И вот передо мной давешние противники. Безоружные, худо одетые, отощать еще сильно не отощали, но глаза уже голодные.

— Слушайте меня казаки! Не буду спрашивать каким побытом вы у самозванца оказались, бо я не поп-батюшка. Если кому нравится в остроге сидеть и от голода зубами щелкать ничего не имею против. Одначе, ежели кто хочет еще поскакать на добром коне в чистом поле, да поиграть вострой сабелькой то милости прошу ко мне. Будете служить мне верой и правдой, то я вас за службу пожалую, а кончится война, отпущу с добычей на тихий Дон, или родной Днепр, или куда вам там надобно, в том крест целую.

Казаки угрюмо молчат, лишь один из них с разорванным ухом (не иначе серьгу вырвали мои орлы) подает голос.

— Уж больно ты мягко стелешь, князь! Да боюсь, жестко спать будет.

— Коли боишься оставайся, мне трусов не надобно! — Отвечаю казаку. — А кто не боится, айда со мною. Человек я хоть и знатный, но в обращении прост. Кто ослушается получит плетей, кто в бою оплошает головы лишится, ну, а кто храбр и дело ратное знает, будет сыт, одет и добычей не обижен.

— Мы, княже, не в обиду будь сказано, люди вольные и плетей от катов по боярскому приказу не привыкли получать. И жить привыкли своим умом.

— Глупости ты говоришь казак, в каком месте вы сейчас вольные? Али вокруг не острог? Али в этот острог вы не своим умом попали? А катов или как их у нас называют профосов, у меня с роду не было. Я своих людей палаческим кнутом не позорю. Если кто провинился, то наказывают их свои же товарищи, с которыми завтра в бой идти. Малая вина, ратники твоего десятка тебя по паре раз лозою протянут, большая — всем полком выгладят. Так что думайте, да побыстрее, а то мне недосуг.

— Мы согласны, князь. Однако атаманов себе сами выбирать будем, и судить казаков будем своим судом и в том не уступим!

— Будь по вашему, станичники, вы берете себе атамана, да есаула, да хорунжего. С ними я ряд заключу, и вы мне на том крест поцелуете. Только помните, что за ваши вины они в ответе будут.

На том и порешили. В тот же день уладив все формальности казаки получили по упряжному коню, да по сабле с пикой. Не такие конечно добрые, как прежде, но, как говорится, чем богаты. Среди трофеев захваченных в бою с самозванцем было довольно много и луков со стрелами. Их казаки тоже получили назад. Обращаться с таким оружием не малая наука, ее с детства постигать нужно. Так я получил почти три сотни легкой конницы. Атаманом они выбрали того самого казака с разодранным ухом. Звали его Сулимом, а прозвище было "чеботарь". Отчего такое прозвище я допытываться не стал, может сапожничает человек в свободное от разбоя время. Забегая вперед скажу, что если завербованные мною таким же образом люди Аникиты были чистым золотом, то эти далеко не так хороши. Вроде и те и другие из сторонников самозванца попавших в плен, а вот, поди же ты! Может галерные весла на них благотворно повлияли, а может московские служилые люди, бывшие ядром моего прежнего отряда, изначально были более дисциплинированы и годились для рейтарского строя, кто знает. Впрочем, эти казаки мне были нужны для набега на Перновское воеводство и более не для чего, а с этим они хорошо справлялись. Мы прошлись по западной Эстляндии огнем и мечом, разорив всю округу начисто. Бароны заперлись в своих замках и не казали из них носа, а чухонские деревни достались казакам и полной мерой изведали старинный принцип "горе побеждённым". Моих людей, говоря по совести, тоже трудно было назвать ангелами. Победив в бою, они пользовались всеми привилегиями победителей, и грабили, и убивали тех, кто сопротивлялся, и бабы мимо них не прошли, всякое бывало. Но это была какая-то холодная, деловитая жестокость, а вот у этих казаков нет. Любили, сукины дети, жилы потянуть, да поизмываться, если не могли чего-то забрать, то обязательно поломают или сожгут. Если попадется им девка…, уж лучше бы не попадалась. Я до сего момента думал, что слова из старой казачьей песни "привязали Галю до сосны косами" есть художественное преувеличение. Чёрта с два! Впрочем, что касается войны, то слова не скажу, дело свое знали. Когда в Пернове устав от набегов выступили против нас, донесли немедленно, и тут же прекратив на время все грабежи, собрались вместе и, кружа вокруг противника, докладывали о каждом его шаге.

