Роговцев яростно продолжал тушить пожар. Один моторист был убит, а другой ранен. Упал на палубу второй пулеметчик. Из разбитого кожуха пулемета валил пар. Кострикин и Кудинов стали помогать Роговцеву. Они не обращали внимания на круживший «лапотник», стремясь во что бы то ни стало спасти катер. А гидросамолет делал один заход за другим и с небольшой высоты обстреливал из пулеметов и пушки мечущихся по горящей палубе моряков. Улетел он лишь после того, как расстрелял весь боекомплект.

Вскоре удалось потушить пламя. Обгорелый Роговцев осмотрел катер.

— Если нам удастся стащить катер с камней, заделать пробоины, то мы сможем еще вернуться на Хиуму, — заключил он.

Решено было срочно переправиться на берег, откуда доносились раскаты взрывов: на Сырве шел бой. Спустили за борт «тузик», но маленькая шлюпочка, изрешеченная пулями, ушла на дно. Роговцев связал спасательные круги, получилось нечто вроде плотика. На них положили раненых и поплыли к берегу. Холодная вода перехватывала дыхание, приходилось часто двигать руками и ногами, чтобы не закоченеть.

— Сначала на огненной палубе, как на сковороде, поджаривались, а теперь охлаждаемся ледяным душем. Так обычно закаляют сталь, — произнес Кострикин.

Плотик сел на мель. Моряки подхватили раненых и вынесли на берег. Тут же из-за облаков вывалился «мессершмитт» и спикировал на катер. Над палубой бившегося в камнях суденышка взметнулся столб огня и дыма.

— Все! — Роговцев снял мокрую фуражку. — Взорвался второй топливный бак. Больше мы не вернемся…

К морякам подошли старший лейтенант и политрук, командир и военком только что взорванной зенитной батареи.

— Где штаб бригады? — спросил Кудинов.

— Сам черт не разберет, кто сейчас где, — махнул рукой старший лейтенант. — Немцы прорвались на Церель.

— А лазарет далеко отсюда?

— Вон за той деревней… — Старший лейтенант показал на домики эстонских рыбаков, что виднелись в километре от берега.

У зенитчиков была замаскирована в кустах орешника полуторка. На нее положили раненых и поехали к деревне. С моря налетел «мессершмитт». Шофер резко свернул с дороги и загнал полуторку в кусты. «Мессершмитт» взмыл ввысь и быстро скрылся за лесом. Кудинов выпрыгнул из кузова машины, вышел на дорогу. Метрах в четырехстах от себя он увидел две цепи немецких автоматчиков.

— Немцы наступают! — крикнул он.

Командир зенитной батареи быстро оценил обстановку.

— Бегом в дзот! — показал он рукой на полуразрушенный бугор возле самого берега моря. Через две минуты моряки и зенитчики заняли оборону в разбитом бомбами дзоте.

— Будем биться до конца, — твердо сказал Кострикин. — Отступать нам некуда.

— Долго не продержимся, — покачал головой командир зенитной батареи. — Из оружия у нас одни пистолеты да две гранаты… — Он снял с пояса гранату, ласково погладил ее, положил рядом на землю: — Что ж, драться так драться! Нас голыми руками не возьмешь.

Немецкие автоматчики шли во весь рост по мшистому ровному берегу моря. Исход боя был ясен. Речь могла идти лишь о том — десять минут, полчаса или час могут еще продержаться моонзундцы. О сдаче в плен не думал никто.

Автоматчики подходили все ближе и ближе. Уже отчетливо стали видны их лица.

— Немцы справа! — вдруг крикнул командир зенитной батареи и швырнул гранату в канаву, по которой с фланга подползли к дзоту гитлеровцы. Никто не заметил этой поросшей травой канавы, должно быть для осушки низины прорытой от кустов к морю; ею и воспользовалась группа немецких автоматчиков. Раздались частые автоматные очереди. Командир зенитной батареи, даже не вскрикнув, рухнул на землю. Моряки открыли ответный огонь из пистолетов, но в развалившуюся крышу дзота полетели гранаты. Взрывом свалило с ног Роговцева. Он пытался встать, но перебитые ноги не слушались. Еще взрыв. Кудинов метнул последнюю гранату. В ту же секунду он почувствовал тупой удар по голове. И все сразу поплыло перед глазами. Он ничего больше не слышал, кроме звона в ушах. «Тишка, хочешь малинового звона послушать?» — всплыла вдруг неясная фраза из далекого, милого, почти неправдоподобного детства. Это продолжалось одно мгновение. Кудинов упал, и все пропало.

