Один из священников в часовне на этой неделе читал проповедь об Иакове, который боролся с ангелом, пока он не вырвал благословение у ангела, ангела, который оказался самим Господом Богом. В ту ночь Иаков получил Его благословение, а вместе с ним и хромоту, которая никогда не излечится. Учение было о том, что никто не ушел от Бога полностью целым. Кингсли будет хромать от Сорена, в то утро и каждое утро после ночи с ним. Он будет уходить хромая и знать, что он сделал так не потому, что был проклят, а потому, что он был благословлен. Так что, если Сорен хотел, чтобы он умолял, то Кингсли будет умолять. И он умолял.

- Пожалуйста… - вздыхал он. - Monsieur. Я сделаю что угодно, что ты мне скажешь. Все, что угодно. Только дай мне кончить, пожалуйста ... - и снова, и снова. Кингсли унижался, пока Сорен продолжал свое чувственное нападение. Нападение, было такое чувство, что это настоящее нападение. Чем нежнее Сорен прикасался к нему, чем осторожнее, тем больше Кингсли жаждал большего. Даже насилие принесло бы меньше боли, чем такого рода нежности. Только Сорен мог сделать удовольствие таким жестоко болезненным. От его легких ласк сводило каждый нерв в теле Кингсли. Через час рук Сорена на нем, его рта на нем, каждое прикосновение ощущалось, как наждачная бумага, натирающая открытую рану.

- Больше, - приказал Сорен, целуя впадинку у основания горла Кингсли и медленно, снова продвигаясь вдоль груди и живота.

- Дай мне облегчение, и ты можешь владеть мной вечность, - обещал Кингсли. - Моим телом, моим сердцем, моей душой, возьми все, если только позволишь мне…

- Я уже владею тобой.

Язык Сорена слегка щелкнул по чувствительной коже бока Кингсли, именно того места, где ему было немного щекотно. Слезы покатились из его глаз, скользя в волосы. Он заставил себя кончить, но не смог. Ему было необходимо прикосновение.

- Всем в тебе, какую бы цену оно не имело, что не так уж и много… Я владею твоим телом ... - Сорен скользнул обеими руками вдоль связанных рук Кингсли. – Я владею твоим сердцем… - он прижался губами к груди Кингсли. - Поскольку ты француз и не католик, я даже не уверен, что у тебя есть душа …

- Она у меня действительно есть. Я храню ее в моем члене. Не стесняйся, можешь высосать ее, - сказал Кингсли, будучи сейчас достаточно отчаянным, чтобы насмехаться над Сореном.

Сорен наградил его наглость быстрым, жестким ударом по лицу.

- Это не способ получить то, что ты хочешь.

- Тогда скажи мне как… пожалуйста, - голос Кингсли сорвался, а его горло сжалось. - Нет ничего, чему я не буду подчиняться, если ты позволишь мне кончить. Ничего.

- Ничего? - Сорен оседлал его бедра.

Кингсли был раздет донага в момент, когда он вошел в скит, но Сорен до сих пор был одет в брюки, рубашку, жилет и галстук. Потребность почувствовать кожу Сорена на своей, была почти столь же велика, как и его потребность кончить.

- Ты подчинишься насилию?

- Боже, да.

Кингсли проглотил комок в горле. После первой порки сегодня вечером, Сорен наклонил его над стулом и насиловал его. Сорен приказал ему не кончать, и не трогать ничего, кроме своих плеч, пока он внутри него.

- Ты подчинишься порезам?

Кингсли сделал паузу, а затем кивнул.

- Oui. Что угодно.

Сорен порезал его лишь однажды, и вид лезвия бритвы одновременно и пугал, и возбуждал, что было за гранью его понимания. Он никогда не видел, чтобы глаза Сорена становились таким черными от желания, какими они были тогда, при виде красной крови на оливковой коже Кингсли. Чтобы увидеть этот взгляд снова Кингсли позволил бы Сорену вырезать его язык, если это было то, чего он хотел.

Сорен скользнул руками от запястий Кингсли до его плеч, по груди, и вниз, к его животу, а затем снова вверх, сделав паузу, наконец, остановившись, плотно обхватив горло Кинга.

- Ты позволил бы мне убить тебя?

Сорен уставился на Кингсли своими стальными серыми глазами, напрочь лишенными жалости. Кингсли снова сглотнул и почувствовал свой кадык, прижатый к рукам Сорена.

