Могут ли все эти жизненные позиции совместиться не только в одной долине, обрамленной елями, над которой порой и впрямь кружит какой-нибудь заплутавший в небесах орел, но и под общим кровом?

Конечно, они могут совместиться, когда Рикки Тедеско устраивает свой знаменитый «праздник сторожевой будки». Сторожевая будка — это просторный бревенчатый дом на берегу озера. Ей, Рикки Тедеско, он достался в наследство от дедушки — актера Бургтеатра, прославившегося в ролях короля Лира, Оттокара, Валлентштейна и Бородина, — от дедушки, который частенько отправлялся отдохнуть в штирийском одиночестве, впустить в актерские легкие штирийский воздух, чтобы в новый театральный сезон сыграть Лира еще величавее, сыграть Оттокара еще величавее Лира, сыграть Валлентштейна еще величавее Оттокара, а Бородина — еще величавее, чем Валленштейна.

Примечательным зрелищем является и ежегодное прибытие старого трагика в канун Рождества в здешние места: из Бад Ишля через Гойзерн и чересчур крутой даже для горных козлов перевал Пётченпас он прибывает в долину Аусзее на санях с полозьями, закутанный в одеяла, подложив под оба бока по горячему кирпичу вместо грелок и везя с собой шляпную коробку, полную распечатками театральных ролей.

Новогодний праздник в его заснеженном бревенчатом доме на берегу озера пользуется такой славой, что дети лесорубов вспоминают и рассказывают о нем даже летом. Рассказывают о том, как вскоре после полуночи вылетают из дымовой трубы жирные пирожки (сковороды покрыты этими пирожками столь густо и тесно, что поддув печного пламени порой слизывает с них добрую порцию пирожков и отправляет по дымоходу прямо в новогоднюю ночь). Разумеется, старый трагик буквально расцветает от счастья, услышав эту новую сказку, сочиненную самими детьми, в которой центром действия становится его собственный дом. И тут же сочиняет стихи с таким рефреном:

И распевает эти стишки гостям, не дожидаясь, пока те об этом попросят.

Имея в родословной этого представителя богемы, уже получившего право удалиться на покой, владея унаследованным от него, а затем перестроенным и расширенным бревенчатым домом на берегу озера, будучи замужем за банкиром и предпринимателем, который вечно находится в разъездах, однако распоряжаясь его деньгами и собственным тонким пониманием разветвленной летней социальной структуры в данной долине, Рикки Тедеско не составляет труда и, напротив, доставляет великую радость ежегодно, в конце первой августовской недели, совмещать на своем «празднике сторожевой будки» все лесорубное, штирийское, непромокаемо-курточное и аристократическое, буржуазное, социал-демократическое, молодое и старое, крещеное и некрещеное, альпинистское и рыболовное, дачное и местное, фольклорно-певческое и фрачно-печальное, заторможенное и необузданное, брачное и внебрачное, образованное и безграмотное, лингвистически подкованное и диалектное, пастушку и доктора классической философии, подавальщицу из постоялого двора «Ладнер» и актера Бургтеатра, потомков эрцгерцога Иоганна и дочь вожака социалистов из венского района Фаворитен.

На террасе бревенчатого дома развешены гирлянды фонариков, как на палубе прогулочного парохода, курсирующего от моста на Дунайском канале до Нусдорфа. Деревянные перила украшены еловыми лапами, на постоялом дворе «Ладнер» одолжены длинные трактирные столы и подходящие к ним стулья, оборудованы небольшие подмостки, на которых предстоит выступить капелле лесорубов, на деревянные козлы поставлены две бочки пива, наготовлены огромные блюда салями, колбасы-экстра, краковской, сала, сыра, хлеба и нарезанных на кружки яиц вкрутую, по столам на дистанции в один метр друг от дружки расставлены двухлитровые бутыли с красным «эрлауэрским», на кухне в сковородах уже растоплен жир для приготовления пирожков; традиционная привязанность старого трагика к жирным пирожкам вознесена на подобающий пьедестал:

Столь проста практическая сторона «праздника сторожевой будки», устраиваемого Рикки Тедеско: простой сельский праздник в простой сельской хижине, язвительно подмечает молодой Татаруга. Надеюсь, там обойдутся исключительно местной музыкой, говорит старый Татаруга. Ну, парочку танго, парочку фокстротов для разнообразия вы нам должны позволить, господин доктор, возражает Рикки, этим мы ваших лесорубов не развратим, пусть малость порезвятся, пластинки у меня есть.

