— Чего воду пьешь? Молоко пей! — В дверях появилась мать Людмилы Алийде Юхановна с большим глиняным кувшином в руках.

— Спасибо, — поблагодарил Егорычев. Вдруг кто-то из эстонцев испуганно крикнул:

— Немцы!

Егорычев схватил руку Людмилы, до боли сжал ее.

— Прощай, Люда! — произнес он и побежал в дом, где ждал его Кабак. В доме командира саперной роты не оказалось. Егорычев вышел на улицу, осмотрелся. На тропе, ведущей к Менту, он заметил двух немецких автоматчиков, перед ними шел лейтенант Кабак. Руки у него были связаны за спиной, он хромал и почти волочил правую ногу.

Решение созрело моментально. Егорычев по кустам, пригибаясь, побежал вдоль тропы. Он хотел опередить фашистов, сделать засаду и, когда те поравняются с ним, из пистолета расстрелять автоматчиков.

Бежал он быстро, торопясь, боясь упустить время. На пути показалась полузасыпанная траншея, и он соскочил в нее.

— Хальт! — раздался впереди громкий окрик, и тут же прозвучала длинная автоматная очередь. Пули пронеслись над головой, срезая ветки кустов. Егорычев присел на дно траншеи, выхватил из кармана единственную гранату и швырнул ее. Опять побежал вперед, пробрался сквозь густые кусты и выскочил на поляну. Прямо на него по дороге, на которую два автоматчика уже вывели Кабака, шли немцы. На противоположной стороне поляны гремел бой: группа моонзундцев отстреливалась из винтовок от наступавших гитлеровцев.

Егорычев вернулся в кусты и, не помня себя от горя, побежал на опушку, где саперы должны были переждать, пока немцы пройдут на маяк, а потом уходить к поселку Кихельконна. Но в назначенном месте никого не было. Лишь то тут, то там слышались беспорядочная стрельба и взрывы гранат. Егорычев углубился в лес, где нашел маленький деревянный сарай, набитый сеном. В нем он просидел до темноты, а ночью вернулся к дому Побусов. На осторожный стук в окно вышла хозяйка хутора. Узнав Егорычева, она вернулась в дом и вскоре появилась вместе с Людмилой. Егорычев заметил, что обе женщины взволнованы и перепуганы. Он молчал, не решаясь просить их о помощи.

— Ладно. Что будет, то будет. Умирать, так вместе, — наконец сказала Алийде Юхановна по-русски и повела Егорычева во двор на сеновал. Людмила с благодарностью пожала руку матери.

…Харламов торопил Стебеля о формированием отряда краснофлотцев, чтобы бросить его в Менту, куда уже прорвались немецкие автоматчики. Возле центрального поста Стебель построил своих артиллеристов, разбил их на взводы и отделения и во главе с командиром второй башни лейтенантом Шаповаловым отправил отряд к Менту. Часть артиллеристов еще находилась на боевых постах. Стебель остался, чтобы собрать их и затем идти следом за отрядом Шаповалова. Краснофлотца Овсянникова он послал на маяк, возле которого стояли полуразбитый буксирчик и два катера.

— Узнайте, скоро ли краснофлотцы введут в строй суда.

Овсянников побежал на маяк. Низко, над самой землей, с ревом проносились немецкие истребители, гоняясь за каждым замеченным моонзундцем. Приходилось то и дело прятаться в воронках от бомб, чтобы не попасть под пулеметный огонь самолетов. За маяком, у песчаной косы, Овсянников увидел два небольших металлических катера и чуть подальше от них рейдовый буксирчик. Один из катеров метрах в двадцати от берега полузатопленным лежал на грунте; у второго вышел из строя дизель. Буксирчик носом уткнулся в песок, и человек двадцать моряков упорно силились столкнуть его с мели. Вокруг шлепались мины, тучи осколков секли воду. На взрывы моряки почти не обращали внимания, главное — это снять буксирчик с мели и уйти на нем в море. В машинном отделении тоже шла работа: группа моряков ремонтировала лопнувший паровой котел. Поодаль с трубкой в зубах стоял сутулый эстонец — капитан буксирчика. Овсянников подошел к нему, спросил:

— Когда буксир будет готов к отплытию?

— Долго. Очень долго. Котел лопал. Дыра на дно есть, — ответил эстонец и показал на краснофлотцев: — Зачем пустой работа делают?

