Изменить стиль страницы

Идем в Уругвай. «На дворе» свистит холодный ветер. Вода в океане какая-то мутная, глинистая. Волны. А там вдали ходят «беляки» – предвестники шторма. Пишу письма на Родину в надежде отправить их из Монтевидео. Поднимаюсь в рубку, где начальник рации Борисовец, как и всегда, выдает какую-нибудь шутку:

– Подходим к городу, где самые лучшие, самые дешевые в мире полушубки!

13

Третьего, четвертого, пятого июня. После суточной стоянки на рейде поставили к причалу и тут же к нашему борту привалил русский рыбачок. Средний сейнер. Рижане. Четыре месяца были в море без захода в порты. Сейчас отдыхают, ремонтируются и снова к берегам Африки.

Помполит решил использовать меня на полную катушку: вожу в город группы морячков – из рядового состава, матросов, мотористов. Привел на судно одну группу, а помполит: нет ли желания прогуляться еще раз в город? Собственно, исколесил этот Монтевидео вдоль и поперек. Ребята, у кого еще есть валюта, ищут дубленки, о которых и говорил начальник рации – «самые лучшие, самые дешевые». Познакомились на улице с русской эмигранткой – Софьей Андреевной назвалась. Тридцать два года живет в Уругвае, сама из-под Минска. Два сына живут в Австралии. Хорошо живут. А вот здесь, мол, дороговизна, растут цены на продукты, одежду, электроэнергию. Сейчас зима, приходится обогреваться электрокаминами, а это накладно.

Кто-то из парней заметил:

– Страна, говорят, бедная, развивающаяся, а магазины ломятся от товаров.

В самом деле! Грустно вспоминать при этом российские прилавки, особенно – продовольственные.

Утром торговцы магазинов и лавок поднимают решетки дверей, начинают уборку внутри. На улице, вероятно, убирают по ночам. Но странное дело, урн почти нигде нет. Окурки приходится, следуя примеру местных жителей, бросать под ноги. Курят и в магазинах и в кинотеатрах, курят везде. Запомнилось шумное, многолюдное припортовое кафе, где царство шашлыков, жареного мяса с экзотическими названиями, колбасок и сарделек и, конечно, разлив красного сухого вина, пива. Толпы народа – праздничного, жующего, пьющего. И – ни одного пьяного! Но дым коромыслом от мангалов, печек и сигарет. Половые, так называю на старороссийский манер расторопных ребят в косынках и белых халатах, орудуют ловко и быстро носятся среди публики, как заведенные. Тут же, на глазах, кладут на разделочные доски мясо, рубят его на доли и порции длинными ножами-мачетами, посыпают приправой, солью, бросают на решетки, под которыми пылает огонь. За какие-то минуты, с пылу, с жару подают готовое на алюминиевые тарелки-блюда. Приносят, по желанию, пиво, воду, вино, кока-колу.

Наше угощение (на троих!) обошлось в 1800 песо, примерно, три рубля с небольшим.

На открытой площадке возле кафе-таверны, где столики, играет оркестр: негры в униформе дуют в медные трубы. Юная танцовщица в короткой юбочке, с диадемой на лбу, задорно танцует. Аплодисменты. Затем она, потряхивая жестяной банкой с мелочью, собирает плату за зрелище. Пожилой дядя, поцеловав девушку, кладет в банку бумажную купюру.

– Привет, камарадо! – мы только что покинули таверну, пробираемся поближе к своему причалу, а тут навстречу – наши, советские. Рыбачки с черноморской плавбазы.

– Привет, нашего нигде не встречали?

Черноморцы потеряли вчера в увольнении своего радиста. Теперь ходят-бродят по городу, ищут. Зашли вчера в кинотеатр. Он оттуда и исчез. Заявляли в полицию, сведений пока нет. И следов нет.

– Деньги у него есть? – спрашиваем.

– Сто долларов и фотоаппарат. Полагаем, загулял где- нибудь в русской общине, придет на пароход к отлету самолета. У нас смена экипажей.

А мы полагаем, это верней всего, что это последний рейс радиста. Долго ему «загорать» на суше, может, всю оставшуюся жизнь.

К семи вечера взяли на борт последние контейнера и тюки с шерстью, ушли в Буэнос-Айрес. Прощай, Уругвай, где недавно была резня коммунистов, бесчинствовали военные. Сейчас мир и лад. Ночь перехода по заливу Ла-Плас и мы на рейде Аргентины. Дует холодный ветер.

