Я захлопнула за собой дверь своей комнаты и заржала в голос. По-моему, это была уже истерика. Не переставая хохотать, умылась и переоделась. Только причесываясь, я смогла взять себя в руки. Посмотрела в зеркало и порадовалась. Давно я так хорошо не выглядела. Часы показывали четыре. Можно было спускаться в столовую.

Там я застала молодежь в полном составе. Они уже заканчивали трапезу. Ко мне кинулись мои дети:

— Мама, в пять часов мы уезжаем! — воскликнула Катерина. Сережка подошел тихонько и пробасил:

— Ты не будешь волноваться?

— Буду, конечно, так что вы мне звоните.

— Мама, интересно, как ты себе это представляешь? — встряла Катька, — у тебя же телефон московский. Пусть с роумингом, но звонить здесь — никаких денег не хватит.

Я сделала вид, что задумалась. В это время в столовую вошел Пеллернен и направился к нашей группе.

— Серж! Ты уезжаешь с сестрой? А как же вы оставляете маму? Она будет волноваться.

Сережка казался не на шутку смущенным. Он стал бормотать что-то невнятное относительно того, что будет звонить, только не знает, куда. После чего Анри вручил ему и мне по телефону, сказав, что это не подарок, а на время. Я усвоила, по какому номеру вызывать сына, и сунула мобильник в карман. Сережка рассматривал свой аппарат как завороженный. Еще бы! Ему и не снилось получить такую навороченную игрушку. Катька глянула и сморщила носик. Зелен виноград. Ее собственный телефон был много жиже. Увидев это, Эрик стал шептать ей что-то на ухо. Небось, обещал подарить телефон не хуже, но моя дочь только дернула плечом. Без подарков обойдемся.

При этом она не сводила с меня глаз. Под этим пристальным взглядом мне стало вдруг неуютно. Не только я ее, она тоже видела меня насквозь. Хорошо хоть, ничего не говорила.

Пока Анри и Сережка разбирались с телефонами, столовую наполнило старшее поколение, а молодые заспешили на выход. Последними вышли мои дети. Эрик вел Катю за руку, а она все время на меня оглядывалась. Но вот они скрылись за углом. Анри взял меня под руку и повел к столу.

Мы сели и воздали должное обеду. Аппетит у всех был прекрасный, так что старания поваров не пропали даром. Рядом со мной за столом оказалась мадам Рагузье, которая завела нудный разговор о драгоценных камнях. На эту мысль, как мне кажется, ее навели мои серьги с александритами. Но сегодня на мне были другие: простые золотые колечки без камней, и разговаривать о камнях мне не хотелось. Поэтому я постаралась сменить тему. Оказалось, это легче легкого. С тем же энтузиазмом она стала рассказывать мне о французской системе образования в сравнении с бельгийской. Оказалось, она кое-что в этом понимает, наверное, вникла, когда решала вопросы образования для своих сыновей. Я узнала несколько новых фактов, потом сама начала рассказывать о том, как это поставлено в России…

Анри прислушивался к нашей болтовне, но не встревал. Я не смотрела на него, но чувствовала его присутствие всем телом. От него шла волна тепла, и, хотя он меня не касался, я ощущала его ласку. Мое сознание все больше сдвигалось в сторону этих восхитительных ощущений, отчего моя беседа с Клодин заглохла. К десерту мы уже практически прекратили разговор, причем обе сделали вид, что увлечены вкусностями. Я набросилась на малину в желе, которую мне подсунул Анри. Не знаю, как он угадал, что я неравнодушна к этой ягоде. Клодин меланхолически жевала фруктовый салат, и я вдруг подумала, что ее жизнь, в сущности — скука кромешная. Во всех щелоках выстиранный банкир Рагузье производил впечатление человека холодного и ограниченного, и уж, во всяком случае, неспособного на сильные чувства. Так что яркая красота этой женщины пропадала втуне. Наверное, от этого она выглядела ненастоящей: картинкой, наклеенной на картон. Мне даже стало ее жалко. Наверное, большую роль в этой жалости сыграли выпитые мной два бокала вина.

Как бы то ни было, обед подошел к концу. Вставая, я поймала на себе взгляд Корбелона. Он не отходил от жены, маленькой женщины со злым потасканным лицом. Судя по всему, она внушала великолепному Аристиду страх. Поэтому он не подошел ко мне, лишь подмигнул понимающе.

Я выдала в ответ голливудскую улыбку. Ага, как же, много ты понимаешь, козел!

