Лука вспомнил тетю Нато. Вспомнил, как удивительно она походила в гробу на свою ранее умершую сестру — тетю Нуцу. Ощутив ноющую боль внутри, Лука не сразу понял, что мучила его пустая кровать тетушки, железная кровать, в которой никто уже не лежал и никогда больше не ляжет…

— Лука! — окликнул его отец.

Лука вошел в комнату.

— Как жизнь, Лука? — спросил отец и улыбнулся.

— Отлично!

— Ты ведь ничего не боишься, сын?

— А чего мне бояться?

— Правильно, сынок, ты уже совсем взрослый.

«Видно, не такой уж я взрослый, раз мне на каждом шагу об этом твердят, — подумал Лука. — А все-таки, чего я должен бояться?» И в самом деле, чего ему бояться? Он не замечал вокруг ничего такого, чего следовало бы опасаться, особенно теперь, когда рядом был отец. У него не возникало никаких предчувствий, и сердце не подсказало ему, что беда была совсем рядом.

Однажды ночью в дверях галереи появился незнакомый мужчина и спросил Гоги Джорджадзе. «Это я», — сказал отец Луки. «Спуститесь на минутку во двор», — вежливо обратился к нему незнакомец. «А в чем дело?» — удивился Гоги Джорджадзе. «Там вас ждут старые друзья». С этими словами незнакомец исчез.

Лука заметил, что отец сначала задумался, а потом не на шутку встревожился. У Луки так заколотилось сердце, что на мгновенье он словно оглох и ничего не слышал, кроме ударов собственного сердца.

Гоги Джорджадзе быстро надел китель и подпоясался широким армейским ремнем, все это он проделал так ловко и молниеносно, как по сигналу боевой тревоги. Потом он вынес из соседней комнаты револьвер, проверил его и сунул в карман. Опираясь на палку, Гоги Джорджадзе вышел в галерею, и Лука еще раз убедился, что отец чрезвычайно взволнован.

— Не ходи! — взмолился Лука.

— Почему? — неожиданно для Луки спросил отец.

— Не ходи! Мне страшно…

— Не бойся, ничего со мной не случится!..

Дверь галереи была открыта. За дверью начиналась тьма, такая густая, хоть глаз выколи. Отец уже собрался выходить, но, взглянув во мглу, почему-то остановился.

— Ты не выходи, слышишь? Оставайся дома!

— Поторопитесь, вас ждут! — снова раздался голос незнакомца.

— Кто меня ждет? — спросил Гоги Джорджадзе.

— Не знаю, наверно, ваши друзья. Меня просто попросили вас позвать.

— Передай, что я сейчас иду.

Отец колебался. Он закурил папиросу, поглядел на Луку, что-то хотел ему сказать, но не успел. В это время в открытой двери галереи показалась Богдана.

— Не ходите, Гоги… — сказала Богдана. — Я недавно проходила через двор. Возле голубятни пятеро мужчин — Датико Беришвили, Рубен, троих я не узнала. По-моему, это те самые, которые приходили, чтобы перенести тетю Нато. Не ходите, очень темно, и вы ничего не разглядите…

— Гоги, послушайся Богдану, сейчас не время туда идти… — Это голос Андукапара, идущий из темноты.

— Вы присмотрите за Лукой, я сейчас приду! — Гоги Джорджадзе ступил во тьму. Перед уходом он бросил на пол недокуренную папиросу и раздавил ее каблуком.

Богдана пошла за ним, следом — Лука.

Богдана вывела Луку на балкон. Андукапар был уже там в своем кресле.

Во дворе стоял мрак, и ничего не было видно, не только двор, но весь город был погружен в непроглядную мглу.

— Гоги уже на лестнице первого этажа, — сказала Богдана.

— Не надо было ему спускаться, — отозвался Андукапар.

— Мы виноваты, не должны были его пускать! — это опять Богдана.

Возле голубятни трижды прогремел выстрел, сопровождаемый огненной вспышкой. В ответ со стороны лестницы тоже раздались выстрелы. Этот ужасный звук повторился несколько раз с той и с другой стороны.

— Кажется, Гоги ранили! — крикнула Богдана, отрываясь от перил.

— Папа! — закричал Лука и отскочил от барьера.

Богдана и Лука бегом спустились по лестнице… Лука бежал вслепую, ничего перед собой не видя.

— Вас ранили, Гоги? — услышал Лука возглас Богданы.

— Да, попали-таки, мерзавцы!

Лука нашел в темноте отца, обхватил руками его колени и заплакал:

— Папа!.. Папа!..

— Не бойся, сынок, меня чуть-чуть царапнуло… пустяки.

