Что же влекло Ю. Пожеру в северные дали? В автобиографии, написанной для сборника «Писатели Советской Литвы», он посетовал на упреки: дескать, увлечен «дальними краями» и забывает родной край, не интересуется «чисто литовской» тематикой… Такие упреки, по-моему, несправедливы — Ю. Пожера писал и про Литву (есть и романы, и рассказы, и повести, даже киносценарий на «местном» материале), но сам автор, видимо, счел нужным ответить на них самыми серьезными аргументами: «Я много писал о Севере, о живущих там народах. Это случилось по двум причинам. Во-первых, я по природе непоседа из непопулярной в наше время породы романтиков. Во-вторых, литовский народ небольшой, и часто проблемы, которые нас волнуют, созвучны в той или иной мере с радостями и заботами северных народов. (…) По-моему, сегодня нет тем „чисто литовских“, как и тем, относящихся только к какой-то одной нации, поскольку сама жизнь соединила множеством связей народы и людей нашей страны».

В этом — принципиальное понимание советской литературы не как механически объединенного сообщества национальных литератур, а как литературы, единой в своей общенародной исторической сути. Сама жизнь предоставляет писателю материал, свидетельствующий о несостоятельности национальных разграничений, — люди движутся, или, как теперь принято говорить, происходит ускоренный процесс миграции, безлюдные еще недавно районы в считанные годы заселяются, а новоселы — из самых разных концов страны… И если уж говорить о писательском любопытстве, то где, как не в этих краях, он может найти материал, более богатый неожиданными человеческими судьбами, встречами и конфликтами…

Таким материалом насыщен и роман Ю. Пожеры «Рыбы не знают своих детей». По «фактуре» романа нетрудно догадаться, что он рожден на той же основе, что и очерки о Севере. Но это не беллетризированное их повторение, а стремление придать живому фактическому материалу новое, более широкое, обобщенное художественное звучание. Признавая, что написать хороший очерк ничуть не легче, чем создать произведение «настоящей» литературы, Ю. Пожера в одном интервью отметил, что «иногда в очерке нельзя использовать самую интересную конфликтную ситуацию или отдельный факт, так как они обусловлены живыми людьми, их биографиями». Вот писатель и идет в «художественный» жанр, когда чувствует, что факт своей строгостью сковывает его возможности в поисках ответа на вопросы, поставленные жизнью.

Четырнадцать лет назад Ю. Пожера уже печатал повесть, написанную в результате дальних путешествий по Сибири. Мне кажется, что повесть «Золото» не превзошла его очерков. А это уже само собой настораживало и по отношению к новому роману, есть ли в нем то «интимное», ради чего стоит перешагнуть за пределы очерковой «достоверности»?..

В романе «Рыбы не знают своих детей» есть отдельные «просчеты», но они не настолько велики, чтобы разрушить идейно-художественную значимость и стройность произведения.

Роман двуплановый, рассказ ведется то от имени «первого», то от имени «второго» героя. Именно в первом плане романа и проявляется четко очерковый материал, добытый автором в своем личном контакте с первозданной природой Севера. Видишь картины величественной сибирской тайги, ее рек, читаешь по-хемингуэевски детальные описания рыбной ловли или охоты — и в твоем читательском сознании не мелькнет даже тени недоверия или подозрения, что автор, быть может, что-то приукрашивает, а то и «пугает» нас, как нередко бывает при чтении «путевой» литературы.

На этот раз картины прекрасной и вместе с тем суровой природы нужны автору, чтобы поставить и хотя бы попробовать решить очень важный вопрос современности: вопрос контактности «цивилизованного» человека и первозданной, еще не тронутой природы. Ю. Пожера эту проблему выдвигал и в своих очерках, но в другом — скажем, экологическом — плане. В романе «Рыбы не знают своих детей» поднимается проблема психологической контактности, духовной совместимости человека, волей судьбы очутившегося лицом к лицу с природой, которую он еще не успел «обуздать», «приноровить» к своим потребностям. «Первый» герой романа Вилюс, бежавший из далекого литовского города в поисках успокоения, — не выдерживает испытания прекрасной, но и жестокой природой; в этом нетронутом мире тайги надо не только много знать, уметь, но и одолеть гнетущее чувство одиночества, именно одолеть, а не смириться с ним…

Автор особое значение придает высказываниям, убеждениям «второго» героя — Юлюса, человека, нашедшего этот духовный контакт с тайгой и защищающего ее страстно и категорично: «Цивилизация и природа — непримиримые враги. Только беда в том, что в этой борьбе всегда проигрывает природа, а цивилизация — никогда…» Если б он мог, он оставил бы тайгу нетронутой, не разрешил бы человеку вторгаться в нее с его техникой, орудиями массового производства и уничтожения… У Юлюса четкая, не терпящая никаких компромиссов философия несовместимости природы и современной человеческой цивилизации.