В холле мне встретился Бертло, который сообщил, что дети только что уехали. Вышедшая следом Клодин заволновалась:

— Уже уехали? И не попрощались? Леон, — обратилась она к мужу, — мы тоже едем. Пока доберемся… Ее поддержала мадам Корбелон (я так и не узнала ее имени, но поняла, что Элен, которая уехала с ребятами — ее дочь). Хоть им надо было в разные места, но обе дамы намылились покинуть замок как можно скорее.

Я стала со всеми прощаться. В процессе наткнулась на Пеллернена, который шепнул мне в ухо: «Поднимись к себе, соберись и жди, я за тобой приду». Приняв это к сведению, я все же не ушла тотчас, а продолжила процедуру прощания. В результате узнала, что Жером проводит Аньес, которая ждет возвращения мужа, и уедет к себе, а Лиза остается. Ну и правильно. Пусть Жан Мишель побудет наедине с любимой женщиной хоть пару дней.

Я была удивлена, когда Лиза остановила меня на лестнице.

— Надя, как я поняла, Вы тоже уезжаете?

Я засмущалась, а потом подумала: какого черта! Мы взрослые люди!

— Да, Анри пригласил меня съездить с ним в Бретань.

— Надя, я завидую Вашему бесстрашию. Хотя Вы свободная женщина и может поступать, как Вам заблагорассудится. Пожалуйста, дождитесь, когда из замка все уедут.

— Если Вы меня просите, конечно, дождусь. Тем более, это произойдет довольно скоро. Лиза, простите меня за нескромный вопрос: а Вам не надоела вся эта конспирация?

Баронесса застенчиво, как девочка, улыбнулась.

— Конечно, надоела. Но если бы Вы знали, чем я рискую… И как Вам завидую. Вас ничто не связывает, наши условности Вам смешны. Хотела бы я так же. К сожалению, это невозможно.

Я тронула баронессу за руку.

— Простите, Лиза, если задела за больное. Я, право же, не хотела.

Она вдруг тепло ответила на мое пожатие.

— Возвращайтесь. Я буду рада снова Вас видеть. Мне кажется, мы могли бы подружиться.

Распрощавшись с Лизой, я полетела в свою комнату, быстро покидала в сумку все, что могло мне понадобиться, и села дожидаться Пеллернена. В окно я видела, как отъезжали машины: одна другая, третья, и даже четвертая. Уж не знаю, кто бы это мог быть.

Анри появился только тогда, когда я бросила смотреть в окно и плюхнулась на кровать в полной выкладке.

— Вставай! Все готово, можно выезжать. Где твои вещи?

Я показала на сумку.

— Надеюсь, ты не взяла с собой вечерних платьев?

— Нет, вон они, в шкафу висят.

— Умница. Поднимайся и пошли.

Я так и сделала. Перед домом стояла машина Анри. Он усадил меня на сиденье рядом с собой, а сумку кинул назад, в салон. Там же, кстати, стоял и его чемодан.

— А почему ты не положил вещи в багажник? — спросила я машинально.

— Потому что он полон. Там наша еда. Ты же не захочешь ездить по магазинам и готовить, вместо того, чтобы наслаждаться отдыхом в моем обществе?

— Ну, не знаю. Для тебя я бы что-нибудь сготовила.

Анри засмеялся и чмокнул меня в щеку.

— Обещаю, у тебя будет такая возможность. Ну, поехали, — он завел мотор.

Я забеспокоилась:

— А разве мы не попрощаемся с Жаном Мишелем и Лизой?

— С Лизой ты уже попрощалась, а Жана Мишеля сейчас лучше не беспокоить. Мы ему позвоним перед сном и попрощаемся, обещаю.

Я вдруг поняла, что сглупила. Конечно, у нашего хозяина, наконец, выпала минутка, когда он может побыть наедине со своей возлюбленной. Нечего ему мешать всякими глупостями, вроде прощаний. Я тронула Анри за руку в знак того, что поняла. В тот же момент мотор взревел и мы помчались.

До французской границы ехали меньше часа. Я ее заметила только потому, что Анри пришлось сбросить скорость. Потом он снова нажал на акселератор. Я смотрела на открывавшиеся передо мной пейзажи и млела, таяла от близости моего мужчины. Я не строила планов на будущее, ни на что не рассчитывала. Главное, сегодня он со мной, и всю неделю мы будем вместе. От одной этой мысли голова кружилась. А он как будто подслушал мои мысли и произнес мечтательно: