Лифт пришел вниз, и художница открыла дверь.

— А разве там есть свободные места, в отделе фото?

Тетя Настя задумалась.

— Вот и я думаю: а есть у нас места в том отделе? Ее можно бы взять, а его я бы не взяла…

В это время Галя Княжич и ее спутник уже стояли перед дверями фотолаборатории.

— Слушай, Белая Галка, — сказал юноша, — она нас не туда послала…

— Все-таки давай спросим, — ответила Галя и нерешительно постучалась.

Женский голос из-за дверей крикнул, что им неизвестно, где сейчас Варвара Княжич, а мужской добавил, чтоб не мешали работать, — справку можно получить в секретариате.

Галя Княжич и ее спутник, разыскивая секретариат, попали в машбюро. Шесть женщин разного возраста одновременно прекратили работу (это выглядело так, словно на поле боя замолкло сразу шесть тяжелых пулеметов), шесть женщин, держа пальцы над клавишами, сказали, что только ответственный секретарь может знать, где Варвара Княжич.

Художница из отдела оформления стояла в коридоре с практиканткой из отдела писем, когда Галя со своим юношей прошли к ответственному секретарю.

— Это они, — сказала художница. — Такая красавица и такой крокодил…

— Может, он талантливый, — подумала вслух практикантка.

Секретарь редакции глянул на Галю поверх толстых выпуклых стекол очков.

— А разве она еще не вернулась?

— Не вернулась, — вздохнула Галя, теребя полосатую сумочку. — Уже месяц, как от мамы ничего нет. Бабушка волнуется. Мама моей мамы, понимаете?

Она чувствовала себя в редакции, как Красная Шапочка в лесу.

— Стойте, стойте! — закричал Серый Волк за столом секретаря редакции. — А куда она поехала? Напомните, пожалуйста, это просто невероятно, но я забыл, куда мы ей выписывали командировку.

Трах-тах-тах-таратах, — сделали в это время шесть пулеметов в машбюро, и поверх этой отчаянной очереди прозвучал голос одной пулеметчицы:

— Я ее сразу узнала: это дочка Варвары Княжич — необычайное сходство.

— А этот, с нею, ее муж? — отозвалась другая машинистка: трах-тарарах-тах-тах!

— Что ты, что ты?! — ударили сразу все шесть пулеметов одной длинной очередью: тарах-тарах-тарах-тах-тах-тах!

— А почему бы и нет? У красивых женщин мужья всегда уроды.

— Трах-тах-тах-тарарах, — выстрелили пулеметы, словно подводя итог обмену мыслями, — тарарах-тах-тах!

— Она поехала с геологической экспедицией в Восточные Саяны, — удивилась Галя Княжич. — Как вы можете этого не знать?

— Совершенно верно, — пропустил мимо ушей Галино удивление секретарь. — Она всегда выбирает всякие медвежьи углы. Что же вы хотите? Это очень далеко, но волноваться нет оснований: слетала же она на полюс! Ну вот видите. Мы выясним, а вы позвоните.

Они вышли в коридор. Галя остановилась, чтобы поправить волосы, она в эту минуту была очень похожа на мать.

— Сева, — сказала Галя, — мне уже пора в мастерскую… Ты обещал побриться. Сходишь в парикмахерскую?

— Возможно, — ответил небритый Сева, — но я забыл накрыть глину мокрой тряпкой… Может, я потом схожу?

— Я боюсь, что твою «Счастливую женщину» не поймут и не примут.

— Почему?

— Слишком преувеличенные формы, и потом представь себе ее на пьедестале! Я не спорю, замысел чудесный… Но подумай сам… Нога у нее будет неприлично задрана.

Сева уткнулся подбородком в растянутый воротник свитера.

— Ее надо выполнить в мраморе и положить в парке на освещенную солнцем поляну, прямо в зеленую траву… Тогда все поймут и примут, — упрямо сказал он и пошел вперед по коридору.

— И потом, у нее нет лица, — сказала вслед ему Галя, пряча зеркальце в сумочку.

— Так я вижу, — услышала она издалека голос Севы.

— Подожди, — догнала его Галя, — раз уж мы тут, почему бы тебе не показать им «Счастливую женщину»?

Сева угрюмо молчал.

— Боишься? Я так и знала, что ты побоишься.

