— Так-так… так-так…

Потом принялась за меня и тоже выслушивала, выстукивала, разглядывала, мяла живот.

— Одевайся!

Нам все еще было непонятно, с чего это нас так внимательно стали осматривать.

— Давно курите?

«Значит, Аток все-таки был в аале!» — подумал я.

— Мы не курим,- ответил Арминек.- Мы с Толаем у моего тайына, у дяди Поскона, были, а там комаров много…

«Чего он плетет?»

— Каких комаров? — удивилась и девушка-врач.

— Обыкновенных. Мы их дымарем отпугивали.

— Я не о том спрашиваю!

— А я вам отвечаю,- невозмутимо продолжал Арминек.- В дымарь табачные листья и стебли кладут, чтобы дым был едучий. Его комары боятся. Может, потому и от нас табаком пахнет?

Врач рассмеялась.

— Не пахнет, не пахнет,- сквозь смех сказала она.- Мне говорили, что вы в тайге курили.

И давай целую лекцию читать. Что организм у нас неокрепший, что табак может повредить здоровью, что он разрушает легкие, что от табачного дыма и никотина — очень сильного яда — бывает неизлечимая болезнь, рак называется.

Арминек с умным видом слушает, кивает, поддакивает, а я совсем о другом думаю: «Он, он был на мухортом коне, Аток Павлович! Он рассказал Майре Михайловне, как нашел нас за Улгенником. Никто, кроме него, не мог знать, что мы мат-хом-никотином отравились. И завещание мое не сгорело. Он его подобрал…» Дождался, когда врач замолчала, и спросил:

— А кто вам сказал, что мы курим?

— Ваша вожатая.

«Так и есть».

— Она о вас много рассказывала. О вашем походе. Хвалила, что вы пожар в тайге помогли потушить. А вот курили вы совершенно напрасно.

«Ффу-у! Вот она о чем!»

— Мы больше не будем! — вскочил Арминек.

Ага, и он тоже сначала испугался. Знал бы еще про мою записку…

— Я вам верю,- улыбнулась врач.- Можете быть свободны.

Мы пулей вылетели из медпункта.

— Понял? — Глаза у Арминека блестели, рот до ушей.

— А то нет! Ничего она не знает. И Майра Михайловна тоже.

Арминек постучал согнутым пальцем по моей голове.

— Эх ты, хозончы! Туго соображаешь. Мы никогда больше курить не будем. Больно надо табачный дым глотать. Мы теперь дымарь возьмем, когда пойдем за Улгенник. Дошло?

— Один ноль в твою пользу,- вздохнул я.

— То-то!

До школы мы так и не добрались.

— Куда вы пропали? Я вас искал, искал,- налетел на нас возбужденный Амас.- Хуруна…

— Поймали вчера в засаде, да? — не дал ему договорить Арминек.

— А-а,- небрежно отмахнулся Амас.- Какая засада! У нас только что тетя Калат была. Из школы Хуруна поперли. А за убитого марала и за пожар тысячу рублей штраф он заплатит.

— Айда скорей к вам,- потащил Арминек ко мне.- Калат обязательно у вас. Она пока всех не обойдет, всем не расскажет, не успокоится.

И опять прав оказался мой друг.

Говорливая уборщица, захлебываясь, делилась важными новостями. Увидела нас и, тыча пальцем в нашу сторону, сказала:

— За них двоих Айдит Андреевич шибко заступался. И Майра хвалила. Они пожар не делали…

Арминек, должно быть, очень жалел, что этих слов не слышит его отец. Ни за что ведь выдрал!

А тетя Калат тараторила:

— Учителя на Василия Ладимировича сердились. Много воли, говорили, Хуруну дал. Сколько раз родители на Хуруна жаловались — ребятишек стращает, бьет даже. Из района начальник, сердитый, кричал: «Таким методам не место в советской школе». Не поняла я… Слова у него мудреные. Какой-то мармализм называл. Случайный, сказал, человек Хурун, а не учитель. Не может он воспитывать… Айдит Хуруна ругал за Ачиса. Вы, говорит, плохо влияете. Мальчик, говорит, только плохому у вас учился. А потом: «Как вы могли свою вину на Толая и Арминека свалить? Где у вас совесть?» Ой, что было, что было!..

Она еще долго пересказывала, как досталось Хуруну, но нас это больше не интересовало.