Отряд перновского воеводы вышедший против нас состоял примерно из шести сотен наемных немецких пехотинцев, одной гусарской, одной панцирной и одной рейтарской хоругви. Плюс, некоторое количество "пятигорцев" и казаков. Кроме того в нем было примерно около трех сотен человек собранных местными баронами порядком утомленными нашими бесчинствами. Артиллерию они по снегу не потащили, обоз, правда, был по польскому обычаю достаточно громоздок. Я мог противопоставить им в открытом сражении тысячу пехотинцев и около восьмисот кавалеристов, включая драгун, кирасир и казаков. Была еще пришедшая нам на помощь ватага псковичей во главе с все тем же Кондратием.

Формально преимущество в людях было у нас, но польская кавалерия сейчас лучшая в Европе.

По уму надо было закрыться в Дерпте и, тревожа осаждающих набегами дожидаться сикурса от Делагарди. Согласно его письму на помощь выступил полковник Горн с почти пятитысячным отрядом. Однако я решил рискнуть и выступил навстречу вражескому войску. Хотя расстояние от Пернова до Дерпта относительно не велико, полякам оно малым не показалось. И днем и ночью казаки Чеботаря держали их в напряжении. Большого урона они полякам не наносили, но в какой-то момент польский военачальник не выдержал и послал свои хоругви отогнать назойливого противника. Не было и мысли что казаки выдержат в конном строю сосредоточенный удар польской кавалерии, по сему, когда враг стал уходить, стараясь рассыпаться, поляки нисколько не насторожились и продолжали преследование пока не нарвались на сосредоточенные залпы спешенных драгун. Несколько смешавшись и отхлынув, они споро перестроились и попытались атаковать мою ездящую пехоту, но неожиданно наткнулись на заграждения в виде рогаток и испанских козлов, установленных ватажниками Кондрата. Атака снова захлебнулась, и польские хоругви, теряя людей откатились. Через пару часов к кавалеристам на помощь подошла пехота и пикинеры пошли вперед разбирая завалы. Когда путь был очищен поляки снова атаковали, но драгуны не принимая боя вскочили в седло и отступили. Люди Кондратия ушли еще раньше, растворившись в окрестных лесах. Разозленные донельзя ляхи упорно преследовали нас пока вышли под таранный удар эскадрона кирасир. Непонятно откуда взявшиеся казаки тут же атаковали польскую хоругвь с флангов, а вновь спешенные драгуны поддержали их атаку огнем. От окончательного разгрома передовой польский отряд спас приход остальной польской кавалерии, однако первый день боев дорого обошелся нашим врагам. По моим подсчетам их потери составили не менее двух сотен кавалеристов. Хотя тут как считать. Сами поляки и литвины (а воюем мы сейчас как раз с литвинами) считают в войске только благородных шляхтичей. То, что за каждым идет от трех до пяти вооруженных почтовых (а бывает и больше) вроде, как и не в счет. А еще вооруженная челядь, да прочие. Вот так у них и получается, что сотня шляхтичей побеждает в открытом бою пехотный полк, а то, что по факту у поляков людей ничуть не меньше чем в том полку, так это никому не интересно. Что впрочем, совершенно не отменяет доблести польской кавалерии.

На следующий день, поляки продолжили движение, стараясь не обращать внимание на наскоки казаков. Те в свою очередь, тоже на рожон не лезли, однако и в покое не оставляли. Так с боями польское войско продвигалось вперед, пока не достигло Дерпта. Похоже, польский воевода посчитал мою нынешнюю компанию очередным набегом и всерьез надеялся, что как только он появится у стен замка, мы отступим к Пскову. Увы, тем горше было его разочарование, при появлении его войска я встретил его, выстроив большую часть своего отряда перед стенами Дерпта. Всего в строю, было, порядка восьмисот мушкетер, остальные оставались в замке в качестве резерва. Строй пехоты был защищен рогатками и между ротами были расположены пушки, установленные для удобства на санях. Кавалерию я отвел в тыл, но так чтобы она могла при нужде подержать пехоту, а казаки Сулима и вовсе отошли в лес, имея приказ тревожить противника по ночам и атаковать при всяком удобном случае.