Нет, опасения Ксанки не оправдались — эльфов вокруг родника не было. Совсем. Абсолютно. Словно кто‑то скрыл от них узенькую тропку, ведущую от дороги к водоёму. Кто‑то из двоих, сидящих на берегу и непринуждённо коротающих время за игрой в карты.

Картёжникам, казалось, вовсе не мешал шум битвы, доносящийся из‑за поворота. Они и на никсу со спутниками обратили внимание только потому, что Муллен при виде этой картины выдал длиннющую матерную тираду, в которой особое внимание уделялось дурному нраву и длине юбок предонских воительниц. Ксанка, правда, так и не поняла, к чему относилось упоминание юбок. Потому что воительница (а женщина, увешенная оружием с ног до головы, могла быть только воительницей) носила совершенно обычные, слегка потёртые штаны.

— Ух ты! А у нас гости! — расплылся в улыбке второй картёжник.

Ксанка немедленно улыбнулась в ответ, потому что не улыбнуться этому красавцу было невозможно. Выглядел он как типичный прекрасный принц: высокий, статный и златокудрый. Ещё и флейта из кармана торчит.

Невообразимо притягательно!

— Вот этого только не надо, — воительница шутливо щёлкнула флейтиста по лбу. — Отключай своё обаяние, а то всё Литке расскажу. Ты зачем их привела? — последнее относилось уже к никсе.

— Просились очень, — развела руками водяница. — Не могу отказать, когда об одолжении просит красивый мужчина!

— Да что вообще происходит? — Муллен наконец‑то вспомнил несколько цензурных слов и даже смог составить из них связное предложение. — Почему вы здесь прохлаждаетесь, когда там битва идёт?

— Ты обещал ничего не спрашивать! — улыбнулась никса.

— А я у тебя и не спрашиваю. Но, Верба, ты же взрослый серьёзный человек! Так объясни мне, ради бога…

— Ради бога, — спокойно и даже будто бы торжественно кивнула воительница.

— Что? — нахмурился Муллен.

— Я здесь ради бога. Только прошу тебя, не уточняй, ради какого. Ты же не настолько глуп, правда? И вылезай уже из воды, простудишься.

Муллен послушно выбрался на берег. Девушки, переглянувшись, последовали за ним.

— Ты что‑нибудь поняла? — шёпотом спросила Ксанка, отжимая подол. Всё остальное чудесным образом осталось сухим.

Тьяра среагировала не сразу. Сначала посмотрела на воительницу, на её спутника, на никсу. Что‑то посчитала в уме. И только потом тихо ответила:

— Боюсь, что поняла.

— А чего боишься‑то?

— Боюсь того, что заставило этих троих собраться вместе.

— Радуйся, что не всех четверых, — буркнул Муллен. В отличие от дочери, он и не подумал понижать голос. Наоборот, выпрямился, привлекая к себе всеобщее внимание. — Это что получается, теперь перед вами надо на колени вставать, дары подносить и всячески уважать? Или договоримся по — дружески?

Ксанка всё ещё не понимала, что происходит, но эта показная бравада пугала её гораздо больше, чем тихое признание Тьяры.

Когда Марго чего‑то боялась, она всегда начинала говорить громко и даже немного хамовато. Дома грубила учителям, здесь — эльфийским солдатам.

Видимо, в этом они с отцом были похожи.

Муллен так старательно хорохорился, что сразу становилось понятно — он панически боится. Только вот чего? Или кого?

— Персонально тебе дарую разрешение вести себя по — прежнему, — расхохоталась Верба. Всё равно ты тут с одной пил, с другой спал, с третьим… Лайс, а вы раньше не пересекались?

— Очень мимоходом, — легкомысленно отмахнулся флейтист. — Кстати, слышите? Эльфы отступление трубят!

— Наконец‑то! Я уж начала бояться, что они и ночью продолжат!

— Да не, Арфеналме же не идиот, чтоб своих в темноте гробить. Так что перерыв до утра! Ещё немножко — и можно будет идти. Ну что, гости дорогие, партию в дурачка, чтоб скрасить ожидание?

Никса в ответ скорчила такую физиономию, что все присутствующие сразу поняли — она выше этого. Зато Муллен и Тьяра неожиданно согласились. Ксанка, подумав, тоже подсела к играющим. Она всё ещё ничегошеньки не понимала, а объяснять никто не торопился. Но надо же хоть чем‑то занять руки и голову!