За Церель

— Товарищ капитан… Товарищ капитан…

Стебель открыл глаза и увидел краснофлотца Овсянникова.

— Немцы прорвались к батарее? — вмиг поднялся с койки Стебель.

— Торпедный катер подходит к Ирбену.

Стебель торопливо оделся и поднялся на деревянную вышку запасного командного пункта. Наступало хмурое осеннее утро. Внизу ветер раскачивал вершины деревьев. Ирбенский пролив был затянут еще серой предутренней пеленой.

— Где катер?

— В стереотрубу поглядите.

Стебель приник к окулярам и с трудом уловил белесый бурун, точно шар, катящийся по поверхности пролива.

— Быстро связывайтесь с Менту, Овсянников, — приказал Стебель.

Овсянников закрутил ручку полевого телефона.

— Алло, говорит капитан Стебель… Кто ушел на торпедном катере?

— Полковник Гаврилов.

Стебель отдал Овсянникову трубку, снова приник к окулярам. Белый шар катился по центру пролива. Последний корабль с командиром 3-й отдельной стрелковой бригады на борту покидал осажденный Церель. До этого поздно вечером на двух рейдовых буксирах ушли командиры 46-го стрелкового и 39-го артиллерийского полков. Об этом Стебелю доложили выносные посты наблюдения. Теперь с уходом командира бригады обескровленный длительными боями гарнизон Цереля возглавит полковник Ключников.

Торпедный катер между тем миновал Ирбенский пролив и устремился в открытое море. Видимость улучшалась. Стебель заметил над катером три точки. Так и есть, немецкие истребители. Огромный столб дыма поднялся в том месте, где только что был виден бурун. «Подожгли, стервятники», — пожалел идущих на катере людей Стебель.

Дым над торпедным катером постепенно исчезал, а вскоре на фоне темного неба растворился совсем. Истребители сделали победный круг над пустынной поверхностью моря и скрылись за горизонтом.

Стебель отошел от стереотрубы.

— Ну как дела, Овсянников? — спросил он краснофлотца.

— Уходить нам отсюда некуда, это всякий понимает, — ответил Овсянников. — Драться будем, товарищ капитан!

— Будем драться, Овсянников, — повторил Стебель задумчиво. — А сейчас собирайте все секретные документы и лично сожгите их в котельной.

Через час Овсянников с чемоданом секретных документов был уже в котельной батареи, расположенной возле центрального поста. Ярко пылал огонь в топках, кочегары вынимали из мешков пачки денег и кидали их в бушующее пламя. Им помогал интендант 2 ранга Фролов. Овсянников никогда не видел столько денег, с любопытством он рассматривал тугие пачки новеньких хрустящих купюр, не решаясь бросить их в огонь.

— Жгите-жгите, товарищи. Не жалейте. Иначе немцам деньги могут достаться, — торопил Фролов.

Овсянников бросил пачку в огонь.

— Сколько миллионов сожгли-то? — полюбопытствовал он.

— Пятнадцатый миллион заканчиваем, — ответил кочегар с красным от жары лицом.

Вечером Овсянников разыскал командира батареи на центральном командном пункте.

— Все секретные документы уничтожены, товарищ капитан, — доложил он.

Стебель задумавшись сидел перед раскрытым журналом боевых действий батареи. Возле амбразуры стоял военком Беляков.

— Заканчивает батарея свое существование, комиссар, — с трудом выдавил из себя Стебель и тяжело вздохнул: — Последний залп… — Он нажал на педаль электрического звонка: — Боевая тревога!

Беляков удрученно глядел на командира. Он сознавал, что другого выхода нет, и все же не мог примириться с этим решением.

— Снарядов хватит только на один залп, — объяснил ему Стебель.

— Надо было и вам уходить на Хиуму, — сказал Беляков, — вы были бы там нужнее.

— Вместе пришли мы сюда, вместе батарею строили. Вместе топили фашистские корабли, вместе и уйдем отсюда или погибнем в бою, — ответил Стебель.