Старик наискосок перешел улицу и понуро побрел по тротуару, оставив духан Антона позади.

Он выглядел спокойным. Покой дался ему ценой бессонной ночи. До самого утра убеждал он себя, что лучше потопить щенков, чем оставить в живых, — для них же будет лучше. Долго терзался он сомнениями, но в глубине его души незаметно разрослось чуждое и неведомое ему чувство мести, определившее участь щенят.

Дядя Григол уверил себя, что ученый в золотых очках обманул его, во всяком случае, не всю правду сказал. Может, не доверился или ни во что его не поставил — подумаешь, какой-то темный старик, неуч. Что собаки надобны для науки, он растолковал ему, это верно, да о главном умолчал, скрыл, как собирается использовать бедных щенков. И старик думал, что отплатит ученому, подтопив щенят и оставив его ни с чем. Заявится осенью за щенками, а дядя Григол отправит его с пустыми руками, даст от ворот поворот. Но сначала выскажет ему все.

На углу старика чуть не сбил с ног Зеленый френч. И старик наверняка бы упал, не поддержи его сам же Зеленый френч. Он извинился, недоумевая: «Столько улиц пробежал и никого не встретил, надо же было именно на вас налететь, дядя Григол!» И все переживал: «Не ушиб вас, не ушиб?» Глаза у него лихорадочно бегали, и лицо было ошалелое.

— Ничего, ничего, не ушиб, — успокоил его дядя Григол и пошел было дальше.

— Голова трещит! — простонал Зеленый френч. — Хоть бы рюмочку! Умру, если не выпью!

— Антон не открывал еще духана.

— Откроет, куда денется, — вымученно улыбнулся Зеленый френч. — В этом его работа — утром открывать, вечером закрывать! А вы куда направляетесь, дядя Григол?

— Домой иду.

— До утра на мельнице просидели?!

— Чего там было сидеть до утра!

— А мы славно провели вчера время, и вино было что надо! Я вас ничем не обидел, дядя Григол?

— Чем ты мог обидеть, сынок?!

— И их тоже?

— И их тоже.

— Это хорошо, мирно разошлись, значит! — Зеленый френч и говорил, и слушал равнодушно, без внимания, кроме водки, ничто его сейчас не занимало. Взгляд его прикован был к духану Антона.

— А ты здорово вчера ученого… Глаза открыл мне на него.

— Какого ученого?

— Того… моего знакомца… в золотых очках.

— В золотых очках?!

— Ну, которому я щенят растил.

— Каких щенят, дядя Григол? — неподдельно удивился Зеленый френч.

— Как — каких? Ты же сам отговорил, чего, мол, их растить, череп им вскроют, ток пропустят…

Зеленый френч воззрился на старика бессмысленным взглядом и недоуменно развел руками, всем своим видом говоря: ни о чем подобном слыхом не слыхал!

— Да ты послушай!

— Ничего такого не помню, дядя Григол! Помню, как Джелалэддин воротился, вина принес…

— Оба ведь уверяли — замучат собак, затерзают, погубят, жалко их, и собака божья тварь. Оба твердили!

— Убей, не помню!

— Постой, постой! Как так не помнишь?!

— Что за собаки, что за ученый! Провалиться на месте, будь я последний гад, если знаю! Кроме Джелалэддина, никто на мельницу не заглядывал, откуда взялся ученый?

Старик не ответил, не смог — сердце больно сжалось, подступило к самому горлу. Ему хотелось еще раз услышать услышанное вчера на мельнице и увериться в правильности своего поступка. Старик надеялся, что Зеленый френч припомнит-таки свои слова. Он схватил его за грудки, потянул к себе и, отдышавшись, еще раз попытался напомнить ему вчерашний разговор.

— Ладно, все это хорошо, да от меня что вам надо, дядя Григол?

— Что надо?! Не уразумел, что надо?!

— Если он ученый, так сам знает и сам отвечает за свое дело, — дернул плечами Зеленый френч. — Как захочет, так и проведет свои эксперименты. Разве могу я ему помешать?! Знаете, дядя Григол, что такое эксперимент?

— Ты не увиливай, не заговаривай зубы.

Но в этот момент Антон открыл духан и заложил в него постепенно всех алкавших похмелья.

