— Может быть, и так, — пробурчал в ответ Мушег.

Они дошли до шумного базара. Фрукты, груды овощей, лежавшие прямо на земле, мясные лавки, кустарные мастерские, повозки, верблюды, разносчики — все это перемешивалось причудливым образом. Торговцы, крича во весь голос, расхваливали свой товар; рядом с чайной подковывали лошадей кузнецы; цирюльники, намочив бороду клиента слюной, брили тут же, на земле.

Купив две кисти винограда, кусок брынзы и несколько лепешек, товарищи пошли к садам и, присев около арыка, позавтракали. На садами, на возвышенности, утопая в пышной зелени, виднелись причудливые белые здания многочисленных вилл и дворцов европейцев и местных богачей.

Наступили сумерки.

— Где будем спать? — спросил Мушег.

— Где твоей душе угодно. Мы с тобой свободные люди и, в отличие от многих, не привязаны к определенному месту. Хочешь — поспи здесь, вон под тем деревом, хочешь — пойдем во двор церкви.

— Ну что ж, пойдем туда.

Они вернулись в церковный двор и, подложив под голову свои узелки, растянулись на могильных плитах, но заснуть долго не могли. Мурад, лежа на спине, смотрел на звездное небо и думал о превратностях судьбы и о жестоких законах жизни, которые давили человека, как железные тиски, и ни на минуту не отпускали его, куда бы он ни поехал. Мушег, поджав ноги, лежал на боку, мысли его по-прежнему были мрачные, на душе скребли кошки, — ему казалось, что дальнейшая борьба за жизнь бессмысленна.

Ночью их разбудил церковный сторож с длинной палкой в руках.

— Опять здесь люди спят? Господи, что за наказание! Неужели вы человеческого языка не понимаете? Сказано — нельзя, значит, нельзя. Чего лезть и людей беспокоить! — ворчал сторож, теребя Мурада за одежду.

Мурад проснулся и, протирая глаза, сел на край могильного камня. Недоуменно спросил:

— Ты что?

— Он еще спрашивает! А ну, проваливайте отсюда, да поскорее!

— Боишься, что мы мраморные плиты испортим или покойников побеспокоим?

— Ничего я не боюсь. Не велено, понимаешь? — на этот раз более мягко сказал сторож.

— Эх, дядя! Думаешь, если бы мы могли где-нибудь приткнуться, разве пришли бы сюда?

— Приезжие, что ли? — сочувственно спросил сторож.

— Да, только сегодня утром сошли с парохода, из Греции приехали. Ни знакомых, ни друзей нет. Надеемся найти работу.

— Из Турции небось от резни спаслись?

— Да, всю Турцию прошли вдоль и поперек, а сейчас таскаемся по миру, и везде нас гонят.

— Ох, и тяжело человеку на чужбине!

Они разговорились. Сторож, узнав, что юноши из города Ш., поморгал глазами.

— Постой! Говоришь, из города Ш.? Так, должно быть, старуха Шнорик тебе землячкой приходится, а с ней еще одна молодая девушка живет, они тоже каким-то чудом спаслись.

Мушег, до сих пор безучастно слушавший беседу Мурада со сторожем, даже вскочил с места.

— Как их фамилия, ты не знаешь? — нетерпеливо спросил он сторожа.

— Нет, фамилии не скажу, но знаю твердо, что они из вашего города. Старуха рассказала нам все подробно: как ваши молодцы целый месяц крепость обороняли, турок к себе не пускали… Жаль только, что русские не успели подойти: тогда вы все спаслись бы, как спаслись ванцы.

— Сделай одолжение, дядя, отведи нас к ним, — стал просить Мушег.

— Что ты, милый! Как в такой поздний час поведу я вас в чужой дом! Потерпите до утра, — отказался сторож.

Сторожу было явно скучно, и он не прочь был поболтать. Поджав под себя ноги, он сел поудобнее, достал кисет, свернул цигарку и начал расспрашивать о подробностях боев с турками в крепости и легендарном герое Гугасе.

— Вот, говорят, был человек! Старуха, рассказывая, сама плакала. Интересно бы знать: спасся Гугас или погиб?

При упоминании об отце у Мурада сжалось сердце, он впервые почувствовал гордость за него. Здесь, в далеком Ливане, старик сторож знал про него и восхищался его делами. Может быть, пройдет еще немного времени, и армяне с благодарностью будут вспоминать имя Гугаса, возглавившего восстание против угнетателей своего народа.

