- Неужели вы можете привлекать политработников к ответственности, если они нарушают законность?
- Смотря какую законность, - насторожился Скуратовский. - А что, разве они допускают какие-либо политически незрелые суждения?
- Мне кажется, что все их суждения - политически незрелые…
- А именно?
- Ну, вот, например, бесконечные упоминания на лекциях голода в США, ФРГ и других странах. Причем приводят цифры десятков миллионов умерших! Ну, что за чепуха? Да над ними все солдаты смеются!
- А, так ты вот о чем! Видишь ли, среди наших военных еще не изжит примитивизм. Они привыкли оперировать категориями семнадцатого года, не понимая, что сейчас другое время. Но, увы, дурачков не исправишь! Такие вопросы мы не решаем. Наше дело - выявлять заведомо злостные антисоветские слова и действия. А это - просто глупость!
- Владимир Андреевич, - обратился Иван к оперуполномоченному. - А нельзя спросить у вас одну деликатную вещь?
- Пожалуйста, спрашивай.
- Понимаете, я в свое время дважды поступал в институт, хорошо сдавал вступительные экзамены, но в состав студентов не был зачислен…
- Ну, и что? Значит, нужно было лучше готовиться!
- Да не в этом дело! Я хорошо подготовился и имел неплохие оценки, но вот по какой-то причине меня не зачислили…
- А что за причина?
- Мне думается, что меня не принимали потому, что кто-то очень не хотел этого!
- Ты думаешь, что за тобой велось наблюдение?
- Да, именно так я и считаю…
- Но я об этом совершенно ничего не знаю. Обычно, если до призыва в армию над кем-либо было установлено наблюдение, все документы об этом поступают к нам в «особый отдел». А на тебя ничего не было. К тому же я очень сомневаюсь, что вообще за тобой было наблюдение. За это время мы с тобой достаточно хорошо познакомились, и я убедился, что ты - порядочный, высокосознательный и патриотичный советский человек. Думаю, что оснований для беспокойства по этому поводу у тебя нет!
- И все-таки я сомневаюсь, - уверенно сказал Зайцев. - Разве нельзя запросить информацию по месту моего жительства о том, состоял ли я на учете в «органах» или нет?
- Конечно, можно, - кивнул головой майор. - Но я уверен, что там ничего на тебя не будет!
- А если будет?
- Ну, хорошо, - улыбнулся Скуратовский. - Если ты так хочешь, я пошлю на твою родину запрос. Но на это потребуется время. Месячный срок тебя устраивает?
- Конечно, - обрадовался Иван. - А если там обнаружится какой-либо материал обо мне, они вышлют его сюда?
- Если что обнаружится, то у нас через месяц будет на руках твое личное дело, что, конечно, очень сомнительно. Это будет курьез!
- Почему?
- Ну, мы же знаем тебя, как человека надежного. Значит, любая другая, отрицательная информация, просто будет необъективной. Впрочем, чего загадывать, дальше разберемся!
И майор стал что-то записывать в свой блокнот. - Какой твой домашний адрес? - спросил он через некоторое время.
Иван сказал.
- Ладно, - пробормотал Скуратовский, пряча блокнот в боковой карман. - А теперь давай-ка займемся делом.
Зайцев взял протянутый оперуполномоченным чистый лист бумаги и стал излагать на нем очередные антисоветские высказывания Туклерса. На сей раз, учитывая новые требования, Иван вел на страницах своих донесений полемику с антисоветски настроенным товарищем, убеждая его в ошибочности высказываний. Туклерс упирался, пытался возражать, но Зайцев «на фактах» опровергал его взгляды и «доказывал» преимущества советского образа жизни над Западным, буржуазным. Он уже собрался написать, как Туклерс «капитулировал» под натиском убедительных фактов, но Скуратовский прервал его и предложил показать антисоветчика упорствующим в своих ложных убеждениях. - Не спеши с раскаиванием, - сказал майор. - До этого мы дойдем только после того, как с Туклерсом будет проведена профилактическая беседа в Управлении КГБ. Вот когда он побывает у нас, мы уже сможем написать, что он потихоньку начинает осознавать свои ошибки! Для этого ведь и существует «особый отдел»!
- Выходит, Туклерс еще не созрел для раскаивания?