Овсянников вернулся на центральный пост. На валуне, задумавшись, сидел Стебель. Возле него находились человек пятнадцать краснофлотцев, среди которых был парторг батареи младший сержант Пушкин. Овсянников доложил о состоянии буксира и катеров.

— Бесполезная это затея, товарищ капитан, — закончил он.

Со стороны казарменного городка донеслась стрельба. Стебель резко поднялся.

— Все ли собрались, парторг? — спросил он Пушкина.

— Трудно сказать…

— Больше ждать не будем. Пора выступать и нам. Это будет наш последний бой за Церель, товарищи! — произнес Стебель.

Харламов, пришедший к центральному посту 315-й батареи вместе с Фроловым, уже не застал Стебеля. За лесом, на огневой позиции, шел бой, артиллеристы отбивали атаки врага. Харламов и Фролов поспешили на запасный командный пост, где с небольшим отрядом бойцов находился Ключников. По дороге он встретил Букоткина.

— Иди быстрее на маяк, Василий Георгиевич. Там катера. Переправишься на латвийский берег, — сказал Харламов.

— А вы куда же?

— Попытаемся прорваться в тыл к немцам, — ответил Харламов и, помолчав, добавил: — Катеров мало, а людей сколько?!

К маяку Букоткин шел напрямик лесом. Не шел, а с трудом передвигал непослушные, точно налитые свинцом ноги. Каждый шаг болью отдавался в правом плече. Кружилась голова, в ушах стоял нудный звон, перебиваемый сухим треском пулеметных очередей и гулом самолетов: возле Менту все еще продолжался бой. Хотелось лечь на землю, зарыть голову в опавшие листья. Ноги его предательски подогнулись, и он упал на траву. И странное дело — шум в ушах прекратился, боль стала быстро утихать…

Очнулся Букоткин от стона тяжелораненых. Он лежал на полу в тесной землянке лицом к двери. В углу на нарах какой-то красноармеец просил пить, а молоденькая сестра стояла возле полуоткрытой двери и плакала.

— Минна? — узнав сестру, приподнял Букоткин голову. — Поплачь… поплачь… Говорят, после этого легче бывает…

Он снова опустил голову, закрыл глаза. В памяти вставали события последних дней. Вспомнились товарищи, верные боевые соратники… Комиссар Карпенко, лейтенант Смирнов, командиры взводов Мельниченко и Кухарь. Кок Дубровский и сигнальщик Кудрявцев, командир орудия Герасимов, командир зенитной установки Байсулитов. Комсорг Божко, санитар Песков, радист Яценко… Каждого краснофлотца 43-й береговой батареи он хорошо знал, это были близкие ему люди. Кто из них жив? Он сейчас один, а немцы рядом, в пятидесяти метрах от землянки…

4 октября 1941 года флотская газета «Красный Балтийский флот» дала полосу о героях моонзундцах. Крупным шрифтом в полосе было набрано:

На острове Хиума

Штаб 42-го армейского корпуса по приказанию генерала Кунце приступил к разработке общего плана штурма последнего из островов Моонзундского архипелага — Хиумы. Предусматривалось через пролив Соэла-Вяйн высадить десанты на юге Хиумы. Одновременно по опыту операции «Беовульф II» намечались демонстративные маневры флота в районе западного и северного побережий острова. Главные удары предполагалось нанести по гарнизону Хиумы с флангов — с юго-востока и юго-запада, для чего создавались ударные группы «Ост» и «Вест». Группа «Центр» должна была форсировать Соэла-Вяйн и высадиться на южной оконечности Хиумы.

Военно-морские силы должны были провести два демонстративных маневра: «Вестпрейссен» — вдоль западного побережья Хиумы и «Остпрейссен» — у северо-западного побережья острова.

Операция по захвату последнего советского острова получила кодовое обозначение «Зигфрид». Руководство операцией было поручено командиру 61-й пехотной дивизии.

Хенеке тут же перевел штаб дивизии в Лейси, где должны были развертываться основные силы для броска на Хиуму. 6 октября он подписал приказ о взятии последнего советского острова. По составленному им плану нужно было подойти к неукрепленным участкам восточного и западного побережий Хиумы и ударом с тыла разгромить южный фронт моонзундцев. Для этого группа «Ост» после захвата плацдарма должна быстро продвинуться на запад — к Сыру, а группа «Вест» идти на восток. После соединения обе группы наступают на север. К этому времени к ним подойдет и третья группа — «Центр».