Изменить стиль страницы

Он крепко сжал ее в объятиях.

- Уес, ты мой герой. Я не могу поверить, что ты так возражал своему отцу. Он немного…

Нора отстранилась, выразительно изобразив известную сцену убийства в душе из «Психо»*. Уесли смог только кивнуть, соглашаясь.

- Да, с этим не поспоришь. Он хороший парень. Правда. Он просто слишком заботится обо мне и маме.

- Семьянин. Я уважаю это. Мой отец продал бы меня с потрохами, чтобы погасить свой десятидолларовый долг, если бы знал, что выручит за меня десятку.

- Отец тебя недолюбливает просто…

- Ненавидит, он меня ненавидит, - исправила она.

- Хорошо, он тебя ненавидит просто потому, что думает, что ты причиняешь мне боль.

Нора потянулась вверх и погладила щеку Уесли. Он уткнулся лицом в ее ладонь и поцеловал.

- Уесли, я действительно причинила тебе боль.

Он кивнул, больше ничего не сказав. Нора снова сжала его в объятиях. Она обнимала его долго, так долго, что он даже забыл, что она обнимает его. Он поцеловал ее волосы, вдыхая ее аромат - аромат орхидей. Нора всегда пахла орхидеями... Когда-нибудь он спросит у нее почему.

- Я должна идти. 

Она отстранилась.

- Что?

- Я могу остановиться где-нибудь в городе. Не хочу доставлять тебе еще больше неприятностей. Нора Сатерлин в доме = неприятности. Это законы математики.

Уесли покачал головой и взял ее за руку.

- Когда это ты начала заниматься математикой? Не отвечай. Слушай, ты не доставишь неприятностей. Мы собираемся послать все к черту и отдохнуть, провести время вместе и во всем разобраться. И никаких проблем, правда?

Нора тяжело вздохнула. Она скрестила руки на груди и прислонилась к колонне позади нее.

- Останься на неделю. Пообещай мне неделю, - сказал Уесли. - Если ситуация с моим отцом будет прежней в течение этой недели, то мы вернемся в Коннектикут. Хорошо?

Уесли посмотрел на Нору. Она закрыла глаза и выдохнула через нос. Существовала ли в мире женщина красивее, чем Нора Сатерлин? Даже после целого дня за рулем и будучи одетой в простые джинсы и белую футболку, плотно обтягивающую ее восхитительную грудь, которая преследовала его во снах и наяву, и с ее густыми темные волосами, собранными сзади в хвост, и с растертым карандашом для глаз и поблекшей помадой…  она сводила его с ума одним своим видом... но он так же знал, что под этим внешним слоем, скрывался ее ум, ее чувство юмора, ее дух, который никто не мог сокрушить. Даже Сорен. Проклятие. Нет другого слова для Норы Сатерлин. Только «проклятие».

- Ладно. Одну неделю, - пообещала она, открывая глаза.

- Хорошо. Думаешь, что сможешь вести себя хорошо в течение одной недели?

- Наверное, нет. Но я постараюсь. Ради тебя.

- Спасибо.

- Нет проблем, - ответила Нора, направляясь к ее машине. - Серьезно, даже я не cмогла бы доставить много неприятностей за неделю, верно?

*Motel 6 – сеть бюджетных мотелей в США и Канаде. Изначально в них предлагались услуги по исключительно низкой цене – 6 долларов за ночь. Этот гостиничный тариф впоследствии стал частью названия сети. 

*Психо – психологический триллер Альфреда Хичкока (1960 г), в котором главную героиню убивают ножом в душе. Эта картина стала одной из самых нашумевших и "цитируемых" лент в истории кинематографа.

Глава 7

Север

Прошлое

В течение двух недель, единственное, чем занимался Кингсли, это наблюдал за Стернсом. Он ходил на уроки, ел, делал вид, что относился по-дружески к другим мальчикам, но все, что он делал, было лишь притворством, маской, обманным маневром. Для того, чтобы искупить вину за свое поведение в первый день в школе Святого Игнатия, Кингсли разыгрывал из себя святого в глазах окружающих его людей. Но он существовал исключительно для Стернса, исключительно для греха.

Однако Стернс не поддерживал его игру.

