Одежда в Чехословакии практична. Законодатели мод отличаются хорошим вкусом. Вместе с тем одежда современна, несмотря на то что художники-модельеры совершенно отказываются от экстравагантности и вычурности, насаждаемых большинством французских фирм. Эти свойства чешских моделей принесли пражскому Дому мод первую премию 1958 года на международном конкурсе в Вене, где принимали участие лучшие французские фирмы.

Вообще в Праге одеваются просто и удобно: юбки, узкие или широкие, в зависимости от фигуры, шерстяные или силоновые кофточки, всевозможные костюмы, главным образом — спортивные. Красивая, удобная обувь — на это чехи тоже большие умельцы. По старинным мозаичным тротуарам Праги невозможно ходить на тонких каблуках — придется все время вытаскивать свой «гвоздик» из щелочки между камнями. Пражанки предпочитают носить на улице спокойную низкую обувь.

Райкина представляют телезрителям. По ходу беседы выясняется, что Райкин отдыхает в подебрадском санатории, что он оттуда удрал в Прагу тайком от доктора. Райкин просит зрителей из Подебрад не говорить об этом доктору. Потом Райкин показывает несколько сцен.

В студии тихо, несмотря на то, что она полна народу. Все стоят — сесть негде. Прикрывая рот рукой, смеются беззвучно. Блестят веселые внимательные глаза. Это осветители, операторы, режиссеры, гримеры, шумовики и артисты, участвующие в передаче. Райкин отходит в сторону, передача идет дальше. Композитор играет на рояле свою новую вещь, писатель читает последний рассказ, идет кусок нового фильма, сцена из будущей премьеры театра, потом опять стихи Незвала, виды Праги.

Мы идем в маленькую гостиницу на длинной улице, которая без мудрствований так и называется «Длоуга трида», что значит «Длинная улица». Гостиница носит имя Ирши Волкера, чешского революционного поэта. В ней живут советские специалисты — ученые, учителя русской школы, инженеры, приезжающие в Чехословакию для обмена опытом.

Утром мы должны уехать в Подебрады. Мне хочется погулять по Праге. Я ухожу одна. Прага рано засыпает и рано встает. В шесть утра все уже идут на работу. Когда я вышла, на улицах уже было пусто.

Сворачиваю за угол. Нарядные витрины освещены мягким голубоватым светом. Плоские неподвижные дамы в силоновом белье остолбенело улыбаются за стеклом. Вот маленькая будочка. Человек в белом халате продает горячие «шпекачки» — жирные короткие сардельки с хлебом и горчицей. Из покупают редкие прохожие, главным образом те, кто возвращается с ночной смены.

Я прошла мимо Тынского костела, и Карлова улица вывела меня на Карлов мост — одно из самых замечательных сооружений Праги. Этот мост строила вся страна. Сотни тысяч яиц привезли сюда крестьяне по приказу короля. На яичных желтках и белках замешен цемент, скрепляющий каменную кладку. Тридцать скульптурных групп разных веков украшают мост на всем его протяжении. Первая поставлена в середине семнадцатого века, последняя — в 1928 году.

Старинные башни охраняют вход на мост с двух сторон. Впереди, наверху, под самой луной, неровной линией режут небо крыши пражского Кремля. Лунная дорожка мелко дрожит на быстрой воде Влтавы.

Долго любовалась я этой молчаливой красотой. Внезапно подул прохладный ветер, луна разбрызгалась в воде, я озябла, захотела вернуться на свою «Длинную улицу» — и сразу же заблудилась. Дома закружились вокруг меня каменным хороводом. Они, как люди — то приземистые, то высокие, то нарядные, то строгие, — серьезно смотрели на меня. Неожиданно я очутилась перед небольшим, вросшим в землю зданием с высокой узкой крышей. Я уже видела это здание однажды и узнала его — это была готическая синагога, построенная в XVI веке… иезуитами! Орден иезуитов имел монополию на постройку молитвенных зданий. Нетерпимость фанатичных христовых слуг к иноверцам отступила перед деньгами — синагога так синагога!..

Одна из улиц вдруг вытекла на площадь. На моем пути возник костел с крепостными стенами, отделанными каменными кружевами. Его длинные стрельчатые окна лунно поблескивали. Мрачные святые тайны хранились за тяжелыми, черными, литыми воротами.

