Неудивительно, что она перепутала черного кота на Темпл Бар с Полуночником Луи: в последнее время она так редко видела своего четвероногого компаньона, что почти забыла, как он выглядит. Фактически, последний раз они виделись в «Фениксе»…

Темпл закрыла программу и выключила компьютер и монитор. Последние светящиеся буквы исчезли.

Чего нельзя было сказать о длинной строчке светящихся и пульсирующих вопросительных знаков в мозгу Темпл.

Район, в котором жил Восьмерка О’Рурк, нисколько не изменился: он был все таким же гопническим.

Темпл оглянулась на свой аквамариновый «гео-шторм», стоявший у потрескавшегося тротуара, точно сверкающая синяя бабочка, только что опустившаяся на землю. Ей очень не хотелось оставлять свое сокровище без присмотра в этом жутком квартале среди ржавого металлолома на колесах.

Она остановилась перед входной дверью, потом нажала на древний звонок. Кнопка была покрыта сотней слоев облупившейся зеленой краски.

Ожидая ответа, Темпл смотрела сквозь внешнюю сетчатую дверь на внутреннюю деревянную, такую же облупившуюся и зеленую, покрытую сложным узором трещин, оставшихся в краске. Потом позвонила снова.

Надо было предварительно созвониться, — подумала она запоздало. Но, выйдя из «Серкл Ритц», она еще сама не знала, в какую сторону двинется.

Третий звонок, как и два предыдущих, не поколебал сонную тишину приземистого оштукатуренного дома под крышей, засыпанной гравием. Древний кондиционер наверху механически гудел в чердачном окне.

Дверь затеняли кривые кусты с листьями, настолько объеденными насекомыми, что определить их вид было невозможно. Темпл ждала, переминаясь с ноги на ногу в своих теннисных туфлях, и наблюдала, как мелкие красные муравьи движутся гуськом к порогу из трещины в асфальте.

Тяжелая деревянная дверь крякнула и отворилась.

Восьмерка О’Рурк стоял в проеме, моргая на свет.

— Надо было сначала позвонить, — сказал он. — Я по ночам работаю, днем отсыпаюсь. Погоди, рубашку надену.

Он исчез в доме, предоставив Темпл самой открыть внешнюю дверь с дребезжащей сеткой и пройти внутрь.

Дом встретил ее точно таким же затхлым духом, как и в предыдущий визит — все старые дряхлые дома пахнут похоже. Восьмерка появился, застегивая пуговицы на полиэстровой рубахе неопределенного цвета.

Темпл пошла за ним по тускло освещенным коридорам сквозь череду темных комнат в тот же самый кабинет с письменным столом размером с бильярдный и горизонтальными щелями окон под самым потолком.

Он включил верхний свет и уселся за стол:

— Ну, так что за дела?

Темпл села в зеленое кожаное кресло с комковатым сиденьем, пришедшее сюда из какого-то винтажного кабинета пятидесятых или со свалки, и попыталась придумать какое-то резонное объяснение своему визиту.

— Я вчера ездила в «Гуляку Луи»…

Восьмерка кивнул, возясь с последней пуговицей, второй от воротника. Рубашка была, оказывается, бледно-зеленого цвета.

«Под ней майка, — подумала Темпл. — Кто носит майки в наше время, да еще в такую жару, как в Лас-Вегасе? И это даже не современная модель из каталога «Sears», с короткими рукавами и v-образным вырезом, а натуральная «семейная» майка, какие носили в невинные времена до Кларка Гейбла и фильма «Это случилось прошлой ночью». Точно, Восьмерка и парни из банды «Глори Хоул» были из тех времен, тридцатых годов… и вот они оказались в девяностых, которые предпочитают Кельвина Клайна «семейным» майкам и семейным ценностям… Может, — подумала она, — Кроуфорд Бьюкенен тоже носит майку. Цвета детской неожиданности. Это бы подошло к его трусливому характеру».

— Ну, и что ты об этом думаешь? — спросил Восьмерка. Он зажег сигару, которая выглядела как лапа добермана, пораженная гангреной.

Темпл удержалась от того, чтобы начать разгонять ладонью дым. Все равно запах от этой сигары был еще хуже дыма.

— О чем?.. А, о ресторане! Интересный. Имя неплохое. Требуется много работы.

Восьмерка кивал после каждого ее краткого предложения.

