Неудивительно, что и в сборной, и в «Строителе» к нему относились с необыкновенной теплотой абсолютно все: от маститого ветерана до массажиста и администратора. К тому же, что очень важно, сколько его помню, Толя всегда очень серьезно, с полной отдачей трудился и на тренировках, и в игре. И даже став знаменитым, признанным мастером, не позволял себе хоть в чем–то изменить свое поведение или отношение к делу: вел он себя всегда безупречно. Громкая и быстрая слава отнюдь не испортила его. Спокойный, вежливый, даже стеснительный, он сохранил симпатии всех, кто с ним общался.
Конечно, очень обидно, что в таком человеке непонятным образом сочетались огромная физическая сила и так досаждавшие ему, постоянно мучившие его болезни, в конце концов вынудившие его рано оставить большой баскетбол…
Когда–то Толю прочили в классные боксеры и даже пытались увлечь этим видом спорта. Кто–то из тренеров приметил рослого, крепкого парнишку, ловко, внешне легко таскавшего тяжеленные мешки с сахарным песком, и затащил на тренировку боксеров. Но после первого же соревнования Толя из бокса ушел. Дело в том, что его выставили на юношеский турнир на первенство Донбасса. Выставили в тяжелом весе. Но как только соперники замечали в углу ринга здоровенного детину, так тут же без боя признавали свое поражение. Быть бы Толе чемпионом в этой совершенно невероятной ситуации (чемпионом–без боя!), если бы в финале перед новичком не оказался уже достаточно опытный боксер. И тогда уже сам Толя взял и ушел с ринга. Вряд ли он испугался, хотя, конечно, силы соперников были неравны. Но, думаю, бокс вообще не для него, не для Толиной натуры…
На площадке Толя преображался. Этот украинский богатырь (его так и прозвали после чемпионата мира в Уругвае) мог волноваться до начала игры, как волнуются все спортсмены. Но со свистком арбитра успокаивался совершенно, на лице его не было и тени сомнений. Тут уж он становился неустрашим и неудержим. И мы это знали, поэтому всегда были в нем абсолютно уверены. Главное было вовремя дать ему мяч. Толя так быстро бежал к щиту противника, так прорывался в его зону, что соперники просто расступались перед этой силищей, не знающей препятствий. Он на полном ходу влетал в трехсекундную зону и не забивал, а буквально вколачивал мяч в корзину.
Толя мог, однако, забить и метров с четырех–пяти, но не злоупотреблял такими бросками. В этой позиции он не жадничал, предпочитал отдать мяч партнеру. Поэтому с ним любили играть. Твердо он знал одно: его задача — взять мяч, убежать, забить. И уверенно делал свое основное дело. И все технические приемы подчинял этому главному правилу. Так, он стал неплохо водить. Это был очень красивый дриблинг, в достаточной мере продуктивный и быстрый. Научился накоротке обыгрывать соперника. Получив мяч, быстро отдавал, не затягивал передачу, как это до сих пор делают многие центровые. Очень мобильный (о чем мы не раз упоминали), координированный, он блестяще убегал с места: как заправский спринтер владел стартовым рывком. При этом умел менять направление бега. Идеально чувствовал мяч.
Пожалуй, Толя был первым центровым, у которого на счету столько удачных перехватов. В принципе это сложное техническое действие центровым неподвластно, но Толе удавалось. И это не было случайностью. Толя безошибочно считал варианты и шел наперехват только тогда, когда был абсолютно уверен в успехе, уверен, что не «провалится», не ослабит оборону своего щита. У него вообще было хорошее чувство времени и пространства, он органично вписывался в игру, что помогало ему ориентироваться. Причем не только в статичном положении, но и, что особенно важно при той игре, которую мы вели, на высокой скорости.
И в пас на ходу он играл уверенно. Самый быстрый центровой, он нашу эшелонированную атаку часто завершал результативным броском. Если обычно центровые не успевали за «малышами», то Поливода всегда был в числе трех–четырех игроков, устремившихся в нападение. Так он играл и в сбрной, и в «Строителе», где партнеры были ему под стать. Ну а когда в сборной они с Саканделидзе неслись к чужому щиту, догнать их уже никто не мог. Поливода напоминал мне пружину, которая в любую секунду была готова распрямиться. Уверен, он мог бы принести еще немало пользы и своему киевскому «Строителю», и сборной СССР. В 25 лет закончить активную спортивную жизнь — это, конечно, обидно и по большому счету несправедливо. Но приговор врачей был окончательным и обжалованию не подлежал.