— Давайте в другой раз поговорим, дядя Григол… Это хорошо, что вас к науке потянуло, дядя Григол, а теперь пустите, нутро пересохло, если не выпью — дух из меня вон! — Он отвел державшую его за френч руку и припустил к духану.

На бегу он что-то еще кричал, обещал, заверял, но старик ничего уже не слышал, потерянно ковыляя за ним.

— Постой, до водки ли тут! Что ты наболтал! Как можно эдак! — негодовал старик, потрясенный, ошеломленный. — Чем тебе щенки мешали, окаянный. Чего надо было от них! На что меня толкнул! Что я почтенному человеку скажу, какими глазами гляну!

Зеленый френч как очумелый ворвался в духан.

Доплелся до заведения Антона и старик. Заглянул внутрь, но там роилось столько народу, что он ничего не различил. Извлечь теперь оттуда пьянчугу не удалось бы никому и ничему — увести себя живым он бы не дал. Начав с рюмки, Зеленый френч пил, пока не наливался по самые уши.

Убитый возвращался старик домой.

Рассвело. В город ступил новый день.

В короткий миг пробуждается город, разом приходит в шумное суетливое движение.

«Сам виноват, — думал старик. — Нечего было других слушать, каждый норовит на ум наставить. И про щенков рассказывать нечего было — кому да для чего выкармливаю, кто меня неволил. И щенков загубил, и перед хорошим человеком сраму не оберусь. Сто голов — сто умов, своим умом бы раскинул… Заладили: потопи да потопи, доброе дело сделаешь. Вот, сделал… Теперь-то уймутся, утешатся! Не отстали, пока не уговорили погубить несчастных…»

Внезапно старик вспомнил о собаке — она же увязалась за ним, когда он шел к реке. Оглянулся вокруг, собаки нигде не было. «Наверно, домой воротилась», — попытался успокоить он себя, но раз закравшееся в душу подозрение не давало успокоиться.

Он прибавил шагу, но какой уж тут шаг — еле волочил отяжелевшие ноги.

Свернув на свою улочку, старик издали различил на скамье двух мужчин. Они тоже заметили его и поспешили навстречу. Старик догадался — кто они и зачем явились. Молча поздоровался с ними — с Эзекиа и Чумдатуа. Молча подошли они к его дому, миновали дворик. Дверь в комнату была распахнута — забыл, оказывается, запереть. Ступил в комнату и тут же повернул назад. Почему-то надеялся застать собаку на своем месте, свернувшуюся калачиком. Она всегда дожидалась его там, когда он уносил ее щенят.

— Пораньше бы нам прийти, — посетовал Эзекиа.

…Старик не помнил, до самой ли мельницы шла за ним собака. Помнил, что перебрался через мостик и с настила оглядел соседние дома — не смотрит ли кто, потом перегнулся через перила и выпустил из рук холщовую сумку. И не видел, только слышал, как она грузно шлепнулась и скрылась в волнах. И сразу пошел обратно. Уже перейдя мостик, он снова расслышал шум, словно что-то бултыхнулось в воду. В тот момент он не обратил внимания, и только теперь это показалось ему странным.

— Нечего было слушать пустобреха… — продолжал Эзекиа. — Запьянели мы, вот и развесили уши. А ты чего спешку порол, взапуски, что ли, бежал топить?

— Да, не следовало их топить, — в тон ему сказал и Чумдатуа.

Вокруг них уже собрались соседи, любопытничали — что-де случилось? Некоторые даже в комнату старика забрались и тщательно осмотрели корзинку с драной ручкой, словно блох искали, а не щенят.

На балконах вокруг дворика показались люди, спрашивали, — что произошло.

Обронив голову и плечи, дядя Григол с видом преступника стоял посреди двора. Он различал, узнавал голоса соседей… Даже те, что еще вчера или позавчера убеждали его сделать доброе дело и выкинуть, потопить щенков — зачем-де плодить бездомных собак, — даже те возмущались теперь и осуждали его. «Что ты натворил, дядя Григол! Как мог выбросить в реку подросших щенят?!» — слышалось отовсюду.

Старик, правда, выдохнул разок: «Еще слепые были», но на эти слова никто не обратил внимания. Да и какое имело значение — слепых он потопил или зрячих?!

И если раньше соседи не верили рассказу старика об ученом в золотых очках, то теперь не сомневались, что он существует и непременно явится в конце сентября.