Поросят кормлю — продам, да еще кой-какой доход от своего служебного дела имею: прогон за город — надо взимать, а за обратно — не полагается. Ну, туда свезешь — возьмешь, а обратно кого-нибудь посадишь — опять возьмешь. А уж отдавать в государство не полагается, — значит, денежки мои. Так и вертишься.

В это время мы въезжаем в лужу, которая тянется километров сорок.

Сначала наша машина превращается в колесный пароход, а когда она собирается стать подводной лодкой, то оказывается неподготовленной к этой функции: в мотор попадает вода, и мы останавливаемся буквально среди черного моря. Грязь высыхает и плотно замуровывает нас в машине — не вертятся ручки, не открываются стекла, и шофер, как в амбразуру дзота, всматривается в щель, оставляемую хрипящим, задыхающимся «дворником», сложив руки на руле, уныло ожидая, пока высохнет вода, попавшая в мотор.

Мы приклеились к полу и тоже устало помалкиваем. Мимо нас по профилю ползут грузовики с зерном. В этом году засушливое лето, пшеница высотой с локоть, но все же налилась от первого же дождя, и ее бережно и поспешно убирают. Но кто-то плохо хозяйничает в этом районе — везут пшеницу в открытых грузовиках, без брезента, дождь обильно поливает ее, а в отверстия кузова она щедро осыпает землю и погибает, вдавленная в грязь тяжелыми машинами. Погибает под колесами труд сотен людей из-за нерадивого, равнодушного хозяина.

Но вот наш мотор начинает работать, а «фермер», радостно поплевав на руки, хватается за руль и начинает говорить. Вообще колеса машины и язык нашего шофера работают синхронно.

Райкин, сидящий рядом с ним, молчалив до последней степени. После настойчиво повторенных вопросов Аркадий отвечает «да» или «нет» и опять погружается в молчание. Это несовпадение сценического и жизненного облика актера крайне удивляет нашего «фермера», который думал, что Райкин будет смешить его всю дорогу до упаду.

Он так и сказал:

— Я думал, что с ним животики надорву, а он сурьезный, как доктор… Как вы думаете, товарищи, как приедем — домой мне идти или еще в городе поработать для населения? С одной стороны — сын у меня приехал, я его полгода не видел, а с другой стороны — можно кое-что подработать…

Мы ему советуем ехать домой.

— Да, правильно, правильно, это Жорка с третьей машины у нас жадный — обязательно будет работать, а я домой — сынка повидать. Ой, что это, товарищи? Бензин ушел! — вдруг завопил он, нажимая на тормоз. Оказывается, пробит бак, и бензин вольной струей льется на землю. Я даю ему кусок розового туалетного мыла, и, постелив резиновый коврик прямо в грязь, он лезет под машину залеплять дыру. Вокруг нас собираются водители машин, прочно всосавшихся в «солонец», как называют здесь почву. Все помогают, советуют, и, пока «фермер» копается под машиной, один из шоферов, высокий человек с промасленным усталым лицом, вдруг говорит:

— Садитесь в машину, дамочки, что вам на ветру стоять?

— Нам сейчас надо будет толкать.

— Да мы сами толканем, разве это дамское дело? Вот от плиты и от примуса освободили, а вы вон чего! Устали?

— Да, устали.

— Вон как вы попали-то к нам — и дорога еще не готова, и дождь сутки льет. На будущий год приедете — здесь асфальт будет. А ну, ребята, давайте артистов подвинем!

«Фермер» вылез; как уличный фокусник, свернул в трубку свой коврик, сел за руль. Изо всех машин поскакали дюжие молодые парни и под дружные крики: «А ну, взяли! А ну, еще!» — почти переставили нашу машину вперед.

— Как джинны из «Лампы Аладдина», — сказала тоненьким, слабым голосом наш помреж Наташа, примащиваясь на моем плече.

«Спасибо, товарищи!» — кричим мы, уезжая и расставаясь с ними навсегда.