Уверен, что он был бы лучшим центровым на Олимпиаде в Мехико, куда мы ехали, возлагая на Толю огромные надежды. Но им не суждено было сбыться. Улетая на Олимпиаду, мы просили медиков что–нибудь сделать, чтобы Толя крепко заснул еще до полета: он страшно нервничал в полетах, будучи очень мнительным человеком. Полеты он просто ненавидел, предпочитая передвигаться поездом. И обычно на турниры ездил без команды, если команда летела. Однако здесь такой возможности не было. Сонного Толю внесли в самолет, полпути он проспал, скрючившись в кресле, а проснувшись и осознав, что находится в самолете, чересчур разволновался и всю оставшуюся дорогу простоял в салоне. С его ростом — не самая удобная поза…
А уже в Мехико у него разболелась (в очередной раз) спина. С тех пор она не давала ему покоя. Так что играл Толя в Мехико мало и невыразительно. Как, впрочем, и на победной для советского баскетбола Олимпиаде в Мюнхене, хотя все это олимпийское четырехлетие был в сборной и немало помог команде, в том числе и завоевать «золото» на Олимпиаде.
И все же это был уже не тот Анатолий Поливода, которым спортивный мир восхищался в 1967 году. Так что он сверкнул и пропал…
Я думал, что слово «пропал» в данном контексте не несет какой–то обижающей Толю нагрузки. Но оказалось, что я ошибся. Ошибся потому, что недолго пробыл этот замечательный человек на педагогической работе в университете. Болезни продолжали напоминать о себе — да так, что медикам пришлось отстранить Толю от преподавательской деятельности, определить ему инвалидность и запретить заниматься каким–то тяжелым с физической или психологической точки зрения трудом, Что ж, Анатолий как истинный спортсмен с честью выдержал и этот удар. Но это не значит, что окружающие могут ни о чем не заботиться. Ведь Толя остался один, совершенно один, покинутый абсолютно всеми: бывшими партнерами, товарищами, тренерами, журналистами, так ревностно следившими за его карьерой в пору ее расцвета, коллегами… И вот это равнодушие к одной из самых ярких личностей в нашем спорте, баскетболе не может не тревожить.
Когда–то Толю обходили в честно завоеванных званиях и титулах (заслуженным мастером спорта он стал после многих из тех, кто не сделал и сотой доли того, что сделал он). Теперь его обходят элементарным вниманием, заботой. Обходят его, ныне инвалида–пенсионера, а еще недавно ярчайшую звезду мирового баскетбола. Откуда берется такая черствость? В чем причина такой несправедливости?
Мне трудно ответить на эти вопросы. И мне стыдно за тех, кто находится рядом с Толей, однако и пальцем не пошевелил, чтобы хоть как–то помочь ему наладить новую жизнь…
Сергей Коваленко
Уже не раз подмечалось, что человек, в чем–то обделенный природой (или просто больной), коли уж всерьез начинает заниматься спортом, не только добивается своего, но и подчас достигает даже больших успехов, чем тот, кто от рождения щедро награжден всем необходимым. Пример выдающейся бегуньи Вильмы Рудольф стал уже хрестоматийным. Есть немало и других похожих случаев. И каждый раз герои подобных историй вполне заслуженно вызывают всеобщее уважение и какое–то особое отношение…
Сережа Коваленко как раз из числа таких, обиженных жизнью людей. Обиженных не раз и не два, обиженных не только судьбой, но и людьми. Трудно сегодня поверить, глядя на этого атлетичного, подтянутого, интеллигентного офицера ср спокойным, умным взглядом все понимающих глаз, что когда–то тренеры, детские тренеры, как раз и призванные привлекать ребятишек к занятиям спортом, растить из них крепких телом и духом личностей, наотрез отказывались принимать Сергея в секцию. Трудно представить, что пережил нескладный и действительно выглядевший очень болезненным юноша, когда ему чуть ли не в лицо говорили нечто вроде этого: «Нам покойники не нужны, ты наших нагрузок не выдержишь, мы рисковать не можем. Иди–ка ты, парень, домой, к маме…» И это говорили ему, сыну заслуженного генерала, ему, который мечтал о спорте, о баскетболе… Что ж, советскому баскетболу только повезло, что на первых порах Сергею отказывали в праве быть сильным, ловким, умелым, стойким. Жалкий на вид–при росте 203 сантиметра он весил менее 60 кг — юноша обладал недюжинным характером, упорством и, главное, верой. Верой в то, что существует справедливость, что есть люди, которые увидят его и поймут, а поняв, помогут стать спортсменом. Вера в то, что трудом, осмысленным трудом можно добиться всего на свете. И как ни было ему обидно, Сергей не отчаивался и не падал духом. И когда учитель физкультуры отправил его к прекрасному тренеру и добрейшей души человеку — Михаилу Ермолаевичу Кекелидзе, одному их первых в стране заслуженных тренеров СССР по баскетболу (рано, очень рано ушел из жизни всеми любимый дядя Миша, едва пятьдесят ему исполнилось), в жизни Сережи Коваленко наступили очень важные перемены: он стал баскетболистом и был им на протяжении двадцати с лишним лет, играя в командах мастеров тбилисского ГПИ (и при нем это был крепкий, интересный коллектив), киевского «Строителя», ЦСКА, а в сезоне 1984–1985 годов очень помог киевскому СКА завоевать место в восьмерке лучших команд страны и становлению молодого центрового Гоборова, кандидата в сборную страны! Второй показатель долголетия центровых в баскетболе после Александра Канделя…