— Сильнее! — потребовала я, кровать начала биться об стену и моя грудь подпрыгивала от каждого толчка. Расположив руки по обе стороны от меня, он наклонился для поцелуя. Наши языки сплелись, и я застонала ему в рот.

— Больше! — воскликнула я, когда мы разорвали поцелуй.

— Черт возьми, — прошипел Тео, положив руку на мое плечо и вколачиваясь еще сильнее.

Это рай. Я умерла, а он мой личный ангел, трахающий меня прямо на небесах.

Галстук, связывающий мои руки, развязался, поэтому я освободилась и перевернула Тео на спину. Поместив руки на его точеную грудь, откинула голову назад и начала объезжать его.

— Да… ох… я… Тео! — выкрикнула я кончая.

Но он не останавливался. Еще несколько раз толкнулся глубоко в меня и тоже кончил.

— Боже, ты прекрасна, — простонал он, держа меня за талию.

Улыбаясь, я упала на него сверху.

— Ты не так уж и плох, — сказала я, сняв повязку с глаз и пытаясь отдышаться. Моя кожа горела, а волосы прилипли к нашим потным телам.

Он перевернул меня на спину, чтобы оказаться сверху.

— Ты голодна?

— Что именно ты подразумеваешь?

Он лукаво улыбнулся, так заразительно, и я тоже улыбнулась. Мы оба знали ответ на этот вопрос.

Не важно, в каком смысле, мы все равно были голодны.

Глава 4

Голубая или красная

Ты не должна судить себя строго.

Ты не должна судить себя строго.      

Ты не должна судить себя строго.

Твержу себе это, пока стою под горячим душем, пытаясь смыть все то греховное, что мы сделали за последние четыре часа. Я не знаю его! Предполагалось, что это будет секс на одну ночь, а после я планировала исчезнуть, пока он спал, и никогда не пересекаться с ним вновь.

Мы трахались.

Поели и не разговаривали ни о чем важном или душевном. К примеру, о том, какая у кого любимая команда, хотя это не имеет значения, так как никто из нас настолько сильно не любит спорт. По крайней мере, не футбол или баскетбол. Хотя в сексе у нас есть что-то общее. Я все еще ощущала его руки на своих бедрах.

Прекрати, Фелисити, прекрати!

Хотя почему? Почему не могут два человека, которые любят секс, просто заниматься сексом? Почему я чувствую себя такой грязной и виноватой?

Общественный комплекс вины. Голос Марка всплыл в моей памяти, и я вспомнила, о чем он говорил. Тогда я впервые поняла, что его ночи больше подходят к рейтингу NC–17, чем рейтингу R. (Примеч. Данные рейтинги относятся к системе рейтингов Американской киноассоциации. Рейтинг NC–17 — лица, не достигшие 17–летнего возраста на фильм не допускаются. Рейтинг R — лица, не достигшие 17–летнего возраста допускаются на фильм только в сопровождении одного из родителей, либо законного представителя). Когда Марк говорил, что идет на свидание, я думала, он имеет в виду ужин, разговоры, узнавание друг друга. Но вместо этого Марк уезжал, когда он или она хотели его, они трахали друг друга по-полной, а потом он уходил.

Первая рациональная мысль заключалась в том, что это не может быть безопасно. Ты не можешь просто трахаться с людьми. Роман на одну ночь, то тут, то там конечно же прекрасно, но жить так… Есть ли что-то ненормальное во всем этом?

Все из-за общественного комплекса вины, в этом причина. Из-за того, что живем в обществе, которое так зациклено на сексе, мы сами сводим все к глупым вопросам относительно того, с кем мы должны спать или через сколько свиданий это будет нормально. Или думаем о том, что у нас не должно быть слишком много партнеров, иначе нас будут считать шлюхами, а если слишком мало партнеров — недотрогами. Почему? Почему? В действительности не существует ответа, потому что самые важные вопросы, о которых мы должны задумываться, занимаясь сексом, это:

Первый: законно ли это?

Второй: в безопасности ли я?

И третий, самый главный: счастлива ли я, что нахожусь в такой ситуации?

Вот и все.

