— Ваше высочество! — Гвардеец шагнул к кровати и опрокинул содержимое мешка.

На покрывало, расшитое розочками, посыпалась сверкающая масса из колец, ожерелий, браслетов — при свете свечи все переливалось блестками красного, зеленого цвета. Холодным светом отливали бриллианты. Толстая фрейлина с удивлением выдохнула:

— Это драгоценности ее высочества!

Лафайет попытался сделать шаг, но почувствовал сильный укол пики в грудь.

— Кто-то сунул мне это в руки! — пытался оправдаться он. — Я шел по темному проходу и…

— Хватит, ворюга! — огрызнулся тот, что ткнул его копьем чуть ли не до крови. — А теперь давай, пошевеливайся! От меня не потребуют даже извинения, если я выпущу тебе кишки.

— Послушайте, Адоранна! Я хотел только помочь. Он сказал мне…

— Кто? Кто был твоим сообщником в этом преступлении? — Чтобы вопрос был понятнее, стражник снова кольнул его.

— Я хочу сказать, что это был мужчина… ну, такой… среднего роста, в накидке. Он пришел ко мне в комнату…

— Но как этот негодяй проник сюда? — завопила толстая фрейлина. — А вы, увальни, наверно, дрыхли на посту?

— Я прошел через какую-то раздвижную панель, — сказал О'Лири, поворачиваясь к принцессе. — Вот, прямо тут. Она сразу же задвинулась за мной и…

Адоранна вздернула подбородок, окинула его взглядом, полным презрения, и отвернулась.

— Благодарю тебя, Марта, — холодно сказала она толстой фрейлине, — и вас, джентльмены, за то, что вы так бдительно меня охраняете. А теперь оставьте меня.

— Но ваше высочество… — начала было толстая фрейлина.

— Оставьте меня!

— Адоранна, если бы вы только… — болезненный укол в солнечное сплетение заставил О'Лири отступить.

Стражники схватили его за руки и поволокли из комнаты.

— Подождите! — крикнул он. — Послушайте же!

— Завтра ты все это расскажешь палачу, — прорычал стражник. — Еще одно слово, и, клянусь всеми святыми, я избавлю корону от расходов на твою казнь.

В коридоре Лафайет, еще не оправившийся от изумления, заметил впереди перекресток. Прямо за углом, начал он импровизировать, пусть будет стоять м-м… полицейский. Он арестует этих двоих.

Стражники грубо толкнули его к повороту — полицейских там не оказалось. А жаль! Наверно, потому, что он уже видел это место раньше и поэтому не смог тут ничего изменить. Но вон та дверь впереди: она должна открыться, оттуда выползет питон, и вот тут, в замешательстве…

— Ну, иди, пошевеливайся! — Стражник грубо толкнул его к двери. Змея, увы, не появилась.

— Ага, ну, тогда оружие в кармане брюк.

Он пощупал, но ничего не обнаружил. Ему следовало бы знать, что ничего из этого не выйдет: ведь он надел брюки всего несколько минут назад, и, если бы в кармане было оружие, он бы это почувствовал. А кроме того, как он мог сосредоточиться, если эти два амбала все время тащат его куда-то? Неожиданно О'Лири резко толкнули под руку, показывая, что теперь надо спуститься вниз. Он споткнулся, и в то же мгновение на него обрушился шквал ударов. Лафайет полетел вниз по лестнице, дальше и дальше, пока, наконец, не очутился в пустом вонючем коридоре между двумя каменными сырыми стенами. Перед ним была железная дверь, ведущая в низкую камеру, освещенную коптящими светильниками на железных черных подставках. Пока стражники Лафайета в нескольких выразительных словах объясняли неопрятному увальню — бледному небритому и прыщеватому губошлепу — его историю, О'Лири прислонился к стене, пытаясь определить, какое из ушибленных мест болит сильнее.

— Подождите… дайте только чуть-чуть перевести дух, — сказал Лафайет.

— И тогда я вас тоже помучаю.

Последовал удар, и О'Лири отлетел к двери с решеткой. Сильные руки потащили его к дубовой двери, местами покрытой плесенью. Звякнули ключи, заскрипели несмазанные петли — светловолосый тюремщик распахнул дверь. Лафайет увидел кучу хлама на каменном полу. Черт! Жаль, что ему не пришло в голову вообразить что-нибудь поприличнее до того, как он это увидел.

