ЧЕЛОВЕК С КОЛОДКОЙ. Меня отпусти, Авдотья Васильевна, я ж тебе и не родня совсем. Чужой.
АВДОТЬЯ (опуская руки). Кто мне из вас не родня? Все свои, все родные, все кровные. Каждого знаю, каждого помню, а кого и не знаю — так больше себя жалею… Что ж, не смилуешься, хан? Нет? (Подымаясь на ноги.) Так знай — не покажу я вам дороги. Пускай твоя родня пропадает, как моя родня, да и я с ней заодно!…
БЕЧАК. Сама не знаешь, что говоришь.
АВДОТЬЯ. Нет, знаю. Вот скажи мне, хан, какой мне палец отрубить — этот аль этот?
АКТАЙ. Хоть все руби, нам не жалко…
АВДОТЬЯ. Хана спрашиваю, не тебя, злодей! Скажи, хан, мать у тебя есть? Не сгорела, как моя? Ну, так пусть она одну шапку выберет — эту аль эту? Так и быть, одного сына ей ворочу, а другому не бывать в живых. Поди спроси у нее — какого выбрать?
АКТАЙ. Замолчи ты, безумная!
ХАН. Постой!… Что ты хочешь, женщина?
АВДОТЬЯ. Как сказала, так и опять скажу: всю мою родню за всю твою родню! Много ли, мало ли — не хочу считать. Отпусти со мной рязанский полон, хан! Все мы в родстве, в кумовстве, в крестном братовстве, все одной матери дети — земли нашей рязанской… Коли хочешь мать свою обрадовать, братьев родных увидать, — отпусти нас!
СТАРУХА. Отпусти, хан! Послушай меня, старую! Я твоих братьев нянчила, тебя на руках качала…
МОЛОДАЯ ТАТАРКА. Отпусти, милостивый хан!…
БЕЧАК. Глядите, все три цветка у нее в руке поднялись! Как золото блестят, как звезда светятся. Какой-такой цветок? Будто жар-цвет…
АВДОТЬЯ. Жар-цвет и есть. Наяву расцвел — не во сне!
ХАН. Ее счастье! Пускай идут!…
КАЙДАН (кричит). Урдю! Гони всех рязан назад. Скажи, сестра выкупила. На свою сторону пойдут!…
Занавес
ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Картина шестая
Опять дом в Рязани. Так же стоят стол и лавки, только все вокруг светлее, новее, голее — потолок и стены еще не продымились, лавки и столы еще не обтерлись, печка еще не загорела от жара.
На печи лежит Федосеич. Васена стоит против него и, задрав голову, разговаривает с ним.
ВАСЕНА. Полегче стало, Федосеич?
ФЕДОСЕИЧ. Еще бы не легче, коли у себя дома на печи лежишь. Ох!… (Потягивается.)
ВАСЕНА. А небось страшно было, что до дому не дойдешь?
ФЕДОСЕИЧ. Не, не страшно. Я знал, что дойду. До свово-то дому и без ног добежишь.
ВАСЕНА. А теперь и слег…
ФЕДОСЕИЧ. Теперь и слег. Да ведь и то сказать: не два века на свете жить.
ВАСЕНА. А уж мы вас и живыми-то видеть не чаяли. Жили мы с Ильинишной в Заречье — ну чисто сироты. Избушка холодная, летняя, сам знаешь. Зимой-то по ночам-то волки так и воют, под самое окошко подходят… Ух, страху было! А как проснешься о полночь от вою ихнего да раздумаешься — где-то наша тетя душа, в каких лесах, в каких степях бродит — так ажно зальешься… Тебя-то мы прежде того оплакали. Ты старенький…
ФЕДОСЕИЧ. Да я уж и сам себя за живого-то не считал. Воротила нас с того свету Авдотья Васильевна…
ВАСЕНА (таинственно). Вот ты, Федосеич, с печки не слезашь, а кабы ходил, так поглядел бы, как на всей улице народ нашей тете душе в пояс кланяется. Куда бы ни пошла — на торг али в церковь, — от всех ей почет, будто она княгиня али старуха древняя.
ФЕДОСЕИЧ. Не то что в пояс, а в ноги ей кланяться надо.
ВАСЕНА. Так и говорят. А знаешь, Федосеич…
ФЕДОСЕИЧ. Все знаю. Век прожил. А ты бы, милая, на стол собирала. Придет Авдотья Васильевна, а у нас с тобой все готово: садись за стол, ужинай!…
ВАСЕНА. Я живо!… (Ставит солонку, кладет на полотенце каравай хлеба, выносит из подполья горшок со сметаной, чашку с огурцами. Ставит на стол, бежит к печке и вдруг останавливается, всплескивает руками и громко смеется.)
ФЕДОСЕИЧ. Ты чего?
