Такая аргументация поразила Пеллернена, он никогда не рассматривал вопрос с этой точки зрения. Пришлось ему взяться за готовку. Ловко вскрыв ножом раковины, он покидал их в глубокую кастрюлю, залил кипятком и поставил на огонь. Потом минут двадцать колдовал над ее содержимым, добавляя разные приправы и специи, а затем поставил на стол со словами:

— Ешь! Только предупреждаю: в них полно песка.

Можно подумать, я мидий никогда не видела. Пусть в них песок, все равно они вкусные. Я начала таскать раковины из кастрюли по одной. Анри стоял, смотрел, потом пододвинул себе стул, сел рядом и тоже принялся уплетать мидий за обе щеки.

— Ты так аппетитно их поедаешь, нет сил удержаться.

Мы съели все, а потом еще поделили между собой горячий бульон, к которому Пеллернен достал неизвестно откуда бутылочку коньяка. В результате оба согрелись не только снаружи, но и изнутри, и незамедлительно отправились в спальню.

— Я сказал, что сегодня хочу любить тебя долго?

— Сказал.

— Знаешь, я никогда не говорю неправды.

— Я тебе верю.

Полотенца так и остались валяться на полу, утром я их подобрала.

Анри действительно не солгал. Так меня еще никто не любил, и никогда я не участвовала в этом с такой самоотдачей. Мы заснули обнявшись, совершенно обессиленные. А утром на рассвете проснулись, и все началось сначала.

— У нас, кажется, наметилась хорошая традиция — любить друг друга на рассвете. Мне нравится. Я всегда подозревал, что это здорово, но у меня не было случая убедиться, — шепнул он мне.

Я не нашлась, что ответить, только погладила Анри и растрепала ему и без того лохматые волосы. Мы опять заснули, пробудившись к жизни только часам к одиннадцати. Я глянула в окно: вода была далеко у горизонта. Мы самым глупым образом проспали прилив, так что купаться придется только после обеда.

Вместо купания, мы отправились гулять. Бродили среди дюн, залезали на огромные камни и грелись на них, как ящерицы. Анри больше всего беспокоился, чтобы я не сгорела, и при каждом удобном случае мазал меня маслом. Поначалу я почему-то стеснялась и пыталась увернуться, в крайнем случае, намазаться самостоятельно. Потом расслабилась и позволила обо мне заботиться. Оказывается, это ни с чем не сравнимое удовольствие. Обычно я не загораю, а тут обратила внимание, что кожа приобрела теплый золотистый оттенок, как будто медом намазали. Я сказала об этом Анри, и он прямо весь засиял от удовольствия.

После прогулки мы занялись обедом. Я восхищалась тем, как он ловко расправляется с продуктами, на что Пеллернен заявил, что настоящий француз должен уметь готовить, нечему тут удивляться. В результате появился очень вкусный обед.

За обедом Анри снова вернулся к вчерашнему разговору.

— Ты поедешь со мной ко мне на яхту?

— Если ты меня туда повезешь.

— У меня есть такое желание. Значит, договорились: после банкета банкиров мы с тобой едем на Юг, в Марсель. Она у меня там стоит. Кстати, когда ты должна улететь домой?

— В следующую субботу.

— А ты не можешь задержаться на неделю?

— В принципе могу, виза позволяет. Но для этого нужно менять билеты, и с детьми что-то решать.

— А что с ними надо решать? — удивился мой любимый, — Им же не надо никуда торопиться. Им тоже билеты поменяем, и пусть еще отдохнут с Эриком в Трувиле. Решено: если тебя не ждут на работе срочно, то ты подаришь мне еще одну неделю. Билеты я беру на себя.

Я улыбнулась счастливо:

— Подарю. Мне так хорошо с тобой, что я просто не в силах отказаться от еще одной недели полного блаженства. Все равно, здесь ли, на яхте ли…

— Понимаешь, для меня не все равно…

Я вскинула брови в удивлении.

— Я тебя увидел, просто в глаза посмотрел и сразу почувствовал — эта женщина создана для меня. А когда дотронулся до тебя там, на дереве, меня как будто током ударило. Хорошо, что мы свалились в воду, а то я не мог тогда за себя отвечать.

— Ну вот, ты решил мне всю нашу историю рассказать от Адама?

— Нет, я просто хочу объяснить, а иначе не получается. Скажи, ты ведь тоже меня хотела?

— Конечно, иначе ничего бы не было.

— А можешь сказать почему?

Да, вопрос. Я и по-русски то не взялась бы на него отвечать. Особенно так, глаза в глаза. Пришлось встать и зайти ему за спину. Сразу стало легче, и я смогла произнести:

— Просто я тоже, когда тебя в первый раз увидела, поняла: этот мужчина создан для меня. Прямо по моему заказу. На иве меня тоже током ударило. Мне было легче: никакого предубеждения я не ведала, и единственное, что меня останавливало — соображение, что такой человек как ты не может мной интересоваться.

Я попыталась обнять Анри сзади за плечи, но он меня остановил.

— Сядь, а то я не смогу договорить. Я тогда почувствовал, что ты не случайно появилась на моем пути. А тут за ужином этот придурок Корбелон стал к тебе приставать. Ты его не привлекала, но и не отвергала. Я чуть с ума не сошел. Еще эта история с твоей дочкой и моим племянником… В общем, когда вечером я шел к тебе, я хотел потребовать объяснений.

— Правда?

— Представляешь, вот такой я дурак! А когда открыл дверь и почувствовал тебя так близко, то обо всем забыл и сейчас страшно этому рад. Потому что никому не нужны эти объяснения, выяснения, и так все понятно. Мне хорошо с тобой. Так хорошо, как не было никогда ни с одной женщиной.

Я млела, слушая эти признания.

— Но я еще не все рассказал. Я хочу все-таки объяснить, почему не повез тебя ни в гостиницу, ни на яхту. Не надо ничего говорить, молчи и слушай.

Я и не собиралась открывать рот, но тут уж широко раскрыла глаза в изумлении. Я, грешным делом, думала, что все идет просто так, как складывается. Оказывается, в этом скрывается какой-то секрет.

— Я сразу увидел, что с тобой у меня не так, как с другими. Поэтому и не повез тебя в гостиницу. В этом есть что-то нехорошее, так, на один раз. С другой стороны, после смерти Жину у меня нет того, что называют «дом». Тогда я все поменял. Все продал, и с тех пор у меня все другое, не напоминающее о ней. Есть квартира в Лионе — это место, где я ночую. А вот яхта — мое убежище, мое логово, то место, где я у себя. Я купил яхту шесть лет назад, потому что мне нужно было где-то быть одному. Я сказал себе, что сюда может войти только та, с которой я захочу разделить жизнь. Там до сих пор не была ни одна женщина. В смысле, не ночевала. Я побоялся сразу тебя туда привезти. Поэтому и придумал с этим домом в Бретани. Надо сказать, удивил Бенуа до глубины души. Но мне все равно. Зато я теперь знаю точно, что ты должна поехать со мной туда, в Марсель. Ты женщина, созданная для меня, и я тебя не отпущу.

Анри говорил с такой страстью, что у меня кружилась голова. На последних словах он взял меня за руки, и я чуть не потеряла сознание. Вроде, он говорил о будущем, но смысл не доходил до меня в полном объеме. Одно было понятно: впереди две недели блаженства с ним, а потом будь что будет. Тут я вспомнила про свой подарок, прошептала:

— Подожди минутку, — и выбежала с кухни. Поднялась в спальню, достала сверток из сумки и вернулась.

— Мы с тобой так счастливы здесь, и я хочу, чтобы у тебя осталось что-то, что напоминало бы об этом доме, — говоря это, я развернула пакет и достала майки: две черных и две белых. Все майки были разными: на двух — белой и черной — красовалась я в бретонском костюме, а на двух других — наше прибежище в зарослях цветов.

— С ума сойти, — только и смог произнести Пеллернен. Потом подумал и добавил, — Я буду это носить.

Сначала я удивилась, а потом поняла, что это сильно. До сих пор я видела на нем только майки без рисунка. Вообще, по моему наблюдению, весь его гардероб состоял из бесконечного количества одинаковых голубых джинсов и одинаковых же темных маек. Возможно, где-то там, в Лионе, у него было такое же бесконечное количество одинаковых костюмов с одинаковыми рубашками и галстуками. Но эту догадку мне еще только предстояло проверить. Он тут же, у меня на глазах, надел майку со мной в виде бретонки.