— Похоже, для такого хлыща, как ты, это не самые лучшие апартаменты, — заржал надзиратель. — Тут есть солома, но я открою тебе маленький секрет: лучше оставайся на голом полу. У нас тут блохи и все такое прочее. Улавливаешь?

После этих слов последовал пинок под зад, и О'Лири кубарем влетел в камеру. Дверь с шумом захлопнулась.

6

О'Лири сидел на голом полу в полнейшей темноте. Надо будет обязательно прочитать о символике снов у Фрейда. Все эти блуждания в темноте, сопровождаемые побоями здоровенного мужика, должны означать что-то вроде желания быть наказанным. А желание это, скорей всего, возникло из чувства вины перед Адоранной и Дафной — особенно перед первой.

Лафайет поднялся на ноги, ощупью добрался до стены, затем обошел камеру. Окон в ней, похоже, не было, но даже если они и были, дотянуться до них он не мог. Итак, всего-навсего — одна дверь, массивная и неприступная, О'Лири услышал какой-то шорох, торопливую возню. Крысы… Да… это не самое приятное место, чтобы провести остаток ночи. Он вздохнул, в который раз сожалея, что все эти события не позволили ему подготовиться заранее и обеспечить себе хоть какие-нибудь удобства. Теперь уже поздно, но, может, что-нибудь все-таки удастся… Лафайет представил свечу длиной пять дюймов, лежащую на куче мусора в дальнем углу, и спички у себя в кармане.

Он почувствовал толчок, как будто ехал по ровной дороге и неожиданно попал на полоску гудрона. О'Лири шарил руками, натыкаясь на всякий хлам, пока не нащупал солому. Там лежали какие-то косточки… Ага, а вот и огарок восковой свечи с подтеками… вот фитилек. Ну, а теперь спички. В его кармане такую мелочь могли просто не заметить. Нащупав их, Лафайет вытащил спички из кармана и зажег огарок. Свеча горела слабым желтым пламенем. При тусклом свете он убедился, что был прав, представив себе эту камеру в виде крошечной клетушки.

О'Лири выбрал на полу место посуше и сел. Казалось, что он останется тут навсегда, если не сможет вообразить свое убежище в пансионе мадам Макглинт. Последние две попытки не удались, но, собственно, этого и следовало ожидать. В конце концов, кому бы удалось сконцентрировать свои психические энергии, когда тебя куда-то волокут, зажав мертвой хваткой, и каждую секунду могут проткнуть острой как бритва шпагой?

В конце концов, в камере хоть не бьют. Однако вернуться назад — это уж в самом крайнем случае. Не может же он просто исчезнуть, даже не попытавшись объяснить Адоранне, как он оказался в ее комнате с мешком награбленного добра. Что он мог сделать? Если бы события не разворачивались с такой скоростью, он смог бы найти какой-нибудь выход и в самую последнюю минуту избежать всего этого. Может, и сейчас еще не поздно? Может, Никодеус?.. Вот кто мог бы вытащить его отсюда. Он, наверно, еще и не знает об аресте своего подопечного — или, Лафайет поправил себя, — может, услышал об этом всего лишь несколько минут назад и уже идет сюда, проходит через зал, подходит к двери с железной решеткой и отдает приказ о немедленном освобождении О'Лири…

У двери послышался звук. Открылось крошечное откидное окошко, блеснул свет. Лафайет увидел в отверстии лицо и мгновенно подскочил к нему.

— Дафна! Что ты тут делаешь?

— О, сэр Лафайет! Я так и знала, что случится что-то ужасное!

— Да, ты оказалась права, тут что-то нечисто. Послушай, Дафна, я должен отсюда выбраться. Я беспокоюсь за Адоранну. Интересно, кто это привел меня в ее комнату?

— Я пыталась им все рассказать, но они считают, что я ваша сообщница.

— Что? Какая чушь! Но не переживай, Дафна, Никодеус должен скоро появиться.

— Он делал попытки, сэр, но король пришел в ярость. Он сказал, что с вами все решено, вас поймали прямо на месте преступления.

— Но ведь все было подстроено!

— По крайней мере, вам не придется долго ждать в этой ужасной камере. Осталось три часа до рассвета, сейчас рассвет наступает рано.

— А на рассвете они меня выпустят?