Выключив воду, я схватила полотенце и обернула вокруг себя, ступив на плисовый белый коврик в его ванной. Не хочу оставаться здесь дольше, чем необходимо. Надела свое платье, затем взяла еще одно полотенце для волос. Попыталась высушить их как можно лучше, хотя точно знала, что это бесполезно. Жаль, что Клео каким-то волшебным образом не положила мини-фен в мою сумочку. Однако зубная паста и щетка стали неожиданной находкой.

— О, Господи, — ахнула я, когда посмотрела на себя в зеркало. Волосы влажные, волнистые и в беспорядке, платье помялось, и в довершении всего хорошо видны темно-красные засосы, которые Тео оставил на шее и верхней части груди. Что еще хуже, я вспомнила, как получила каждый из них.

Коснувшись правой стороны шеи, сжала ноги вместе, когда вспомнила, как он целовал, сосал меня и резко входил, пока я крепко держалась за него.

— Прекрати, — прошептала я сама себе. Собрав все свои вещи и глубоко вздохнув, я открыла дверь ванной, но в постели уже никого не было. Единственными доказательством того, что мы были там, являлись смятые простыни, которые так и хотелось поправить.

Уходи, Фелисити.

— Точно, — пробормотала я и схватила свои туфли. То, что я добралась до спальни в них, уже было удивительно само по себе.

Я приоткрыла дверь и на цыпочках направилась к выходу.

— Ты пытаешься убежать, как грешник из церкви, — сказал Тео позади меня.

Так близко.

Я обернулась и тут же пожалела, что сделала это, потому что одет он был только в серые пижамные штаны. Мой пристальный взгляд перемещался по каждому кубику его пресса вниз к его…

— Разве не все мы грешники в церкви? — ответила я, пытаясь разобраться в своих мыслях, и выпрямилась.

— Туше́, — он отпил вино из своего бокала. — Но прежде, чем ты уйдешь, мне нужна твоя помощь кое в чем.

— Это ведь не повод для того, чтобы опять затащить меня в постель, да? — ляпнула я.

— Зачем мне нужен повод?

— Туше́, — я направилась в гостиную, где открывался вид на город. — Что тебе нужно?

— Как называется музыка, которую ты играла вчера вечером? — он сел на диван и взял свой планшет с журнального столика. Получив то, что хотел, сейчас он даже не взглянул на меня.

Мы оба получили.

— У нее нет названия.

— Номера произведения или имени композитора было бы достаточно, — сказал Тео, что-то быстро печатая.

— У нее нет номера, и предполагаю, что композитором являюсь я.

Он замер и наконец-то обратил свое внимание на меня.

— Ты написала ее?

— Нет. Я играла ее. У меня не было планов записывать музыку. Я просто поддалась чувствам.

— Это была комбинация нескольких произведений? — он посмотрел на меня так, словно не понимал, что я говорю.

— Не знаю. Разве не вся музыка комбинация из чего-то? Я вошла, увидела фортепиано, и мне захотелось поиграть, так что я сыграла то, что почувствовала. А что?

— Ты играла это раньше?

Я вздохнула. Он начинает раздражать меня.

— Нет. Если бы я говорила по-французски, было бы легче понять, что я говорю?

— Жди здесь, — он встал, положив планшет на диван, и вернулся в спальню.

— И мы вернулись к тому, что он командует мной, — пробормотала я, хотя он, безусловно, не переставал быть властным на протяжении тех коротких двадцати четырех часов, которые мы знакомы.

Положив сумку и туфли на пол, я села и облокотилась на спинку дивана. Он вернулся, держа листки бумаги и карандаш.

— Что, хочешь нарисовать меня?

— Не совсем, — он сел рядом со мной и вручил мне бумагу. — Как думаешь, сможешь вспомнить хоть какую-нибудь часть той музыки?

Я уставилась на нотные листы, и сердце бешено заколотилось в груди. Наконец, я убрала их в сторону и встала.

— Мне нужно идти.

— Где ты должна быть в час ночи?

— Через три часа я должна быть на работе. Мне нужно поспать, — ответила я, когда подошла к двери, но он преградил мне путь и прислонился к двери, скрестив руки на груди.