Когда он прошел через темную подворотню и повернул к своему дому, он услышал голос дяди Ладо. Дядя Ладо сидел под липой, одной рукой опираясь на стол.

Лука подошел к дяде Ладо.

— Присаживайся, — сказал дядя Ладо.

Лука покорно сел.

— Как поживаешь?

— Ничего, дядя Ладо, спасибо.

— Спер у тебя одежду этот негодник?

— Да.

— Много проходимцев на свете. Это, конечно, нелегко, но ты тогда человеком станешь, когда научишься различать мерзавцев… Я много таких встречал. — Дядя Ладо замолчал ненадолго и потом неожиданно спросил у Луки: — Ты можешь завтра встать в шесть утра?

— Могу, дядя Ладо.

— А не врешь?

— Не вру, дядя Ладо, я теперь почти не сплю.

— Должен спать… Детям нельзя не спать. Теперь ступай, а на рассвете я тебя жду, не подведи, поедем на рыбалку. Я бы не стал тебя поднимать чуть свет, но не смог найти помощника, все ушли. Проклятая война.

В другое время такое доверие необычайно обрадовало бы Луку, но завтра был день похорон тети Нуцы, и у Луки не лежало сердце к рыбалке.

— Знаешь что, Лука? Рыба все равно нужна для поминок. Часа за два мы наловим сколько надо. А варить я сам буду.

Глава шестая

Лука и в самом деле не спал всю ночь. Метался, ворочался, изредка погружаясь в дремоту. И тогда ему снилась голая Мтвариса. Только во сне ей как-то удавалось пролезть сквозь прутья решетки, и они вдвоем, Мтвариса и Лука, под руку прогуливались по больничному двору. Бассейн был наполнен прозрачной голубоватой водой, и в нем скользили золотые рыбки.

Лука просыпался от сильного внутреннего толчка. Потом его опять одолевала дрема, и теперь в прозрачном голубом бассейне вместо золотых рыбок плавали Лука и Мтвариса.

Во сне бассейн был намного больше, чем тот, который Лука видел в больничном дворе — высохший и замусоренный. Или они сами во сне становились меньше: он вплавь догонял Мтварису и никак не мог догнать. Но это преследование или стремление к Мтварисе приносило ему невероятное, дотоле неведомое наслаждение. Мтвариса, словно рыба, скользила в воде. «Какое счастье — купаться в луне, — говорила она, — это ведь луна, мы плаваем в луне, Лука, понимаешь…»

— Что с тобой, Лука?! Хочешь, я зажгу свет? — Это голос Андукапара.

— Не знаю, — бормочет Лука.

— Зажечь?

— Как хочешь.

— Спи…

— Не сплю и все равно вижу сны.

— Ты, наверно, задремал. Чтоб увидеть сон, достаточно одного мгновенья. А за две секунды можно увидеть целую эпоху.

Лука не мог в это поверить, но и противоречить не стал. Обалдевший от бессонницы, полной сновидений, он подумал, что так, наверно, оно и есть, раз это говорит Андукапар. Это была уже третья ночь, которую он проводил в комнате Андукапара. Он спал на старой, всеми забытой скрипучей тахте, стоявшей в дальнем углу. Бывало, что в течение целого года на нее никто даже не садился.

— Что ты видел, что тебе приснилось?

— Не знаю.

— Нельзя на все отвечать «не знаю».

— Мне снилась Мтвариса, как будто мы купались в бассейне, и я хотел ее поймать.

— Ах, вот как?! — сказал Андукапар и надолго замолчал. Потом в темноте Лука снова услышал голос Андукапара: — Ты часто думаешь о Мтварисе?

— Нет… не очень…

— Лука, не надо, перестань о ней думать.

— Я совсем и не думаю… просто иногда вспоминаю о ней.

— Лука, давай больше о ней не думай. Бедняжка — душевнобольная, и думать так о больной — кощунство. Ты знаешь, что значит «кощунство»?

— Знаю, — ответил Лука после довольно долгих колебаний.

— Вот и не думай о ней.

— А я ничего плохого не думаю.

— Поверь мне, Лука. Я знаю, что и как ты думаешь.

Лука почувствовал, как вспыхнуло у него лицо. Хорошо еще, меня не видно в темноте, подумал он. Потом затих и долго лежал, притворяясь уснувшим, — обманывал Андукапара.

— Это грех так думать о душевнобольной. Ты меня слышишь, Лука?

— Слышу.

— Дай мне слово, больше не будешь о ней думать.

— Хорошо, не буду.

— Постарайся.

— Я же сказал, не буду, — упрямо повторил Лука.

— Ты сам не знаешь, какой ты парень, Лука.