И думается, как тяжело было бы в дорогах без таких людей, которые всегда оказываются рядом в трудную минуту со своей бескорыстной, доброй помощью. Они копаются с шофером в остановившемся моторе, они толкают увязшую машину, они помогают искать потерявшегося ребенка, они возникают во тьме и спасают человека, провалившегося под лед… Они везде, и без них я не представляю себе жизни… Вдруг мы видим на профиле длиннющий хвост машин, остановившихся у разобранного моста. Надо спускаться в овраг и подниматься на другую его сторону. Мы видим, как юзом, вместе с дорогой, сползают вниз грузовики, ревут моторы, из-под колес, как из-под разъяренного зверя, летят комья земли, в тяжком усилии студебеккеры форсируют овражек, поминутно сползая обратно и сантиметр за сантиметром завоевывая высоту.

А мостик-то маленький, на фронте такой мост сделали однажды на наших глазах в течение двух часов. Здесь, оказывается, уже две недели ловят в трубу маленький ручеек, — дорога делается добротно, на долгие годы, но очень медленно, — а пока — киснет молоко в цистернах, мокнет зерно, бьются машины и люди теряют в бесполезном труде и досаде много времени и нервов.

Два часа мы простояли на этой «переправе», дожидаясь своей очереди на бесполезную попытку прорваться на ту сторону.

Мы вышли из машины и наблюдали за переправой, оглушенные ревом моторов и руганью раздосадованных и усталых шоферов. «Фермер» исчез среди машин и людей. Но вот внизу мелькнула его соломенная шляпа, он что-то объяснял, размахивая короткими ручками, потом откуда-то притащил доску, потом стал толкать чью-то машину в толпе других людей, потом стал в сторонку и опять размахивал руками, пока одним из усилий машина не вырвалась на гребень оврага. В это время возле нас остановился грузовик, полный девушек и парней. Они смеются над нашей машиной и заляпанным лицом Германа. Вдруг смех смолкает, в грузовике начинают перешептываться, и один из ребят спрашивает:

— Скажите, товарищ, вы сами не Райкин будете?

— Да что ты, Вася, как бы он здесь очутился и где ты видел таких грязных артистов?

— Райкин, — отвечает Аркадий, по обыкновению, не сразу.

— Правда? Вы у нас концерт играли, а мы не поспели.

— Ничего, где-нибудь увидимся!

Машина трогается, увозя наших собеседников. «Счастливого пути!» — кричали мы друг другу.

Наконец откуда-то выскакивает «фермер»:

— Ребята, давайте десятку, нас трактор перевезет. Я это дело устроил, договорился.

Мы прицепляем «Победу» к трактору и в одну минуту оказываемся на той стороне. Вытянув нас, парнишка, сидевший за рулем, увел трактор в неизвестном направлении. А ведь можно было бы на такой случай прислать два трактора для помощи машинам. Наверное, никто из тех, от кого это зависит, не был на переправе.

И вот уже виден город, одиннадцать часов мы ползли к нему по грязи на брюхе.

Вот понтонный мост. Милиционер предлагает шоферу немедленно вымыть машину.

— Нечего в городе балаган устраивать, — строго говорит он.

— Правильно! — отвечает «фермер». — За машиной, как за женой, ухаживать надо: ты с ней по-хорошему, и она тебя уважит, — видишь, из какого дела выбрались в целом виде.

— Вот и давай, — отвечает милиционер.

Мы останавливаемся у маленького пруда. Возле нас раздается веселый хохот — смеются парни и девушки. Это оказались цыгане. К нам подходит бойкая цыганка со старообразным младенцем на руках. В машине нас было четверо — Герман Новиков, Наташа Черкасс — помреж, Райкин и я.

— Дай ручку, погадаю! — тянет она знакомую цыганскую формулу.

— Не надо нам гадать.

— Ждет тебя дорога…

— Не надо дороги! — дружно простонали мы, спасаясь в машине.

Тем временем «фермер» принес воды из пруда и стал отмывать грязную коросту с кузова. Наконец машина заблестела, свет проник сквозь стекла, и мы поехали, а шофер заговорил:

— Не знаю, чего и делать? Жена волнуется, куда я на двое суток пропал? Сын ждет, и сам я устал как черт… Нет, поеду домой! — Он метался, раздираемый противоречиями своего характера.

— Да, конечно, домой! Поберегите вы свое здоровье!

— Да, домой, домой. Потом, я не знаю, чего у меня там младший выкинет, он мне всегда сюрпризы представляет. Такой хитрюга. Но я это из него выбью, ничего!

И вот мы наконец приехали. Вот уже моемся, чистимся, прощаемся с «фермером».