- Совершенно верно! Все должно идти своим чередом, по плану. Сначала - разоблачение, подлинное раскрытие антисоветского облика этого человека, затем - постепенное убеждение его в ошибках, профилактическая работа и, наконец, в самый разгар его колебаний, вызов в Управление, проработка и - полное раскаяние!
- Значит, и вы действуете по определенному, установленному плану? - с унынием спросил Зайцев.
- А как же! - с жаром сказал майор. - Вся наша жизнь - это сплошной, целенаправленный план! Как же может быть иначе?
Таким образом, Туклерс еще не раскаялся, не осознал своей ошибки. Значит, придется продолжать выдумывать нелепую полемику!
Выполняя указание Скуратовского, Зайцев так и записал в докладную, что Туклерс запутался, в конечном счете, в своих собственных ошибочных умозаключениях и под воздействием критических высказываний Зайцева перестал спорить, замолчал и даже несколько заколебался: а прав ли он в самом деле!
- Вот такой конец как раз и нужен! - одобрил написанное Скуратовский. - Видишь, мы как раз подвели этого деятеля к необходимости беседы в Управлении!
Затем наши герои вернулись к Балкайтису. Здесь по совету оперуполномоченного спешить не следовало: Балкайтис еще не был готов к профилактической беседе.
- Мы еще не полностью выявили его антисоветский облик, - сказал Владимир Андреевич. - Потребуется еще месяц-другой, и тогда мы перейдем к полемике и профилактической работе. А теперь изложи только то, что у тебя есть о нем.
Иван достал блокнот с выписками из библиотечной брошюры. - Вот, пожалуйста, Балкайтис осуждает нашу марксистско-ленинскую диалектико-материалистическую философию, - сказал он.
- Любопытно…
- Вот, например, он утверждает, что не материя определяет сознание, а наоборот. Если бы материя определяла сознание, считает он, тогда нами бы управляли не люди, а материальные объекты…
Скуратовский зевнул.
- Записывай, записывай. Все пойдет! - поощрительно сказал он.
- А вот Балкайтис критикует нашу теорию познания, утверждая, что мир непознаваем. Если бы мир, считает он, был познаваем, разве дошли бы люди до такой глупости, как строительство социализма и, тем более, коммунизма! Они бы просто изучили весь предшествующий человеческй опыт и не стали бы ставить перед собой неосуществимых целей!
- Замечательно! - перебил его Скуратовский. - Вот это - очень важная мысль! Она подтверждает тот факт, что Балкайтис - очень умный человек!
- Далее он говорил о теории отрицания отрицаний…, - продолжал Зайцев.
Но Скуратовский не выдержал. - Подводи итог, Иван. Думаю, что философские концепции Балкайтиса нам уже известны!
Зайцев завершил мысль, поставил число и расписался.
- Ну, вот и хорошо, - улыбнулся Владимир Андреевич и сложил исписанные листки в специальную папку. - В следующий раз ты побеседуй с ним на другие темы. Конечно, философские взгляды, безусловно, имеют для нас большое зачение, но все же лучше ориентироваться на текущую жизнь, политику, события в стране и мире, понимаешь?
- Да.
- Ну, тогда будем прощаться, - сказал, протягивая руку, Скуратовский. - Но только смотри, будь осторожен: завтра мы вызываем Туклерса «на ковер». Если заметишь в его поведении что-нибудь подозрительное, сразу же дай мне знать.
- Хорошо, - кивнул головой Зайцев. - А вы не забудете о моей просьбе?
- Это насчет запроса по месту жительства?
- Да.
- Не забуду. Через месяц будем знать все!
Когда Иван вернулся в штаб, в кабинете продснабжения его ждал Розенфельд, беседовавший с Потоцким.
- Где это ты был, Зайцев? - поинтересовался командир роты.
- Ходил в стройбатовскую чайную, - ответил Иван.
Розенфельд как-то странно на него посмотрел. - Я вот по какому поводу сюда пришел, товарищ Зайцев, - сказал он после некоторого раздумья. - Ко дню Советской Армии, двадцать третьего февраля, мы должны подготовить концерт художественной самодеятельности. Это будет конкурс на лучший концерт среди рот части, понимаешь?