— Ну и пусть, будем разбираться вместе, — я вручила ему спички.

Анри явно лукавил, потому что в одну минуту во всем разобрался и зажег плиту.

Я его поцеловала, потерлась носом о щеку и прижалась грудью. Он тут же обхватил меня обеими руками, приподнял и посадил перед собой прямо на кухонный стол.

— Ну вот, давно бы так. А то бросила меня одного. Я тебя во сне обнимал, ласкал, прижимал к себе, было так хорошо… Проснулся — обнимаю одеяло, тебя нет… Давай быстренько заканчивай с пирожками и пошли!

Ага, как же. Пирожки не бросишь. Сначала надо все выпечь, а уж потом… Я сунула в духовку первый противень. Это минут двадцать. А потом еще второй и третий. Считай, всего полтора часа. А стоит отвернуться — сгорят за милую душу. Все полтора часа мы целовались и миловались, не выходя с кухни. Приходилось, правда, прерываться, чтобы высыпать готовые пирожки в тазик и поставить в духовку новую партию. Но в этом была своя романтика: я между делом кормила ими моего возлюбленного.

Но как только я погасила плиту, Анри твердой рукой вывел меня с кухни.

— Надевай новый купальник. Идем на пляж… Если мы сейчас не прервемся, я просто сгорю. А я хочу сегодня любить тебя долго- долго. Пирожки твои не пропадут, съедим на ужин.

Я поднялась в спальню, достала из пакета новый купальник, надела и полюбовалась на себя в зеркало. Красота! Раз такое дело, надену-ка новые вьетнамки и парео для полного комплекта.

Сбежав вниз, услышала:

— Ты потрясающе выглядишь! Эти вещи так тебе идут! Ты очень красивая, Надя!

Слова прозвучали легко, и при этом дышали такой страстью! Я готова была заплакать. Никогда от своих мужчин я не слышала ничего подобного. Нельзя сказать, чтобы меня не любили, или считали некрасивой. Но выразить это словами — увольте! Легче застрелиться. А для Анри это было так же естественно, как дышать. Наверное, это и есть разница культур.

Вообще, никогда, ни с кем, даже с Лешей, мне не было так хорошо. Дело не в постели. Анри — хороший любовник, само собой. Но хорошие любовники были в моей жизни. Главное, с ним я могла быть собой, полностью расслабиться, перестать себя контролировать каждую секунду. Высказывать любую пришедшую в голову мысль, смеяться, когда смешно, молчать, когда хочется. Меня принимали такой, какая я есть. Тут даже языковой барьер не был помехой.

Мне хотелось ему об этом сказать, но я не знала как. Поэтому не стала надрываться, просто взяла его за руку, и мы побежали к океану, как дети.

Очень удачно я надела купальник, потому что в первый раз на берегу показались посторонние. Молодая пара шла вдоль берега с корзинами. Анри приветствовал их первым. Все же он играл тут роль хозяина, хоть им и не был. Оказалось, ребята искали мидий, заблудились и забрели слишком далеко. Анри угостил их пирожками, которые достал из пляжной сумки. Наверное, спрятал туда, пока я надевала купальник. Я порадовалась, что он такой запасливый. Потом он показал им дорогу через дюны, и они ушли, оставив нам часть своего улова.

— Ты любишь мидии?

— Люблю. А вообще-то этот вопрос напоминает мне анекдот: «Вы любите кошек? Ах, Вы не любите кошек? Просто Вы не умеете их готовить».

Анри засмеялся и спросил:

— Это ты к чему?

— Я не умею готовить мидий.

— Зато я умею, — и, увидев мои расширившиеся глаза, добавил для убедительности, — правда, правда.

— Я тебе верю. Значит, ужин сегодня на тебе. Будем есть мидий и запивать их белым вином. Там, по-моему, была пара бутылок.

Он легко согласился с этим планом и потянул меня в воду. В таких случаях меня не приходится долго упрашивать: я море люблю до безумия. А тут целый океан. Мы долго ныряли и прыгали на волнах, пока не начали замерзать. Пришлось выбраться на песок, который нагрелся за день и готов был отдать нам накопленное тепло. Уютно устроившись у самых камней, мы извлекли на свет божий остатки пирожков, и принялись их уплетать, запивая соком, который тоже нашелся в сумке. Наевшись, я улеглась прямо на песок, пристроив голову на сложенное полотенце. Анри лег рядом и какое-то время мы молчали, глядя в небо. Я начала первая:

— Скажи, чей это дом?

— Моего друга. Ну, не совсем друга… просто мы вместе работаем. Он мой поверенный, адвокат, одним словом.