— Вы знаете, кто стрелял? — спросила Богдана.

— Кто?

— Рубен.

— Поглядите-ка на этого Коротышку! Оказывается, он умеет стрелять…

Глава семнадцатая

Богдана подставила плечо отцу Луки и попыталась поднять его по лестнице. Не прошло и минуты, как во двор с криком ворвались патрульные. Солдаты осветили двор фонариками и бросились к лестнице. Их было двое, в руках они держали короткие карабины. При свете фонарей они внимательно оглядели и отца Луки, и Богдану.

— Что случилось, товарищ майор? — спросил один из них у Гоги Джорджадзе.

— В меня стреляли, — коротко ответил тот.

— Вы ранены?

— Да, попали в плечо… Я думаю, рана пустяковая.

— Кто они?

— Не знаю.

— Наши ребята пустились за ними в погоню. Наверно, схватят.

Как бы в подтверждение этих слов издалека снова раздались выстрелы. Один, второй, третий…

— Может, отвезти вас в госпиталь? Мы на машине, товарищ майор.

— Пожалуй, так будет лучше.

— Папа! — вскрикнул Лука.

— Рана есть рана, сынок, надо сделать перевязку… Богдана, присмотри за ним… Я, наверно, завтра или послезавтра вернусь.

Патрульные с обеих сторон подхватили Гоги Джорджадзе и осторожно повели его. Богдана обняла Луку за плечи, и они медленно пошли вверх по лестнице. На балконе их поджидал Андукапар.

Они вошли в комнату к Андукапару, закрыли ставни и зажгли лампу. Лука съежился на тахте, стиснул сжатые в кулак руки и до боли прикусил зубами большие пальцы. Сердце подсказывало ему, что отец был ранен гораздо тяжелее, чем ему показалось. Когда патрульные навели на него фонарь, Лука заметил, как обильно стекал по его лицу пот.

— Стрелял Рубен, — проговорила Богдана прерывающимся голосом. Она выглядела очень встревоженной, бледная, ходила взад-вперед по комнате и ломала пальцы. — Я своими глазами видела.

— Все ясно как день.

— Трудно поверить, что Датико Беришвили так глуп. Ведь завтра все раскроется.

— Не так он глуп, как тебе кажется… Ни завтра и ни послезавтра… — Как видно, Андукапару было тяжело говорить, он отрывочно выбрасывал отдельные слова.

— В чем дело? Чего добиваются эти люди?

— Со всеми нами что-то происходит, и мы не можем понять что, — сказал Андукапар. Лука краем уха прислушивался к беседе Андукапара и Богданы. У него перед глазами все стояло искаженное болью, залитое потом лицо отца. Он не верил и не мог поверить, что Коротышка Рубен мог причинить его отцу такое зло. За что? Ведь Гоги Джорджадзе ничего плохого ему не сделал!

Лука поглядел на Андукапара и невольно поднялся с места. Андукапар бессильно лежал в своем кресле. Глаза его были затянуты какой-то пеленой, или он заснул с открытыми глазами. Обе руки, свесившись с кресла, беспомощно раскачивались. Дышал он так часто, что, казалось, вот-вот испустит дух.

Лука подошел к Богдане и прошептал:

— Он спит?

— Спит, — таким же шепотом ответила Богдана. — Пусть заснет покрепче, и я перенесу его в кровать.

Кто-то постучал в дверь.

— Кто там?

— Военный патруль… Вести от майора.

Богдана отворила ставни. В комнату вошел безбородый молодой солдат и вежливо поздоровался. Все в порядке, сказал он, майор лежит в таком-то госпитале и чувствует себя хорошо.

— Его отвезли в твою бывшую школу, — сказал Андукапар, задвигавшись в своем кресле.

Вежливый патрульный попрощался со всеми и перед уходом сказал Богдане:

— Сквозь щели в ставнях проникает свет, как-нибудь замаскируйтесь, а не то вас оштрафуют.

Богдана поблагодарила патрульного, и он ушел.

— Совсем погасите лампу и откройте дверь, — закричал Андукапар. — Я задыхаюсь!

Наутро Лука застал Андукапара на балконе. Богдана чуть свет ушла на швейную фабрику. Андукапар тяжело дышал. Лука обратил внимание на нездоровую, какую-то странную бледность его лица. Расстроенный Лука не мог заставить себя поглядеть другу в глаза. Наверно, такой цвет лица называют землистым, подумал он. Ноздри, подбородок и кожа над верхней губой Андукапара были покрыты сыпью, которой вчера не было, во всяком случае, Лука ее не замечал.