— Который час?

— Наверно, уже три. Спи…

— В шесть я должен встать… Не встать, а уже быть во дворе.

— Тем более… Не пойдешь же ты на рыбалку невыспавшимся.

— Хороший человек дядя Ладо, верно?

— Исключительный. У него была очень нелегкая жизнь. Другой бы на его месте озлобился, обозлился… Удивительно, как ему удалось сохранить такое доброе сердце.

До шести утра Лука притворялся спящим, чтобы Андукапар поверил, что он спит крепким и безмятежным сном. На самом же деле он не сомкнул глаз. После ночной беседы он чувствовал себя виноватым перед Мтварисой, несмотря на то что упрек Андукапара казался ему несправедливым.

В шесть часов Лука спустился во двор и под липой стал ждать дядю Ладо.

Было еще темно.

Ждать пришлось недолго. Дядя Ладо почти тотчас же вышел на балкон первого этажа и окликнул Луку. Он передал ему багор и весло.

Лука спустил багор на берег и прислонил к кирпичной стене, а весло взял с собой, боясь сломать. Спускаться по кирпичной стене и без весла было не очень просто.

Вскоре появился и дядя Ладо с огромным ведром.

— Чего ждешь? — крикнул он. — Неси все в лодку.

Дядя Ладо вытаскивал по ночам лодку на берег. Лука бросил шест и весло в лодку, потом ухватился за нос, но не смог сдвинуть его с места. Тогда он решил до прихода дяди Ладо отвязать хотя бы цепь.

Дядя Ладо сначала столкнул в воду корму, потом велел Луке отойти и схватился сильными руками за нос. Днище заскрежетало по камням, и, скользнув в воду, лодка закачалась. Лука хоть и отошел от лодки, но цепь не выпускал, держал ее обеими руками, чтобы лодку не унесло течением.

Дядя Ладо влез в лодку и перенес в нее ведро. Потом он показал рукой, чтобы Лука тоже садился, и взялся за багор. Лука пристроился на носу, и лодка двинулась вдоль берега, против течения.

Лука взглянул на балкон второго этажа. На балконе, залитом ярким электрическим светом, никого не было. Все еще спали. Когда Лука выходил из комнаты, Андукапар сладко посапывал.

Дядя Ладо изо всех сил налегал на багор, и лодка стремительно неслась вдоль берега. Поравнявшись с гаражом автошколы, лодка резко и быстро изменила курс и повернула к середине реки. Лука тем временем протянул один конец веревки сквозь кольцо, укрепленное на носу, и завязал ее узлом.

Лодка пересекла реку и очутилась прямо напротив «Бабушкиной стены», у крутого берега, окаймленного парапетом набережной. Лука не знал, почему эту стену называют «Бабушкиной стеной». Но зато знал, что к этой прочной кирпичной стене, врезавшейся в реку, в старину толстыми цепями привязывали водяные мельницы. Одну из них даже Лука хорошо помнил, не так много времени прошло с тех пор, как мельница Степанэ была уничтожена наводнением.

— Я не заметил в темноте, что Кура чуточку поднялась, — сказал дядя Ладо. — Запомни, это плохо. Когда река разливается, рыба теряет дорогу. Но сегодня мы все же не останемся без улова, вода не очень высокая.

К тому времени, как дядя Ладо закинул в первый раз сеть, небо прояснилось и посветлело. Наступило утро. Первый улов принес трех карпов и одного усача. Закидывая сеть, старый рыбак попутно учил Луку, что и как делать, и Лука старательно выполнял все его указания: отпускал веревку, чтобы лодка свободно шла по течению, а когда дядя Ладо говорил «довольно», Лука продевал веревку в железное кольцо и обеими руками тянул ее на себя. Прикрепленная к дамбе веревка натягивалась, и лодка останавливалась.

Старый рыбак левой рукой собирал верхний край сети, зубами удерживал веревку со свинцовыми грузилами, продетую над ячейками, а правой рукой сжимал одну треть «мешка». Затем на одну секунду задерживался, как бы измеряя глазом тот участок реки, который должна была накрыть сеть, взмахивал правой рукой, и раскинувшаяся сеть, блеснув в воздухе, с плеском шлепалась на воду. На бледно-розовеющем небе вырисовывались крыши и трубы старых домишек, лепившихся поближе друг к другу. Тянулись ввысь стройный барабан и купол бездействующей церкви. Незаметно меняла окраску река, к ней возвращался обычный, чуть мутный, зеленоватый цвет. В лодке время от времени собиралась вода, стекавшая с сети. Лука возвращал эту воду обратно реке. Вычерпывать воду доставляло ему особое удовольствие.