— Но он здесь не живет и никогда не жил, ставлю что угодно. А дом жилой, теплый, чувствуется, что в нем жили, любили и были счастливы. Только сейчас он немного заброшен.

— Ты права. Это дом его дедушки и бабушки. Они были простыми крестьянами. Уже его отец стал юристом, он много лет был судьей в Ренне. А Бенуа стал адвокатом.

Мне почему-то было плевать на этого Бенуа, я думала о его дедушке и бабушке, замечательных стариках, проживших свою жизнь в этом чудесном доме у моря.

— Они умерли?

— Нет, они живы, только стали очень старыми, и не могут больше жить так далеко от людей, без медицинской помощи. Сейчас они в доме престарелых в Ренне. Ты права, они прожили в этом доме всю жизнь и очень любили друг друга. Я знаю это по рассказам Бенуа.

— Дом не выглядит заброшенным.

— Бенуа привел дом в порядок несколько лет назад, чтобы ездить сюда на лето с семьей.

— Но не ездит.

— Не ездит. Еще в прошлом году он провел здесь отпуск, а в этом… Дети выросли, им не хочется торчать в такой дыре, с женой он разошелся. А одному ему здесь нечего делать. Когда я попросил его разрешить мне побыть здесь недельку, он обрадовался: хоть кто-то посмотрит, как тут дела. А ты не сердишься на меня?

— На что я могу сердиться?

— Я потащил тебя сюда, на край земли, в совершенно заброшенное место, где нет людей и цивилизации.

— Ты так себе представляешь отсутствие цивилизации? Можно подумать, ты не был в действительно диких местах. Здесь есть все, что нужно для жизни.

— Понимаешь, я мог тебя отвезти в роскошный отель, на побережье их немало. Тебе не надо было бы топить плиту и печь твои пирожки, очень, кстати, вкусные. Могли бы поехать на Лазурный берег, там у меня яхта. Не такая, как у этого вашего Абрамовича, но вполне приличная. Летом я на ней провожу по два-три дня в неделю. Там вокруг была бы шикарная публика. Мы могли бы есть в хороших ресторанах и не беспокоиться о грязной посуде.

— Но ты привез меня сюда, и я вполне этим довольна. Здесь хорошо. Наверное, я так себе представляю райскую жизнь: океан, вокруг никого, только мой мужчина рядом. И дом, теплый и уютный. А ты жалеешь, что привез меня сюда?

— Ни одной минуты! Я даже не представлял, что это может быть так замечательно.

— Тогда о чем разговор? Лучше посмотри: скоро солнце сядет.

До захода солнца оставалось еще много времени, но освещение переменилось с дневного на вечернее, море было залито рыжим золотом до самого горизонта. Закат обещал быть необыкновенно красивым.

Анри придвинулся, сжал руками мои плечи, зарылся носом в волосы, фыркнул мне в макушку и спросил:

— А если я после банкирского банкета повезу тебя не обратно сюда, а на яхту?

— Значит, я буду с тобой не здесь, а на яхте. Что гадать, как будет, если… Сейчас мы здесь, и будем наслаждаться каждой минутой. Я такой красоты никогда в жизни не видела!

Начался отлив, и вода убегала от нас, переливаясь огнем. Оторваться от этого фантастического зрелища было просто невозможно. Анри, кажется, тоже прочувствовал момент, потому что перестал рассуждать, просто сидел рядом, обняв меня за плечи. От его тела шло ровное и сильное тепло, как от печки. Так можно просидеть вечно, и мы сидели до тех пор, пока солнце не зашло.

Только тут обратили внимание, что стало довольно холодно. Песок остыл, на полотенцах выпала обильная роса, и наша весьма условная одежда перестала защищать. Пришлось подниматься, собираться и бежать в дом. Переодеваться смысла никакого: мы были с ног до головы в песке. Обоих трясло от холода. Дома я сразу поставила кипятиться воду, чтобы приготовить на ужин мидии, а Анри принялся раскочегаривать колонку, чтобы можно было принять горячий душ. Минут через десять он пришел за мной на кухню, где я пыталась угадать, что делать с закрытыми раковинами, взял за руку и отвел прямо под горячую воду. Мы залезли туда вместе и минут пять просто стояли под струями, отогреваясь. Потом начали мыться как положено: с мылом, мочалкой и шампунем. Выбравшись из душа в полотенцах с головы до ног, я снова отправилась на кухню. Анри шел за мной следом, уговаривая бросить дурацкие мидии. Но я не сдавалась. Зря что ли этих несчастных животных вытащили из родимого моря? Раз такое дело, надо их съесть, чтобы они погибли не напрасно.