О шубе
Срывая бас,
Метель гудит по роще,
И соловьи ушли за окоем.
Но в стужу я сжимаюсь
Только жестче,
Чтоб испытанье
Выдержать огнем.
Сибирский я,
Отмеченный,
Кондовый.
Я в землю врос
Корнями кедрача.
На мне и сталь
Кольчуги ермаковой
Под шубою –
Не с царского плеча,
А под мужичьей!
Что по стати сшита,
Что не берут
Метельные штыки,
Под той, что перед миром
Знамениты,
Когда в них шли
Сибирские полки.
Звенел апрель
Звенел апрель, шагая тропкой вешней,
Косым лучом месил в сугробе снег.
В селе развесил белые скворечни
Апрельский день – хороший человек.
Еще сугроб корявый, темнолицый,
У кромки леса плакал, чуть живой,
Он уходил, вернувшимся синицам
Зеленою кивая головой.
Хельсинки за окошком
Блеском реклам затоплен,
Город всю ночь кружит:
Мчится то «Форд», то «Оппель»,
То полицейский «джип».
Дышит в окно простудой
Северная весна.
Музыка «Барракуды»[1]
Стихла. Но нету сна.
Вспомнился – в лунном свете
Сельский пейзаж простой,
Наш участковый Петя
С кобурою пустой,
Неторопливой речки
Шелковый говорок,
Домик отца, крылечко
С выбоинкой от ног.
Сколько б ни жил на свете,
Знаю – душа чиста –
Чудится, будут эти
Ласковые места:
Галки над крышей храма,
Лошади вдалеке
И у калитки мама
В майском своем платке.
В заграничном отеле
1
Чего он хочет, голос странный –
В два тридцать ночи, черт возьми! –
За телефонною мембраной,
Как бы за темными дверьми?
Всю душу вытянул по нитке,
Я как привязан к проводам.
И не выдерживаю пытки: –
Ну что не спится вам, мадам?
Распахнул окно пошире:
Дождит нерусская весна.
А может там, в полночном мире,
Любовь, пожар или война?
Гуляет поздняя пирушка
Под сенью вымокших аллей.
Вот так и вспомнишь: где же кружка,
С которой сердцу веселей?
2
Настойчиво, гортанно
Звонят мне без конца
И снова за мембраной
Не разглядеть лица.
Теперь мне в ухо дышит
Таинственно и зло.
Заочно ненавижу
«Клиента» моего.
Ну что он в самом деле,
Хоть трубку на куски!
Ворочаюсь в постели,
Зверею от тоски.
Гляжу остекленело,
Но думаю пока:
«Хорошенькое дело –
Незнанье языка!»
Всю ночь в окошке узком
Качается звезда...
Послать его по-русски,
Пусть думает – куда?
В королевском замке
Грозны башни древнего колосса,
Но за узким таинством дверей
Пыль веков собрали пылесосом,
Полумрак сбежал от фонарей.
Гид ведет направо да налево,
Непростые зрелища суля: –
В этом зале – ложе королевы,
Этот зал – покои короля...
Сам король – с картины
Смотрит строго:
Безупречны локоны и стать,
Молодой, наверно, равный богу,
Так и ждешь – начнет повелевать!
Голубая лента, эполеты! ...
Я ж, признаться, думаю о том,
Как он ночью шел на ложе это
Мимо сонной стражи босиком.
Разговор
Как не приветить гостя: все ж сосед,
Одним плетнем граничат огороды,
Одной тропой бегут здесь наши годы –
Его – в закат, мои еще в рассвет.
Опять прознать все надо старику:
– Со службой как?
Не видно было что-то?
– Был в отпуске...
– А, понял, – в отпуску...
– И это надо, коли заработал...
Мы говорим, как будто ни о чем,
Коль понимать не сердцем, а рассудком.
А он – ладони в рупор над плечом –
Мои слова улавливает чутко:
– Да вот поездил, был в чужой стране,
Да без забот пожил себе у моря...
– Оно и мне случалось... на войне.
И вдруг всерьез:
– Что там о нас гуторят?
– Да разное... – Киваю головой.
– Так, так оно... –
– Махру вдыхает злую,
И узловатой жилистой рукой
Оглаживает бороду седую.
Страда
Тук-тук-тук –
проснулся первый молоточек,
Заиграл-запел над лезвиями кос!
Тук-тук-тук –
упало эхо на лужочек,
Распрямись, трава!
В деревне сенокос!
Над оградами,
домами,
гаражами
Звук старинный прокатился за версту.
Как я вовремя приехал, горожанин,
Нынче руки у деревни на счету.
Ты отбей, Василь Ермилович, мне косу,
Оселком поправлю,
будет хоть куда!
Я-то знаю, все вселенские вопросы
Отступили перед временем –
Страда!
Вот идет она,
На зорьке пламенея,
Синевою умывая и бодря,
Даже наш медовый месяц, не жалея,
Приказала отложить до сентября.
вернуться
1
«Барракуды» – название ресторана