Да и вопрос, связанный с выбором костюма, тоже решается, можно сказать, автоматически. Мшисто-зеленые, хвойно-зеленые, зеленые как трава, землянично-красные, малиново-красные, розовые как альпийская роза, синие как слива, небесно-голубые, сине-голубые как незабудки, пестрят деревенские юбки, — какая девица, какая женщина, какая дама не отыщет цвет, сочетающийся с ее короткой яркой курточкой и деревенским передником? Кто не видит, как в космосе цветов и форм нашей национальной юбочной ткани отражается флора и фауна нашего штирийского мира, наших Альп, говорит доктор Татаруга, тот или слеп, или интеллектуально убог и не имеет контактов с природой. Мужчинам, конечно, легче. Им нет надобности целыми днями рыться в космосе цветов и форм штирийских Альп, предлагаемом в магазине национальной одежды в Бад Аусзее, чтобы найти то, что требуется. Для них имеются либо черные, расшитые зеленой листвой кожаные штаны, а к ним простые, черные же, кожаные бриджи, либо серые грубошерстные брюки с двойным зеленым лампасом, либо, наконец, простые коричневые брюки. Имеется также и выбор верхней одежды: либо зеленая, как трава, короткая национальная куртка «янкер» с вышитой над складкой на спине маленькой серной, либо серый грубошерстный пиджак, отлично сочетающийся с серыми грубошерстными брюками с двойным зеленым лампасом, — пиджак с пуговицами из оленьего рога и зелеными отворотами на рукавах, карманах и лацканах, — ну и наконец, танцевать удобней всего в зеленом жилете с серебряными пуговицами и в рубашке с закатанными рукавами, особенно когда разгорячишься, — проблем с этим никаких.

Проблема в другом, в том, что произойдет на «празднике сторожевой будки» на самом деле. И я имею в виду вовсе не то, до какой степени женское деревенско-песенное веселье будет побеждено мужской фрачно-городской печалью или, если угодно, наоборот; и я, само собой, не стал бы шпионить за участниками празднества, выведывая, как часто под этой покрытой кровельной дранкой крышей в доме у щедрой Рикки Тедеско спутываются в один клубок амуры брачные и внебрачные, даже если после «штирийского» танца исчезают в кустах орешника (они растут на берегу ручья справа за амбаром) мужчина-буржуа с женщиной социал-демократических убеждений, я готов закрыть на это глаза, хотя подобная игра на флейте не обладает, на мой взгляд, столь длительным лейтмотивом, чтобы он был способен раз и навсегда исключить дальнейшую классовую борьбу. Даже не слишком все же частое спаривание мужского аристократического начала с женским буржуазным или даже женским социал-демократическим (хотя слияние мужского аристократического и женского песенно-деревенского начал иной раз и в супружеской, хотя гораздо чаще во внебрачной форме обеспечивает здешний феномен невероятно здорового потомства) я всего лишь вношу в протокол, не вдаваясь в дальнейшие детали и не внося никаких изменений в геральдические деревья местных лесорубов и их семей, — таких как Роберли, Гасперли, Майерли, Штайнеггеры и Маускотты, — равно как и наоборот, — в родословную семейств при ныне упраздненном императорском дворе, хотя именно в здешних краях все еще полнокровно бродит ген некогда царствовавшего в стране рода Габсбургов.

Насколько удачным окажется очередной «праздник сторожевой будки», в конечном счете, как и всегда, зависит от того, какую тактику изберет на этот раз компания психоаналитиков, обитающая в соседнем доме, иначе говоря, поведут себя эти люди прилично или нет? Решатся ли они, как в прошлом году, не дожидаясь хотя бы полуночи, пойти на штурм выстроенных для музыкантов подмостков, принудят ли капеллу к позорному отступлению, чтобы преподнести полуночный сюрприз — политический скетч собственного сочинения и в собственном исполнении, скетч, который наверняка не порадует никого из присутствующих? Или же, как два года назад, вздумают увенчать самого уродливого мужчину на празднике венком из «собачьих роз» — какая, однако же, неприятная выходка!