Сенокос

Наступили теплые, полные света летние дни. Над аалом застоялось чистое голубое небо. Пришла пора сенокоса. Только об этом и разговор. А как иначе? Если не захватить хорошую погоду и не скосить вовремя травы, скот на зиму останется без корма. На зеленые луга выходят все. Даже из конторы. И без нас, школьников, не обходится. Мы каждое лето помогаем — сгребаем и возим сено. Работа трудная, но мы любим ее. В прошлом году были в верховьях реки Чарых. Нынче поедем на подтаежные угодья.

Ни о чем другом и думать некогда. Никто про Хуруна не вспоминает, хотя в другое время надолго хватило бы разговоров. Из аала он куда-то уехал. И нам с Арминеком пока не до небесного огня. Не скоро теперь удастся снова отправиться в далекий поход.

С утра в школе толчея. Над входом красное полотнище с призывом: «Пионеры — на сеноуборку!» Кто веревки для волокуш тащит, кто седла. Старшие ребята — из восьмого класса — девочкам легкие грабли делают. Некоторые уже ездили на полевой стан. Там поставили несколько балаганов из жердей. Для взрослых побольше, для нас — поменьше. А трава этим летом вымахала, рассказывали,- любого из нас с головой скроет, даже если верхом на лошади.

По бригадам нас еще не разбивали, но обычно или целыми классами работают, или кто с кем дружит, тоже разрешают вместе. Мы договорились, что будем со своими, с кем за золотым столом ходили. Один Ачис пытается отвертеться. Ему этим делом заниматься не пристало! Попробовал было заикнуться Майре Михайловне,- не вышло. Тогда мать заявилась, справку принесла, что бедному Ачису тяжелым трудом заниматься нельзя. Он опять к вожатой подступил:

— Я, Майра Михайловна, больше в интеллектуальном плане привык работать. Пусть со мной останутся мои подчиненные. Будем с ними стенгазету делать.

Майра Михайловна сразу его на место поставила:

— Во-первых, научись разговаривать со старшими. Какая я тебе кёйин? Во-вторых, никаких подчиненных у тебя не было и нет. Такие же пионеры, как ты. А в-третьих, товарищи научат тебя работать. Это полезнее ин-тел-лек-ту-аль-ных занятий! Поедешь вместе со всеми. Ничего важнее и интереснее сенокоса сейчас нет. Люди как на праздник собираются. А если ты здоровьем слаб, так на свежем воздухе скорее поправишься.

Некуда деваться Ачису — Хуруна Ивановича больше нет, заступиться некому. И все-таки юлит:

— Извините, Майра Михайловна. Я считаю, что от меня будет больше пользы, если… Мы в стенгазете будем показывать трудовой подъем. Это вызовет патриотический энтузиазм…

— Забудь пока, Ачис, о газете. Тебе лучше и трудовой подъем и патриотический энтузиазм показать на деле.

Так Ачис и оказался вместе с нами. Хотя и не сразу.

Девочек с Майрой Михайловной отправили на стан грузовой машиной, а мы погнали коней верхами, как заправские кавалеристы. Тирен ага, бригадир, так и назвал нас — буденновцами.

Первый день только устраивались. Натаскали травы в балаганы- для постелей, понаделали из верхушек деревьев волокуши-салачы — сено возить.

Место для стана выбрали замечательное — на открытой поляне, окруженной лесом. Рядом много смородины. И хотя ягоды еще зеленые, листья — лучшая заварка для душистого чая.

На следующее утро Тирен ага поднял нас с петухами. Взрослые уже работали.

— Подъем, буденновцы!

Повторять не пришлось. Бригадир показал участок и оставил нас одних. Что делать, мы, конечно, знали: девчонкам нагребать сено на волокуши, а нам — возить к стогометам. Но почему-то не сразу дело наладилось. Кое-кто больше баловался. Одни ребята торопились быстрее других поспевать к стогам, но тащили почти пустые салачы, другие старались навалить на волокуши сена побольше, но из-за этого делали меньше ездок и обижались. В общем, порядка в работе на первых порах не было, и в обеденный перерыв Тирен ага собрал нас всех. Смотрим, и Ачис объявился. Вид независимый, руки в карманах.

— Так дело не пойдет, буденновцы,- сказал бригадир.- Порядка нет. Надо вам выбрать звеньевого и помощника. Ответственных, так сказать, руководителей.