Нет, это не авторская концепция. Критик П. Браженас, рецензируя книгу очерков Ю. Пожеры «Северные дороги», в «Литературном обозрении» когда-то писал: «Беспокойная, ищущая мысль автора не может принять ни односторонней (и нереальной) консервации быта северян, ни непреклонного триумфа дегуманизированной цивилизации». Это замечание можно перефразировать и по отношению к родному дому северян — тайге и тундре. Но читатель неослабно чувствует, что авторская симпатия не на стороне Вилюса, который думает об этой проблеме, может, и более реалистично, а именно на стороне непреклонного в своих убеждениях Юлюса, и, видимо, не только потому, что этот герой обладает прекрасными качествами, но и потому, что в его суждениях отображается всечеловеческая тревога о сохранении того, что еще осталось на земле нетронутым…

Итак — два литовца в глубокой тайге, в сотнях километров от ближайшего человеческого жилья. Один из них — новичок, сначала поражающийся величием и богатством природы, другой — бывалый таежник, охотник, которому, можно сказать, тайга раскрыла уже все секреты, но тем не менее — почтительный к ней и осторожный… Тут уж действуют другие правила бытия, тут и человек к человеку должен по-другому относиться. Автор щедро рисует и окружающий мир природы, и детали охотничьего быта, но об этом мы уже знаем и из его «северных» очерков. Главное тут другое — то «интимное», о котором, как Ю. Пожера однажды признался, очеркист не имеет права писать.

В романе на первый план выдвигается история семьи Юлюса Шеркшнаса, им самим же рассказанная человеку, прибывшему с далекой родины. И хотя Юлюс по всему своему жизненному опыту, «по духу» — сибиряк (ведь в Сибирь он попал совсем маленьким), но именно в его рассказе и прослеживаются крепкие нити «литовской темы», которая требует некоторых разъяснений для читателя.

Только под конец романа автор раскрывает причину пребывания его семьи вдали от родных мест: «без вины виноватой» оказалась семья Шеркшнасов, сосланная в Сибирь за «связь с бандитами»…

Тема послевоенного периода в творчестве Ю. Пожеры не нова: об этом — роман «Не гневом — добротой живы». В водоворот борьбы в литовской деревне в послевоенные годы были втянуты и те, кто вернулся победителями с фронта, и те, кто пережил оккупацию. В рассказах Юлюса чувствуется внутренняя драматическая связь между судьбами литовских крестьянских семей, не по своей воле втянутых в жестокую борьбу.

Юлюс вырос в таежной деревушке, вдали от родных мест, которых он и не помнит. Его рассказ проникнут горем его родителей, которые изведали и голод, и стужу. Но главное в рассказе — оставшаяся не только в памяти, но и в сердце теплота исконных сибиряков, русских людей, приютивших их, помогавших в тяжелую годину, а ему, Юлюсу, еще и прививших любовь к тем краям, с которыми он, взрослый, уже по своей воле связал свою судьбу на всю жизнь. Родным человеком и для него, и для его отца стал дядя Егор — честный, чистый человек, научивший всем премудростям сибирской жизни, помогший выдержать все испытания. Особенно сильно в рассказах Юлюса звучит тема человеческой чуткости и даже любви, преодолевающей национальную рознь, недоверие, подогреваемые предрассудками. Действует в романе и прямой носитель этих предрассудков, не потерявший своей трусливой воинственности экстремист «господин» Сташис, который, очутившись в северных краях не по своей воле, присваивает себе роль «духовного руководителя», «учителя», чтобы поддерживать «национальный дух» среди литовцев-поселенцев и воспрепятствовать сближению с коренными жителями…