— Отвечай Михаилу Борисовичу, Лена! Он терпеть не может, когда мямлят. Где в нашем городе ты хочешь работать?

Я сказала то, что давно обдумала.

Сонькин отец встал, одернул халат, подошел ко мне и пухлой белой ладонью погладил по голове.

— Умница! Освобождаешь зампреда от лишних хлопот. Я уж думал, ты запросишь должность вроде моей… Считай, что работаешь.

В эту ночь я спала как мертвая.

4

Ворота ярко-голубые, как наше небо. Забор тоже голубой. Желтое рисованное солнце с глазами и ртом улыбается всяк входящему. Внутри на территории цветочные клумбы, маленькие качели, песочницы, деревянные горки.

Было часа два, время сна. Игровые площадки и веранды пустовали, и все одноэтажное ладное здание, тоже голубое, казалось необитаемым.

Я неуверенно поднялась на крылечко, дернула дверь: заперто.

— Вам кого нужно? — раздалось у меня за спиной. Оглянулась: стоит невдалеке молодая светловолосая женщина в строгом шерстяном костюме и держит за ногу безголовую куклу. Я объяснила, что мне нужна заведующая.

— Пойдемте со мной!

Она направилась в глубину территории; я за ней, пожав плечами. Подошли к деревянному домику с двумя окнами. Оттуда навстречу нам вышла, позевывая, полная женщина в белом халате и шлепанцах.

— А, Зоя Николаевна, — сухо сказала моя провожатая. — Вас-то мне и нужно. Посмотрите, что это такое? — Она протянула безголовую куклу.

Полная неряшливая женщина взяла куклу, повертела ей туда-сюда ноги, равнодушно определила;

— Танька это!

— А вы знаете, где я ее подобрала? Около ворот, чуть ли не на улице. Я уже не говорю о том, что она инвалидка.

Полная прикрыла ладонью зевок.

— Ох, беда какая! Нашли из-за чего волноваться… И голова где-нибудь валяется.

— Вот именно «валяется»! — У моей провожатой на щеках вспыхнули красные пятна. — Все «валяется»! Все «где-нибудь»! Скоро мы вообще останемся ни с чем.

— Да ладно вам… — пробормотала полная, морщась.

— Не ладно, а имейте в виду.

«Да это же заведующая!»— испуганно мелькнуло у меня.

Полная Зоя Николаевна ушла, позевывая, словно не получила выговор. Из-под белого халата у нее неопрятно торчала юбка.

Мы прошли в кабинет, маленькую комнатенку с цветочными горшками на подоконнике и письменным столом. В одном углу, в ящике, были грудой навалены сломанные игрушки, в другом стояло свернутое знамя.

— Садитесь.

Я села на стул, она за стол. Побарабанила пальцами по краю стола, глядя в окно.

«Двадцать три, двадцать четыре, не больше, — мысленно определила я возраст заведующей. — Красивая какая…»

— Нет, это черт знает что такое! — вдруг воскликнула она, шлепнув ладонью по столу. — Посмотрите, сколько они наломали за последнюю неделю. Я не говорю, что игрушки должны быть вечны. Но нельзя же потакать детскому варварству. А, да что говорить! — Она обреченно махнула рукой. — Вы Соломина?

— Да-а…

— Так я сразу и подумала. Маневич довольно точно описал вас по телефону. Как вас зовут?

— Лена.

— Моя фамилия Гаршина. Ирина Анатольевна. Трудовой книжки у вас, конечно, нет?

— Нет.

— Паспорт, медицинскую справку принесли?

— Да, вот… пожалуйста.

Из своей холщовой сумки я вынула документы и положила на стол. Гаршина даже не взглянула. Потерла ладонью высокий крутой лоб, спросила:

— Когда приступите к работе — сегодня или завтра?

— Могу сегодня.

— Знаете, сколько будете получать?

— Ничего не знаю! — Я вдруг рассердилась на ее сухой, казенный тон.

— Семьдесят пять рублей. Ваша должность — няня. Кроме вас есть еще одна няня. Но вы очень-то на нее не рассчитывайте. Старуха, к тому же ленивая. Что поделаешь! Няни — дефицит! Вот вы обживетесь, начнете капризничать, бунтовать, склочничать, а я даже не смогу вас выгнать. Не понимаю, зачем вам понадобилась помощь Маневича?