Глава 16. Ничего удивительного

Стремительно темнело.

Солнце укатилось за горизонт удивительно быстро, словно не хотело больше смотреть на одинокий перевал, затерянный в каменистых изгибах Пёсьего Кряжа.

Я тоже не хотела.

Пока шло сражение, всё было просто и понятно: отбиваешь чужие удары, бьёшь сама, снова бьёшь — и так до тех пор, пока один из вас не упадёт. После чего надо просто найти следующего противника и повторить все действия с самого начала. И повторять до тех пор, пока ни единого врага не останется рядом. Или пока не убьют.

Меня не убили. Повезло, наверное.

Но что делать дальше — я не знала.

Точнее — знала, но никак не могла решиться подойти к Олегу и сказать… попросить… намекнуть…

Олег подошёл сам.

— И долго ты ещё будешь стоять посреди лагеря?

— Где хочу — там и стою, — огрызнулась я. — Дамир сказал, что помогать не нужно.

На самом деле, помочь, наверное, всё‑таки стоило. Командир и остальные уцелевшие сейчас сновали по лагерю в попытках отделить эльфийские тела от человеческих, а раненых — от окончательно мёртвых.

Мёртвых уносили в погреб, где было хоть немного прохладнее.

Над ранеными хлопотали ведьмы, причём Варвара попутно объясняла Ярославе лечебные заклинания. Юная ведьмочка прилежно повторяла за наставницей, но временами отвлекалась, чтоб в очередной раз поругаться с братом. Потому что Кьяло раненым себя не считал, смирно лежать не желал и постоянно рвался куда‑то бежать и что‑нибудь тащить. Со сломанной ногой получалось плохо.

Я привычно подавила желание подойти и угомонить берсерка собственноручно. Сначала, когда ведьмы только начали над ним колдовать, я не совалась, чтоб не мешать. А потом подумала, что если мы сейчас начнём общаться — Кьяло ведь может и угадать, что я задумала. А если угадает — примется отговаривать, переубеждать.

Нет, лучше уж постоять в сторонке, наблюдая, как он вытаскивает из‑под обломков постанывающего эльфа.

Эльфов, независимо от состояния, выкидывали за стену, и там остроухие собратья тихо их подбирали и утаскивали с собой. Наши в них не стреляли. Я так и не поняла, был ли ночной договор о ненападении заключён официально, или все просто настолько навоевались за день, что теперь были просто не в силах поднять оружие. В любом случае, до утра можно было рассчитывать на шаткое перемирие. За это время предстояло сделать ещё очень и очень много.

Посчитать потери, восстановить ворота, подлатать стену и баррикаду, придумать план дальнейших действий… Или даже поспать.

Не знаю, как остальные, а я едва держалась на ногах от усталости. Даже мысли в голове двигались медленно — медленно, едва переползая с одного место на другое. Именно поэтому говорить я старалась быстро, чтоб не вырубиться на середине фразы. И не растерять остатки решимости.

— Олег, мне нужна твоя помощь!

— Всё, что угодно в пределах здравого смысла и уголовного кодекса.

— Можешь воскресить человека?

— Рехнулась? — Некромант отшатнулся от меня, словно я сказала что‑то неприличное или запретное. Возможно, так оно и было. Но мне в тот момент было наплевать. Я всё‑таки решилась.

— Нет, серьёзно! Я же знаю, что ты можешь! Поэтому просто ответь, что для этого надо. Насколько я понимаю, нужно относительно неповреждённое тело, правильно? Так вот, оно у нас есть, но надо торопиться, пока не начало разлагаться на жаре.

— Хочешь воскресить этого? — Олег презрительно кивнул на Итьера. — Ты же его терпеть не можешь. Да и, между нами девочками, тебе заметно полегчало, когда он помер. И не вздумай отпираться, я всё чувствую, если не забыла.

— Не забыла! А если чувствуешь — так врубай свою эмпатию и чувствуй по полной. Потому что как тебе объяснить словами, я не знаю! Не его я хочу воскресить, не его! Другого человека, но в этом теле. Хорошее же тело! Подумаешь, одноглазое немножко. Зато в остальном вполне подходит. Ему понравится, я знаю. Даже к отражению в зеркале привыкать почти не придётся. И подмены никто не заметит. А здешние будут молчать, они умеют молчать, я всё улажу! — Я захлёбывалась словами и, кажется, несла совершенную чушь, но не могла остановиться.