14

Буэнос-Айрес в переводе на русский язык означает – свежий воздух! Так воскликнул один из моряков, что сошел здесь на берег столетия назад. Сейчас здесь огромный многомиллионный город, много военных, оружия и прочей милитаристической атрибутики. Недавно на Мальвинах отгремела короткая кровопролитная война с Англией. И мы оформляем пропуска в город – с фотографиями и отпечатками пальцев.

На проходной охрана с автоматами. Но военные, как и все латиноамериканцы, народ приветливый, улыбчивый, хоть и при строгой форме. А мы идем навестить наших рыбаков, что стоят у причала небольшого судоремонтного заводика. Ходу несколько минут, через площадь и улицу, и мы на территории заводика, миновав еще один пост охраны с автоматами. На территории, возле строения, возле свалки металлолома, прохаживается фигура в «спецуре» и в сапогах. Что-то высматривает, выискивает. «Однако, наш!» – угадываем наметанным глазом. Мужик тут же подцепил увесистый пласт-обломок железа, вскинул на плечо.

– Что тут промышляешь? – окликнул его Леня Разводов.

Мужичок без удивления откликнулся, повернулся, зашагал рядом:

– Да на ремонте мы. Уж какой месяц.

Поднялись на палубу среднего траулера. Толпа курильщиков. Кто в чем – в телогрейках, спортивных костюмах, один в полушубке деревенском – в пору за сеном отправлять в таком кожухе. Столик, скамейка, обрезок бочонка. Надпись белой краской: «Для окурков».

К нам интерес. Прижимает ли начальство, ну в смысле выпивки? У них прижимает тоже, но потихоньку, под «одеялом» можно. Спиртное в Аргентине дешевле газировки. Какие заработки? У вас, торгашей, тоже оклады? Говорят, добавили? У нас, мол, тоже. Но на круг у рядового состава выходит рублей по двести. Стоит ли за эти деньги кантоваться месяцами в морях другого полушария? Но кантуемся. С валютой тоже зажимают. Вот и крутись рыбак: магнитофоны, ковры, другое шмутье. На «забой». Жить-то как-то надо, семьи содержать. А в Калининграде таможня совсем озверела. Сейчас, мол, она, таможня, перешла на хозрасчет. Больше задержаний «незаконного» товара, больше выгоды. Московская таможня в Шереметьево, правда, помягче: везешь два ковра, вези.

Как с краской у вас на пароходе? У нас туго. Но латаем и красим ржавчину, как можем. Суда старые, дряхлые. Ткни посильней в борт или надстройку, дырку сделаешь. Рискуем, мол, но работаем. Рядом вон новороссийский рыбак стоит. Они, новороссийцы, в прошлом году после гибели «Нахимова» в такой панике были, когда присмотрелись на чем они плавают: старые корыта.

На свое судно возвращаемся уже в сумерках. Огни порта, огни большого города. В портовых забегаловках – обшарпанных, грязных, кормятся местные работяги. Но на заборах и стенах размашистые, горделивые патриотические надписи на испанском о неприменном возвращении стране Мальвинских островов, отторгнутых от Аргентины английским флотом. Аргентинцы считают это оскорблением национального достоинства. Винят во всем тогдашнего президента страны, которому предлагали военную помощь и Уругвай, и Бразилия, и Парагвай. Но президент отказался. В результате – гибель двухсот молодых аргентинских моряков и военных кораблей.

Пароход наш под погрузкой. Полным, как говорится, ходом она идет. Партиями подвозят бурильные трубы-макароны. Работы палубным кранам-стрелам по горло. Но весело трудятся местные работяги. С улыбкой встречает нас у трапа и охранник с огромным кольтом в кобуре у бедра. Вчера здесь произошла встреча с родственниками нашего пассажира Василия Гордеевича Гоцика, который прошел с нами все штормы, жару тропиков и холод кондишена, когда уж очень «старались» нас охладить в каютах механики.

– А постарели-то как!

– И ты, Василий, постарел.

Немудрено, встретились через тридцать два года разлуки. Василий и родился в Аргентине, вырос здесь, служил в аргентинской армии, оставаясь советским подданным. В 56 году, после «оттепели» хрущевской, уехал на родину отцов в Донецк. Работал там водителем, сварщиком. И вот обнимает сестер, брата, племяшей, уже не знающих русского языка. Наконец родственникам разрешили подняться на борт. Зашли в каюту Василия. С благодарностью жмут руки помполиту, доктору, мне. «Спасибо, привезли в целости, сохранности!» А Василий Гордеевич: «Обратно поеду домой только на этом судне, только с этим экипажем». Когда будет такая возможность? Месяца через три, не раньше.