- Аристотель, - произнес нараспев отец Роберт, скрипя сломанным куском мела по доске, - имел довольно необычную идею о мысли, о разуме. Он думал, что местонахождением разума было сердце. Мозг был не более чем охлаждающим пунктом воздухообмена - вентиляцией. Интересно, что древние египтяне тоже думали, что мозг был бессмысленным органом, в то время как само сердце было вместилищем для души и разума. Современная наука говорит нам, что это не так. Но что Иисус говорит нам об этом?

В глубине сознания Кингсли знал ответ на этот вопрос. Будучи ребенком, он редко, когда ходил в церковь. Но иногда мать брала его с собой. В соседней Католической церкви проходило богослужение на английском языке для американских эмигрантов как она. Она ходила туда, не столько для того, чтобы поклоняться Богу, сколько отвести душу, целый час слушая свой родной язык. Кингсли наслаждался теми моментами наедине с матерью. Его сестра, Мари-Лаура, никогда не выбиралась из постели раньше полудня в выходные. Его отец, ревностный протестант, зарекся и ногой не ступать в католическую церковь. Поэтому она была полностью в его расположении. Ничто не делало его счастливее, чем то, что мама была всецело посвящена ему. Хотя иногда он обращал внимание на священника и проповеди. И какая-то часть одной из этих проповедей осталась в его памяти даже столько лет спустя. Что-то про разум…

Класс сохранял молчание. Кингсли взял в руки Библию и начал листать ее. Возможно, если бы Бог был на его стороне, то он нашел бы страницу или нужный стих. Стернс тоже был в этом классе богословия, сидя в другой стороне, у окна, в самом холодном месте в классе. Несмотря на то, что он приходил первым, он мог бы сесть возле камина, но он никогда этого не делал.

- Ни одного ответа? – отец Роберт развернулся лицом к классу. – Кто-нибудь?

Кингсли увидел, как отец Роберт взглянул на Стернса, который, казалось, подавил вздох.

- От Матвея двадцать два, стихи двадцать семь - двадцать восемь, - сказал Стернс, когда стало ясно, что никто больше не будет говорить.

- Очень хорошо, мистер Стернс. Вы можете процитировать эти стихи для нас?

Процитировать? Кингсли уставился на Стернса, который, казался самим воплощением академического совершенства. Его школьная форма была безупречной, и каждый волос на его светлой голове был на своем месте. Как бы Кингсли ни старался, он все равно выглядел растрепанным и помятым. Отец Генри всегда дразнил его по этому поводу, говоря, что тот всегда выглядит так, словно только что вылез из постели. Если бы.

Не открывая своей Библии, Стернс заговорил.

– “Иисус сказал ему: Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь”.

- Очень хорошо, мистер Стернс. И какое же отношение этот стих имеет к нашей дискуссии о разуме и сердце?

- Иисус проводит различие между разумом, сердцем и душой. Они являются отдельными сущностями.

Отдельными сущностями? Глаза Кингсли расширились от сказанного Стернсом. Кто преподавал в классе?

- Является ли это доказательством того, что разум и сердце и душа совершенно отдельны и не имеют ничего общего друг с другом? - продолжал отец Роберт.

Он махнул рукой на десять учеников в классе, словно пытаясь побудить их к ответу. Но ответа не последовало.

- Мистер Стернс?

Стернс сел ровнее.

- Не обязательно. Тринитарная формула*, которая предписывает креститьсяво имя Отца и Сына, и Святого Духа, была утверждена как догмат Первым Константинопольским собором*, не взирая на то, что Троица содержала в себе три отдельных ипостаси, она также была единосущной. Когда Иисус говорит нам любить Господа нашим сердцем, душой и разумом, Он говорит нам, что они триедины в одной сущности, как и Бог.

- Очень хорошо, мистер Стернс. Теперь, если мы вернемся к катехизисам…

В то время как все в классе открыли свои книги, Кингсли мог только продолжать пялиться на Стернса. На миг тучи за окном разошлись и лучик солнца, которого не видели много дней, заполнил аудиторию белым светом. Кинг мог сосчитать каждую ресницу, обрамлявшую глаза Стернса. И пока солнце не спряталось за тучу снова, Кингсли сидел, затаив дыхание.