Сей весьма реалистично изображенный бал был прерван прибытием курьера из Охотска. Он принес прекрасные известия, в частности, Лаперуз получил сообщение о производстве его в чин командира эскадры[161].

Во время стоянки в Петропавловске французские моряки, движимые чувством солидарности, делающим честь всем, кто связан с морем, отправились почтить память капитана Клерка, возглавившего английскую экспедицию после гибели капитана Кука и похороненного здесь. Они посетили его могилу и установили большую медную доску с памятной надписью, а затем посетили также могилу своего соотечественника Луи де ла Кройера, члена Академии наук, умершего на Камчатке в 1741 году на обратном пути из Русской Америки. Он принимал участие в экспедиции, организованной самим русским царем.

«Авачинская бухта, — писал Лаперуз, — является самой красивой, удобной и безопасной из всех, что нам встречались. В ней есть две обширные гавани, одна на восточном берегу, другая на западном, и в них могли бы укрыться объединенные флоты Англии и Франции».

Двадцать девятого сентября 1787 года «Буссоль» и «Астролябия» снялись с якоря. Господин Лессепс, вице-консул в России, до тех пор сопровождал Лаперуза[162]. Он получил задание от новоиспеченного командира эскадры отправиться во Францию по суше, с тем чтобы передать правительству дневник и отчеты экспедиции. Позднее мы узнаем, как справился с этой трудной задачей Лессепс, вынужденный пересечь всю Сибирь и Россию.

Покинув Камчатку, фрегаты направились на юг, затем взяли курс на восток, затем опять на юг и, таким образом, прошли более трехсот лье, не найдя никаких следов земли, якобы открытой испанцами в 1621 году. Они прошли мимо тех мест, где коммодор Байрон обнаружил вроде бы острова Опасности, но не нашли их и добрались наконец до архипелага Мореплавателей (Самоа), открытого Бугенвилем.

Множество пирог немедленно окружили корабли. В них сидели туземцы, по выражению Лаперуза, «более безобразные, чем это может быть дозволено». Лаперуз заметил там среди толпы уродливых мужчин двух женщин, черты лиц которых также были начисто лишены миловидности.

«У младшей, которой можно было дать лет восемнадцать, — писал Лаперуз, — на ноге была отвратительная язва. У многих островитян тоже имелись большие раны на различных частях тела. Возможно, они являлись первоначальными проявлениями проказы, так как я заметил двух мужчин, чьи изъеденные язвами невероятно распухшие ноги не оставляли никаких сомнений насчет того, какой болезнью они страдали. Туземцы не были вооружены. Они приближались к нам с большой робостью. Их поведение свидетельствовало о том, что они столь же мирные люди, как и обитатели островов Общества и Дружбы (Тонга)».

Девятого декабря фрегаты стали на якорь у островов Мануа. Якорная стоянка оказалась не слишком надежной. Лаперуз задумал быстро набрать воды и дров, чтобы не оставаться в этом месте еще одну ночь. Приняв все меры предосторожности и проверив все корабельные службы, чтобы не было никаких неприятных неожиданностей, он высадился на берег и отправился к источнику.

Что касается капитана де Лангля, то он в это время направился на экскурсию в маленькую бухту, находившуюся в одном лье от источника. «И эта прогулка, из которой он вернулся совершенно очарованный красотой увиденной там деревни, явилась причиной всех наших бедствий», — написал Лаперуз.

На суше начался оживленный товарообмен. Мужчины и женщины устроили на берегу настоящий рынок, где продавались различные изделия местных мастеров, куры, попугаи, всякие корешки, фрукты, овощи и тому подобное. Однако произошло одно событие, нарушившее всеобщую гармонию: один туземец забрался в шлюпку, схватил деревянный молот, называемый на флоте мушкелем[163], и стал изо всех сил колотить им по спине матроса, сидевшего в шлюпке. Мастера по проламыванию голов немедленно схватили и вышвырнули за борт.