Я промолчала. Гаршина пригорюнилась, глядя в окно. Светлое, чистое лицо, крутой лоб, светлые гладкие волосы стянуты в тугой узел на затылке… «Интересно, замужем?»— подумала я.

— А почему вы выбрали детский сад? — неожиданно спросила Гаршина. — Есть работа и полегче.

Что ей ответить? Не станешь же рассказывать, как вечно возилась в нашем дворе с малышами, как они иной раз вызывали меня хором из дома… как всегда было весело, если вокруг носились счастливые, самозабвенные мордахи…

— Сама не знаю, — скучно соврала я.

Гаршина лишь пожала прямыми плечами, встала из-за стола и повела меня знакомить с персоналом.

Неудачи идут полосой, всем известно, а уж если повезет и жар-птица присядет к вам на плечо, постарайтесь ее не спугнуть!

У меня появился свой дом. Да, да, не свой угол, не своя комната, а именно свой дом. И не какой-нибудь: из трех просторных комнат, прекрасно обставленных. И свой сад, окруженный бетонным забором, с персиковыми и айвовыми деревьями. И даже свой маленький бассейн в саду.

Все это чудо сотворили Маневичи. Они привезли меня сюда вместе с моим чемоданом и вручили ключи: один от железной калитки, второй от парадной двери, третий от черного хода с веранды и четвертый от летней кухни в глубине сада — целую связку.

Пока мы ехали сюда, они не сказали ни слова, лишь загадочно переглядывались, и я, как ни фантазировала, не могла вообразить ничего лучше «комнатухи» в каком-нибудь заводском общежитии, которую удалось раздобыть Михаилу Борисовичу.

Когда мы вошли в этот дом, я подумала, что Маневичи подыскали для меня угол у каких-то своих знакомых, и лишь недоумевала, где же хозяева.

Когда они вручили мне ключи и сказали, что вся эта резиденция моя, я невесело засмеялась этой шутке. Тогда Мария Афанасьевна объяснила мне что к чему.

Когда они ушли, я недоверчиво, как кошка, подброшенная в чужой дом, обошла комнаты, заглядывая во все углы и принюхиваясь к незнакомым запахам.

В спальне, где стояли две широченные деревянные кровати, я подняла телефонную трубку и набрала домашний номер.

Ответил отец. Едва прозвучал его голос, как я поняла, что он пьян.

— Позови маму, — твердо попросила я.

— А! Доченька любимая! — шумно приветствовал он меня, — Явилась — не запылилась! А мы уж решили — уехала. Раздумала, значит? Молодец!

— Позови маму, слышишь?

— Со мной, значит, уже и говорить не хочешь? Отец тебе не собеседник? А я вот настроен с тобой потолковать. Где ночуешь, дочь? Под забором?

— Ты позовешь маму или нет?

— Нет твоей матери! — заревел отец. — Шляется где-то, как ты! Сочувствия у людей ищет!

— Тогда слушай, что я тебе скажу, и передай ей. Я никуда не уеду. Я нашла работу и квартиру. Уже работаю. И крыша над головой есть, понял? К вам, не вернусь. Не ищите меня и… не беспокойтесь обо мне.

— А кто о тебе беспокоится, кто?

— Ну, тем более! Тогда забудьте обо мне. — Я хотела повесить трубку.

— Эй, Ленка! — заорал отец.

— Чего тебе еще?

— Где это ты, хотел бы я знать, работу нашла? И квартиру? Врешь ты все! Помыкаешься и явишься домой. Приходи, дочь! Мы тебя примем, не думай. Только помни условие.

Ну вот и все. Еще надо было написать письма Вадиму и Соньке.

Опять я обошла весь дом и вновь пережила радость доброго чуда. Девять месяцев! Значит, я уже рожу, когда хозяева вернутся из своей заграничной командировки. Достанется, наверно, Маневичам за самоуправство. Да нет, вряд ли. Мария Афанасьевна говорила так убедительно:

— Перестань мудрить, Лена! Заплатишь им за электричество — и все. А может, и этого не понадобится. Главная твоя забота — не спалить дом. Живи! А приедут, придумаем что-нибудь еще.

Перед этим Маневичи предложили пожить у них, но я, конечно, отказалась.

Кроме спальни и гостиной в доме был рабочий кабинет с замечательным письменным столом. Что меня порадовало — книги! Полки ломились от них. Хотя здесь было много всякой технической литературы — в основном по нефтехимии, — на мою долю все равно оставалось, читать — не перечитать!