— Что ты молчишь? Разве ты не знал Гугаса? — переспросил удивленный сторож.

— Знал, земляк, хорошо знал, а вот куда он делся, неизвестно: должно быть, погиб! — Мурад поник головой.

Проснулась семья сторожа. Он напоил юношей молоком и велел своему босоногому сынишке проводить их до дома старухи Шнорик.

— Передай привет и скажи, что я их прислал! — крикнул старик вдогонку.

В большом грязном дворе, куда привел их мальчишка, ютились одна на другой полуразрушенные глинобитные лачужки. Отвратительный запах разлагающихся отбросов, сваленных тут же в кучу, вызывал тошноту. Через весь двор тянулись веревки, на них висело рваное, пожелтевшее от долгого употребления белье. Мальчик остановился около одной из лачужек и, показав рукой, сказал:

— Вот здесь она живет.

На их стук вышла седая, сгорбившаяся, морщинистая старуха.

— Что вам нужно? — спросила она недружелюбно.

Товарищи внимательно рассматривали старуху, но найти знакомые черты в этом высохшем, как мумия, существе не могли.

— Из вашего города, — ответил за них мальчик. — Папа прислал и просил передать тебе привет.

Выслушав его, старуха, в свою очередь, начала рассматривать их.

— Нет, не узнаю. Куда мне, глаза совсем ослабли! Скажите сами, чьи вы будете.

Они назвали себя. У ошеломленной старухи от сильного волнения даже голова затряслась.

— Неужели это ты, Мушег? — не зная, верить или нет, воскликнула она. — Как ты вырос! Каким большим стал! Не дождалась твоего прихода несчастная Заруи. Она днем и ночью не переставая плакала, вспоминая тебя, — не верила, что ты погиб.

При упоминании имени матери у Мушега замерло сердце.

— Что стало с мамой? Где сестра? Неужели они были здесь, в этом городе? — засыпал вопросами старуху Мушег.

— Ты тоже вырос, Мурад, совсем мужчиной стал, — как бы не слыша вопросов Мушега, продолжала старуха. — Не думала я, что ты спасешься и останешься в живых. Знай турки, кто твой отец, они бы тебя в куски разорвали. Ну, слава богу, что жив! Да заходите в дом, что тут стали!

— Тетя, ты не ответила на мои вопросы! — в отчаянии вскричал Мушег.

— Скажу, милый, все, не торопись, все скажу по порядку, сначала дай мне полюбоваться вами. Счастье, что ты здесь, а то Астхиг совсем измучилась одна.

— Она здесь? — Мушег сильно сжал руку старухи.

— Здесь, дорогой, здесь, только ты успокойся, не горячись. Она сейчас на работе, на фабрике, скоро вернется.

— Где эта фабрика? Покажи дорогу или отведи меня туда! Пойми, не могу я ждать так долго!

— Ладно уж, раз тебе так не терпится, то пошлю за ней девушку, пусть придет сюда.

Мурад стоял растерянный. Он никак не ожидал, что здесь, в этом далеком городе, встретит своих земляков, а тем более Астхиг. Сколько хорошего было связано с ее именем!

— Цогиг! — позвала старуха девочку лет девяти. — Сходи на фабрику, найди тетю Астхиг и передай, чтобы она быстренько пришла домой, скажи — важное дело есть, пусть отпросится и прибежит.

Девочка кивнула головой и побежала со двора.

— А вы заходите ко мне, отдохните с дороги.

Полутемная комната с единственным окном, величиной с форточку, была совершенно пуста. Никакой мебели, никаких признаков того, что здесь живут люди!

— Садитесь, — пригласила старуха, показав на единственную циновку, постланную в углу; затем она откуда-то притащила две жесткие подушки.

— Здесь умерла моя мать? — глухо спросил Мушег.

— Да, здесь. Года два тому назад. Она долго болела и все молила бога послать ей смерть, а смерть не шла. Кушать было нечего, жить негде, ждать помощи неоткуда. Раньше, когда она была здоровой, ходила стирать, сама кормилась и кое-что домой приносила. Спасибо, добрые люди помогли, устроили Астхиг на фабрику, иначе я не знаю, что было бы с ними.

Мушег слушал рассказ старухи задумчиво.

— Подумай, Мурад, мы так близко были от них… Моя бедная мать умерла почти от голода, — сказал он, и губы его задрожали.