Он прошептал: - Да.

- Хорошо.

Пальцы Сорена сжались вокруг его горла, и в один прекрасный, ужасный момент, Кингсли увидел белый свет Мира Грядущего и Бога, стоящего перед ним. Но руки на его шее исчезли, и он почувствовал на себе невероятный жар. Сорен толкнулся пальцем в него, и когда он прикоснулся к тому месту, что отправило его в пароксизм удовольствия, Кингсли дернулся. И с одним гортанным криком, кончил в рот Сорена.

Оргазм длился вечно, так долго, что Кингсли не только чувствовал, что это никогда не кончится, но и боялся, что это никогда не кончится. Снова и снова, волны освобождения захлестывали и проходили сквозь него. Позже он осознал, что это продолжалось всего несколько секунд, но чистое облегчение, в конечном счете, после часа пыток, позволение ему кончить, лишило его чувств и какого-либо постижения времени. Сорен имел эту власть. Мало того, что Кингсли подчинялся воле Сорена, само время делало это.

Через день или через год, или через несколько минут, Кингсли начал выходить из тумана. Открыв глаза, он обнаружил Сорена, отвязывающего его лодыжки от прутьев кровати.

- Merci… - выдохнул Кинг, улыбка лениво расползлась по его лицу.

- De rien.

Сорен искусно сворачивал веревочные путы. Кингсли любил наблюдать за Сореном с веревкой, он обладал такой естественной грацией в этом. Все, что он делал с Кингсли, казалось, таким контролируемым, таким ритуальным. Даже избиение имело странную красоту.

- Ты отлично справился.

- Я стараюсь угодить тебе.

Кингсли произнес эти слова, прежде чем он даже придумал их. Он произнес их пессимистичным тоном, ощущая, как всегда, что чтобы он ни делал, никогда не будет достойным Сорена.

Сорен освободил его запястья и Кингсли вытянул руки, кровь по венам хлынула к его похолодевшим пальцам. Он вздрогнул, когда почувствовал руку Сорена на своем лице и в этот раз не пощечину, а легкое прикосновение.

- Ты угодил, - сказал он, потрепав Кингсли за подбородок, прежде чем покинуть кровать.

Кинг перекатился в сидячее положение и натянул на себя одеяло. В течение часа пыток, он почти вспотел от желания. Теперь он чувствовал прохладу, почти холод, и такое спокойствие, что он осознавал, если оставить его одного в покое, он мог проспать в течение следующих десяти часов.

- Угодил?

- Не делай удивленное лицо. Почему ты думаешь, что не сможешь угодить мне?

Сорен принес небольшой сундучок со склада, они использовали его, чтобы прятать свои импровизированные путы и ремни, которыми он порол Кингсли.

Кингсли пожал плечами.

- Je ne sais pas. Mais ты так много требуешь от меня. Я не могу поверить, что даю тебе то, чего ты хочешь.

- Кингсли, ты доверил свою жизнь в мои руки. Нет ничего, чего бы ты не позволял мне делать с тобой, из того чего бы мне хотелось. Ты угождаешь мне больше, чем я могу сказать.

Лицо Кингсли обдало жаром, когда он покраснел от комплимента. Пока они были под влиянием момента, Сорен говорил ему самые ужасные вещи, что он был никем, рабом, слугой, лишь имуществом, используемым для удовольствия Сорена. Неужели он на самом деле не имел в виду те вещи? Или же он имел их в виду в тот момент, а не после? Или, может… может, он имел их в виду, и Сорену нравилось, что Кингсли не спорил?

- Я… - Кинг кивнул, плотнее укутавшись в одеяло. - Я рад, что радую тебя. Это самое главное.

Сорен вернулся к кровати и коснулся прядей волос Кингсли. Кинг заставил себя не двигаться. Он хотел повернуться и поцеловать в открытую ладонь Сорена, но он оставался сильным. Он унижался достаточно сегодня.

- Так должно быть.

Сорен улыбнулся ему и слегка шлепнул кончиками пальцев по распухшим губам Кингсли. Кинг поморщился и Сорен рассмеялся, возвращаясь обратно к сундуку.

- Сукин сын, - сказал Кингсли, используя свое любимое американское ругательство.

- Только за это, ты получишь дополнительную порку, когда мы придем сюда в следующий раз.