Скульптор сунул руку за растянутый воротник своего свитера и достал из кармана рубашки пачку фотографических снимков.

— Ни черта я не боюсь, Белая Галка, пойдем, если хочешь.

Секретарь редакции сделал вид, что не удивлен их возвращением. Он как раз беседовал с практиканткой из отдела писем. Обеспокоенная тем, что в отдел фото пришли наниматься корреспонденты, она тоже прибежала позондировать почву относительно перехода в штат.

— С чего вы взяли, что у нас есть места в штате? — лениво говорил секретарь. — Это приходила дочка Варвары Княжич спрашивать про мамочку. Бабушка волнуется… На сколько писем вы сегодня ответили?

Галя, держа в руке пачку снимков, остановилась у секретарского стола. Сева стоял у нее за спиной, сунув руки в карманы и угрюмо сверкая глазами.

— А, это опять вы! — Секретарь только теперь поднял голову, хотя давно уже видел их. — Что у вас там еще?

Галя молча протянула ему снимки.

— Вы тоже фотографируете?

— Нет, это совсем другое…

Секретарь с профессиональной быстротой просматривал снимки. Практикантка через стол заглянула в снимки и с независимым видом медленно вышла. В коридоре ритм ее шагов изменился, она пулей влетела в отдел оформления, словно за ней кто-то гнался.

— Слушай, — крикнула практикантка художнице, — он скульптор, ты что-то напутала насчет отдела фото!.. Пойди погляди!

Секретарь редакции уже второй раз просматривал снимки.

Большая женщина лежала на спине, закинув ногу за ногу, и смотрела на младенца, которого держала на раскрытой ладони поднятой вверх руки. Глиняные волосы заплывали ей под затылок, лицо было еле намечено, в глаза бросались преувеличенные формы — громадные груди, руки, бедра, особенно же ноги, будто изуродованные слоновой болезнью… Только младенец был простой, человеческий, он жмурился от солнца и казался здоровым и счастливым.

— Здорово, — сказал секретарь, безошибочно упираясь глазами в Севу и словно подтягивая его своим взглядом к столу, — только это не для нас, молодой человек.

Сева по привычке сунул подбородок в воротник свитера, словно стараясь схватить его зубами.

— Почему?

— Слишком смело, слишком откровенно… Вы знаете, какой у нас тираж? В Сыктывкаре не поймут… Ногу вы ей нарочно задрали? И в Змееве не поймут… А в Гурьеве, вы думаете, поймут?

— Вы считаете, там дураки живут? — двинулся к столу Сева, но Галя локтем преградила ему дорогу.

Секретарь обиделся. Художница из отдела оформления пришла вовремя, он небрежно протянул ей снимки:

— Как вы думаете, это можно у нас напечатать?

Художница глядела то на снимки, то на Галю, — Галя прямо похолодела от ее взгляда, — художница угадывала в преувеличенных формах глиняной счастливой женщины мягкие линии Галиной фигуры и мысленно возмущалась тем, что модель водит за собою скульптора по редакциям.

— Нет, — резко сказала художница, бросая на стол снимки, — у нас это не может быть напечатано!

Секретарь аккуратно сложил снимки и отдал пачку Гале.

Подозрения художницы были безосновательны: Галя не позировала для «Счастливой женщины», одна мысль об этом испугала бы ее. Да скульптору и не нужна была натурщица: скульптор Сева был влюблен в Белую Галку — глина выдавала его тайну.

— Почему она так смотрела на меня? — спросила Галя, когда они снова очутились в коридоре.

— Дуреха, — пробурчал Сева, — дуреха колоссальным тиражом…

У лифта стояли очень красивая сотрудница отдела литературы и известный поэт, который приходил в редакцию выяснить, почему задерживается печатание его стихов. Когда кабина подошла, они пропустили Галю и Севу — им надо было закончить разговор.

— Он, должно быть, дефективный, — сказала красивая сотрудница, имея в виду Севу, и заглянула поэту в глаза снизу вверх: он был очень высокий и худой, ходил с толстой палкой и не знал, куда ее девать. — Зачем ей было за такого выходить?

— А кто она?

Поэт переложил палку из правой в левую руку.

— Не знаю.

Поэт перебросил палку из левой руки в правую с такой быстротой, словно собирался стукнуть собеседницу по голове.