверившего свою судьбу картам в игорном притоне Арканзаса.

Что же касается бизнеса, вознесшего Торнтона на вершину американского делового Олимпа, то здесь скорее речь идет не о случае, а о закономерности. Ни одно крупнейшее состояние Америки последних десятилетий не возникло и не приумножалось вне сферы военного бизнеса. Торнтон в данном случае не исключение. Техасец не любит, когда его успехи объясняют связью с военно-промышленным комплексом. Он говорил мне о том, что считает военный бизнес недостаточно надежным, способным обеспечить лишь временные преимущества. Но тем не менее — факт остается фактом — «Литтон индастриз» и производство на войну неотделимы.

В отчаянном усилии устоять в историческом соревновании капиталистической и социалистической систем, подштопывая и латая на ходу все чаще дающую осечку «систему свободного предпринимательства», буржуазия лихорадочно ищет в своей среде людей способных и деятельных. Она понимает, что на безликих наследниках старого Моргана, на прожигателях жизни и проедателях отцовского наследства Вандербильтах далеко не уедешь. Так появляются на политической авансцене деятели типа Кеннеди, а на ниве бизнеса такие, как Торнтон. Они много могут, но могут немногое.

...Душным августовским вечером, вернувшись после встречи с Торнтоном в отель, расположенный в центре Лос-Анджелеса, я встретил своего знакомца, американского журналиста из породы тертых калачей. Много повидавший на своем веку, острый на язык, он был интересным собеседником. Мы зашли с ним в кафе, чтобы при помощи студеного напитка, который тянули через соломинки, хоть ненадолго отогнать влажный зной, давивший на нас. Речь зашла о Торнтоне.

— Знаете, — сказал мой собеседник, — в одних и тех же обстоятельствах разные люди играют разные роли. К примеру, на похоронах одни рыдают и рвут на себе волосы, другие произносят речи, а третьи, взяв в руки лопату, ковыряют землю, копая могилу. Тэкс по своему характеру принадлежит к этим третьим.

Не знаю, имел ли в виду мой собеседник убийственную символику, заложенную в этом образе, или просто хотел подчеркнуть деловитость хозяина «Литтон индастриз», но вряд ли более точно можно выразить суть ситуации. Конечно же, деловитость — достоинство всегда, в том числе и деловитость на похоронах, но даже самый деловитый гробокопатель не в состоянии вернуть к жизни покойника. Он может лишь скрасить последние мгновения пребывания его бренного тела на грешной земле. Деловые достоинства Торнтона не в состоянии вдохнуть жизнь в умирающую систему, которой он служит.

Глава VI

Таинственный миллиардер

А есть ли мальчик-то?

Не так давно мне довелось присутствовать при любопытном споре. Дело происходило в одном из загородных клубов в окрестностях Нью-Йорка, где собираются скоротать вечер, сыграть партию в бридж и как бы между прочим за рюмкой мартини обсудить очередную сделку обитатели Уолл-стрита и его окрестностей.

Получив от знакомого мне завсегдатая этого клуба, обычно закрытого для посторонних, приглашение провести с ним вечер в неофициальной, так сказать, обстановке, я оказался в этом клубе. С понятным интересом разглядывал я общество, собравшееся в обставленных старинной дорогой мебелью обширных покоях особняка, где все свидетельствовало о богатстве и могуществе тех, кто проводил здесь свое время. Разговаривали там неторопливо, негромко, ценя каждое не в простоте сказанное слово. «Ценя» — в данном случае имеет смысл не только переносный, но и самый прямой. Произнесенное в этих стенах такое слово могло на следующий день обернуться ценностями вполне реальными — миллионными сделками, огромными прибылями для одних, убытками для других.

Именно здесь, в тиши и респектабельности такого рода загородных клубов бизнесменов, а не в публичной и крикливой суете биржи, не в многолюдстве контор и кабинетов политиков вершатся часто в Америке дела, принимаются решения, громким эхом отдающиеся на биржах и в политических «коридорах власти».

Все шло в тот вечер чинно, степенно, как, судя по всему, обычно и заведено там. Но внезапно внимание присутствовавших привлекли непривычные для здешней обстановки громкие голоса, доносившиеся из соседней комнаты. Заглянув туда, я обнаружил расположившихся около старинного камина мужчин вида процветающего. У них в руках были стаканы виски со льдом и содовой. Но, судя по всему, не виски, или, во всяком случае, не только виски, вывели их, расположившихся в уютных глубоких креслах, из обычного состояния равновесия.

Прислушавшись к голосам, я понял, что каждый из них был задет за живое. Еще бы, дискутировался вопрос, который затрагивал любого из них даже больше, нежели волнуют страстных поклонников «Спартака», «Торпедо», «Динамо» или «Нефтчи», собирающихся в разгар сезона после очередной игры у таблиц на стадионе, шансы их любимой команды. Речь шла о том, кого в Америке можно по праву назвать самым богатым человеком, обладателем самого крупного личного состояния.

Спор был яростный, чуть ли не доходивший до рукопашной. Прислушавшись дальше, я определил, что спорщики разделились на три команды. Одни утверждали, что безусловное превосходство на стороне калифорнийца Жана Поля Гетти, делающего свой бизнес на эксплуатации ближневосточной нефти. Другие отстаивали приоритет техасского нефтяного воротилы Гарольда Ханта.