Где же дом, в котором я живу? Вся Прага — дом, в котором я живу!.. И когда я уже окончательно потеряла надежду найти свою гостиницу, передо мной возникла знакомая дверь со звоночком. Ноги гудят, как телеграфные столбы. Вот я уже сплю…

— Где ты была?

— Я знакомилась с Прагой с глазу на глаз.

Утром мы уже в Подебрадах. После завтрака идем гулять. Передача «100 минут» очень популярна. Видно, многие сидели вчера у телевизоров. Встречные улыбаются, некоторые пожимают Райкину руку: «Мы ничего не скажем доктору, соудруг Райкин, не бойтесь!» Широкоплечий пожилой человек в рабочем комбинезоне, плаще и кепке с козырьком, поставленным дыбом, хитро глядит на Райкина сквозь толстые очки и, задерживая его руку в своей, говорит тихо, как заговорщик: «Ни я, ни моя жена, ни мои дети не скажем доктору, что вы удирали в Прагу. Я могу ручаться за все Подебрады — у нас предателей нет».

Заходим в магазин. Продавец показывает зонтики. Достает их с полки, из-под прилавка. Потом приносит особенный зонтик — красный муаровый, с тонкой ручкой, похожей на лебединую шею. Но нам нужен простой черный зонт от дождя. Продавец заворачивает его и, когда мы уже собираемся уходить, прикладывает палец к губам, всем лицом и выражением глаз показывая, что с доктором все будет шито-крыто.

На следующий день доктор делает обход. Это человек лет пятидесяти, спортивного вида, очень серьезный и образованный врач. Он сосредоточенно выслушивает и выстукивает Райкина.

— Не дышите, — говорит он. Потом, сворачивая фонендоскоп, добавляет: — А ведь мне так никто и не сказал, что вы были в Праге на телевидении! Так что можете быть совершенно спокойны, я ничего не знаю…

ЯН ВЕРИХ

Мы снова в Праге. Удрали на спектакль театра «АБЦ», или, как здесь говорят, театр Вериха. Ян Верих — замечательный чешский актер эстрады театра и кино. Мы его знаем по фильмам «Пекарь императора» и «Падение Берлина», где он играл Геринга. Упоминание имени Вериха всегда вызывает улыбку у собеседника — его знает вся Чехословакия.

Мы спускаемся в театр (по-чешски «дивадло») «АБЦ», расположенный под землей, как и другие многие театры, кафе, рестораны, кино Праги.

Нас сразу пригласили к Вериху. Он сидел за столом на диване, кутаясь в халат. Громадный, с лицом небритого ребенка, с ямочками на полных щеках, он улыбался простодушной улыбкой и протягивал нам руки через стол. Мы пожали эти руки и сели в кресла у стола. Но Верих затащил Райкина к себе на диван и обнял его так, что мне показалось, будто у Райкина затрещали кости.

Верих был у нас на спектакле в Ленинграде, когда снимался в «Падении Берлина», и теперь вспоминал первую встречу. Потом оба актера заговорили на языке, понятном им одним. Они подмигивали, шептали что-то друг другу на ухо и смеялись: Райкин — беззвучно закатываясь, а Верих — разражаясь внезапным громовым хохотом. Он откидывал назад свою большую круглую голову, показывая волосатую шею, и все время напоминал мне кого-то, а кого — я никак не могла вспомнить. Верих и Райкин устроили спектакль для нас, окружающих, и мы хохотали от души, потому что невозможно было удержаться. Такие спектакли они разыгрывали при каждой встрече — на улице, в кафе, в театре, дома. Я помню импровизацию «Некоторые дипломаты в ООН». Взявшись под руку, лицами в разные стороны, они кружились все время, глядя в затылок друг другу, размахивая свободной рукой и доказывая что-то на тарабарском языке, не обращая внимания на собеседника. Они топтались на месте, потом вдруг срывались и неслись вперед, продолжая неистово болтать.

Мы познакомились с женой Вериха — Зденой Вериховой. Это высокая, стройная женщина средних лет, похожая на испанку со старинного портрета. Матово-смуглая брюнетка с продолговатыми умными черными глазами, прямым носом, продолжающим линию лба, с крупным твердым ртом и пристальным взглядом. Молчаливая и наблюдательная, она стояла в углу, изредка с любовью взглядывая на мужа,«как на расшалившегося ребенка.