Как и де Лангль, капитан Лаперуз совершил чудесную прогулку в сопровождении женщин, детей и стариков. Он увидел очень плодородный край, с очень здоровым климатом, где продовольствия было с избытком и оно отличалось большим разнообразием.

Несмотря на то, что Лаперуз был очарован своей прогулкой по океанийскому раю, он все же сохранял бдительность, как и положено начальнику экспедиции, чья подозрительность никогда не должна дремать. Он хотел как можно скорее сняться с якоря.

Однако никаких серьезных столкновений не было, кроме того, когда матросы были вынуждены искупать туземца, схватившего мушкель, не причинив ему при этом ни малейшего вреда. Благодаря благоразумию французов ссоры не перерастали во что-то более серьезное, так как моряки постоянно держались настороже, получив приказ не вступать в конфликт с островитянами.

Лаперуз отдал приказ приготовиться к подъему якорей, но де Лангль обратился к нему с просьбой позволить еще несколько раз сходить на шлюпках за водой.

Как говорится в отчете, «… де Лангль придерживался взглядов капитана Кука и считал, что свежая вода в сто раз лучше той, что имелась в трюме. Так как у нескольких человек из его команды появились легкие признаки цинги, он совершенно справедливо полагал, что мы должны принять все меры для улучшения их состояния».

У Лаперуза было какое-то тайное предчувствие, побуждавшее сначала отказать де Ланглю в его просьбе. Но тот настаивал и даже предупредил начальника экспедиции, что именно на него падет ответственность за возможное развитие болезни. Он указывал на то, что гавань, где он намеревался высадиться, была очень удобна. Де Лангль сказал, что он сам лично возглавит отряд, и обещал через три часа вернуться с бочками, наполненными водой.

«Де Лангль был очень здравомыслящий и способный человек, и это обстоятельство скорее, чем какие-то другие соображения, и побудило меня дать согласие, или, вернее, подчиниться, его воле…» — записал в отчете Лаперуз.

Итак, на следующий день две шлюпки под командованием Бутена и Мутона, взяв на борт всех больных цингой, а также шестерых солдат и каптенармуса, всего двадцать восемь человек, отошли от борта «Астролябии», чтобы поступить в распоряжение де Лангля, находившегося на большом баркасе. Его сопровождали довольно плохо чувствовавшие себя Ламанон и Колине, а также выздоравливающий Вожюа. Командовал баркасом Гобьен. Еще тридцать три человека отправились с «Буссоли», в том числе Ламартиньер, Лаво и отец Ресевер. Итак, всего в походе принимали участие 61 человек, так сказать, цвет экспедиции, ее элита[164].

Де Лангль вооружил всех участников похода ружьями и приказал установить в шлюпках шесть фальконетов[165]. Он сам и все его спутники были чрезвычайно удивлены, когда вместо обширной и удобной бухты нашли маленькую бухточку, усеянную коралловыми рифами, куда можно было проникнуть по узкому извилистому каналу, где бурлили водовороты. Все дело было в том, что де Лангль побывал в этой бухте во время полной воды[166], поэтому первым его движением при виде открывшейся картины стало желание отправиться к прежнему месту набора воды.

Однако поведение островитян, огромное количество женщин и детей среди них, обилие плодов и свиней, принесенных ими для обмена, заставили умолкнуть глас благоразумия и осторожности. Он безо всяких помех и тревог выгрузил бочки, доставленные на первых четырех шлюпках. Солдаты установили на берегу полный порядок: они образовали живую изгородь вокруг того места, где работали матросы, оставив для них свободный проход. Но спокойствие длилось недолго. Пироги, наполненные островитянами, распродавшими привезенные на корабли продукты, возвращались. Они входили в бухту и мало-помалу совершенно ее заполнили. Вместо двухсот туземцев, включая женщин и детей, которых де Лангль обнаружил там полтора часа назад, теперь набралось тысяча — тысяча двести человек.