ВАСЕНА. Ой, глазам своим не верю! И стол у нас опять, и лавки, и пол, и подпол… Все, как было, а может, и лучше…
ФЕДОСЕИЧ. Вам, молодым, новое лучше, а нам, старикам, старого жаль.
ВАСЕНА. Оконца-то ныне поболе, посветлей, а подпол чисто хоромы…
ФЕДОСЕИЧ. В подполе не бывал, не приходилось. А окошки и вправду светлые. Только вот в очах потемней стало. Ну, да ничего не поделаешь — нагляделся на белый свет.
Дверь из сеней приотворяется. На пороге стоит Настасья с полным подойником в руках и говорит кому-то в сени.
НАСТАСЬЯ. Заходите, заходите, люди добрые!… С полным встречаю вас — только что коровушку подоила.
Митревна и Прохорыч заходят в избу.
МИТРЕВНА. Кто с полным гостей встречает, у того и дом полная чаша. Жить вам поживать векожизненно.
(Кланяется всем.) Здравствуй, Федосеич! Здравствуй, Васенушка! А хозяюшка где?
НАСТАСЬЯ. На кузню пошла — вечерять звать. Да всё, видно, кузнецы наши от ковала своего не отстанут. Много у них нонче дела-то. Дотемна из кузни не выходят.
ПРОХОРЫЧ. У всех нынче дела хватает — и у кузнецов, и у древоделов, и у камнесечцев, и у гончаров наших… Шутка сказать — на старом месте новый город ставить.
МИТРЕВНА. Что и говорить: тяжкая работа, великий труд. А все ж слава богу сказать, что до этих дней дожили…
НАСТАСЬЯ. Никак, хозяева идут — стукнуло в сенях… Погляди, Васенушка.
Васена выбегает в сени и сразу возвращается.
ВАСЕНА. Чужие, тетя Настя!… Незнамо какие люди. Двое мужиков и паренек с ими.
Через порог переступают двое. Один широкий, приземистый, большебородый, другой худой, желтолицый, с реденькой бородкой и жидкими волосами. Это слепые бродячие певцы дед Савва и дядя Мелентий. Слепцов вводит в избу мальчик-поводырь Симеон.
САВВА (густым, низким голосом). Мир дому сему!
МЕЛЕНТИЙ (высоким, чуть дрожащим голосом). Дозвольте, хозяева, у вашего огонька погреться!
НАСТАСЬЯ. Хозяев-то еще дома лету, да у нас обычай один, что при хозяевах, то и без них: всякому гостю рады. Садитесь, люди добрые, грейтесь.
СИМЕОН (подводя слепых к лавке). Вот она, лавка-то, дядя Мелентий. (Старику.) Спускай суму, дедушка, садись.
Слепые усаживаются.
ФЕДОСЕИЧ. Куда и откуда путь держите, страннички?
МЕЛЕНТИЙ. Сказал бы: идем куда глаза глядят, да глаза-то не глядят. Еще благо, малец у нас молодец — за троих смотрит. А ну, Симеон, прими посошок, поставь в уголок!
СИМЕОН. Давай, дядя Мелентий.
ФЕДОСЕИЧ. Слышь, Васена, отрежь им хлебушка, покуда что… Оголодали небось в пути-то, продрогли… Сам я большую дорогу прошел. Знаю, каков он есть, холод да голод дорожный. До ужина не дотереть.
ВАСЕНА (подает хлеб). Кушайте, страннички!
НАСТАСЬЯ. Соли-то подай. Что за еда без соли!
САВВА. Спасибо, дочка! Дай тебе бог здоровья.
ВАСЕНА. Бери и ты, мальчик. Всем хватит. Ты что хочешь — горбушку или середку?
СИМЕОН. Горбушку.
МЕЛЕНТИЙ. Дельно, Симеон. Покуда зубы есть, грызи горбушку. А поживешь с мое, от середки проси.
САВВА. Эх! Хорошо хлеб печете! И легок, и сытен, и духмян. Чем же вас отблагодарить, люди добрые, за хлеб-соль вашу? Ничем-то мы не богаты. Разве вот песню вам спеть по нашему обычаю слепецкому, ежели пожелаете.
НАСТАСЬЯ. Спойте, убогие! Песня время коротает.
ФЕДОСЕИЧ. И то спойте! Недаром говорят: чем с плачем жить, лучше с песней помереть.
МИТРЕВНА. Спойте, спойте, родименькие, а мы послушаем.
САВВА. Что петь-то будем? Духовную аль мирскую? Старину аль новизну?
МЕЛЕНТИЙ. Далекая пора — старина, мохом поросла. Споем про нонешнее. В Рязань пришли, рязанскую и затянем. Заводи, Савва!
САВВА (басом).