Темпл подвинулась вперед в кресле:

— У этого ресторана имеется довольно много перспектив. Особенно, если… ну, если я, то есть, мы, будем плясать от вашего прошлого в банде «Глори Хоул».

Он поперхнулся, выдохнув целое облако синевато-серого дыма.

— Ты предлагаешь… привязать его к городу-призраку?

— Тематически. Да, тематически. Смотрите сами. У вашей банды достаточно местного колорита даже для мега-сити вроде Лос-Анджелеса не говоря уже о Лас-Вегасе. Возьмем само название «Гуляка Луи». Оно сразу отсылает нас к просторечью, ко временам джаза, ваннам, наполненным водкой, к парням с наплечными кобурами и портсигарами и их дерзким подружкам в чулках с подвязками.

— Ванны были с джином.

— А я что сказала?.. Ну, простите, перепутала.

— Во времена сухого закона мы все были еще дети, — сказал Восьмерка с сомнением в голосе.

— Ну да, но ведь вы уже были! И Джерси Джо Джексон тоже ведь был?

— Этот скунс! — Восьмерка так разволновался, что с размаху затушил свою сигару в зеленой стеклянной пепельнице размером с поднос, стоящей на краю стола.

Темпл возблагодарила всех богов.

— Скунсы могут быть о-о-очень колоритными, — сказала она с нажимом.

— Ага, если кому-то нравится черно-белое, как тюремная одежонка.

Темпл улыбнулась:

— Ну, вы поняли, что я имею в виду? Заключенные! Вы и ваши приятели о-о-очень колоритная банда! Насчет Джерси Джо Джексона…

— Он подох, а мы нет.

— И это к лучшему. Мы можем… э-э-э… эксплуатировать его легенду, не задевая никого из живых.

— Мы?

— Ну… хотя бы подумайте об этом. Разве Джерси Джо Джексон не был членом банды «Глори Хоул»?

— Ага, был. Но не так долго.

— Почему?

— Во-первых, он сбежал с половиной серебряных долларов, которые мы стянули с того поезда. И попрятал их по разным дырам, которых в сороковых в Лас-Вегасе было полным полно.

— А вы? Вы зарыли то, что осталось, в пустыне Мохав, да так удачно, что потом сами сорок лет не могли найти, где зарыли.

— Ага. Но это из-за подвижек почвы. Пески. Пустыня выкидывает такие фокусы, понимаешь ли. Движется вокруг тебя, как тучи в небе во время сильного ветра. Да… И ветра, они тоже меняют лицо пустыни, как время меняет людей. Посмотри на меня. Ты можешь хотя бы представить, каким я был в твоем возрасте, детка?

Темпл покачала головой.

Откуда берутся все эти морщины и складки? Глаза, провалившиеся вглубь, точно зарытые в песках монеты? Уши и носы, как будто увеличившиеся в размерах?..

Она подумала об изъеденном песками и временем облике египетского Сфинкса и слегка содрогнулась, вспомнив его современную копию у отеля «Люксор» — косметически обновленную копию, с восстановленным лицом. За потрепанной внешностью старого Восьмерки О’Рурка она вдруг увидела мускулистого, сухощавого молодого парня, загорелого до цвета коринфской кожи, в белой «семейной» майке, работающего на какой-нибудь разгрузке-погрузке, потеющего во славу дяди Сэма.

— Дело в том, что самое интересное — это ваши годы, — сказала она. — В смысле — ваше время. Время, когда часы тикали, а женщины носили чулки со швом, и люди были добрее и смотрели на все вещи совершенно иначе. Когда даже падшие женщины были стильными, а мужчины брились опасными бритвами и носили шляпы. «Федоры». Все эти правила. Вся эта жизнь. Весь этот… джаз.

— Ничего не понял. К чему ты все это говоришь, а?

— Потому что я хочу достучаться до ваших воспоминаний, мистер Восьмерка! Я хочу вернуть времена банды «Глори Хоул», вернуть их на Темпл Бар у озера Мид. И здесь, в городе, в «Хрустальном фениксе». Я хочу привезти сюда духовой оркестр из Нового Орлеана. Как вам понравится туба? А французский кларнет?.. Пиарщики всегда находятся в одном танцевальном па от жуликов. Лучше всего покупают соус, а не стейк, сияющий джаз-бэнд, а не песню, ча-ча-ча на поверхности, а не то, что лежит под ней. Поющую и танцующую женщину, а не детектива-любителя…