Когда к ее клетке подходил Михаил Никитович — злобно скалилась, порывалась броситься на человека. Но он был терпелив. Готовил Люське специальную лечебную пищу, ласково разговаривал с ней, осторожно чистил клетку.

Не зря говорят: терпенье и труд все перетрут. Однажды Люська, вставшая уже на все четыре лапы, подошла к сетке, потерлась об нее, словно заправская мурка, и, кажется, даже мурлыкнула. Попечитель домашнего зоопарка понял, что зверь доверяет ему, и смело вошел в клетку.

И вот я с удивлением смотрю на М. Н. Барыкина, который протягивает злобной лесной кошке кусочек мяса. Та вертит большими желтыми глазищами, вытягивается, аккуратно берет из рук подачку острыми, как бритва, зубами. Отскакивает от хозяина и спокойно начинает есть. Когда он закрыл за собой дверь — рысь встала и долго глядела, как я рисую торопливыми словами ее внешность в записной книжке.

Лесная кошка щеголяет в светло-бурой шубке с крапинками цвета ржавчины. Тело у нее короткое, плотное, ноги длинные с широкими мохнатыми лапами. С такими ногами она легко, как на лыжах, бродит по заснеженной тайге. Быстро догоняет зайцев, хватает зазевавшихся тетеревов, а при случае в очень глубоких сугробах и на лося может напасть.

На полосатой голове у Люськи чуть подрагивают стоячие уши с белыми обводьями и черными кончиками, из которых растут кисточки, на морде бакенбарды. Желтые глаза с крупными черными зрачками оттеняют светлые обводья. Усы у нее растут из черных и светлых пятен, нижняя часть морды и передничек на груди — светло-серые.

Только вот хвост у рыси маленький, с ладонь, черный на конце. Длинный хвост, наверное, только мешал бы таежной хищнице лазить по деревьям, охотиться в глубоком снегу, протискиваться в узкие лисьи норы и тесные расщелины между скалами.

Вроде бы теперь рысь должна быть довольна своей жизнью — сытой и спокойной. Но Люська иногда вдруг беспричинно начинает злобствовать, кидается на сетку, когда подходят к ее клетке посторонние. Наверное, она вспоминает в эти минуты свое многодневное лежание в темном сарае. А скорее всего — рвется на волю, которую для дикого зверя не могут заменить удобные клетки и вкусная пища.

В конце зимы по просьбе ученых охотники нашли берлогу. Биологи хотели узнать, какие паразиты живут на теле медведя, когда он находится в спячке. Но зверя ведь не спросишь, какие блохи его кусают. Да косолапый и не услышит вопроса: спит. Пришлось разбудить и отстрелять, когда выскочил он, разъяренный, на засугробленную землю.

Стали осматривать берлогу и с удивлением вытащили из нее трех медвежат. Один был совсем маленьким (уместился в кармане рюкзака), беспрерывно хныкал, дрожал и мочился. Жалко малыша, но не взяли найденыша в зоопарк, куда определили двух его братцев, — зверят покрупнее и покрепче. Посудили-порядили охотники, куда пристроить младенца, вспомнили о Барыкине. Тот, конечно, обрадовался и, прямо со службы, с портфелем в руках, помчался за медвежонком.

Дома вытащил косолапую крошку из портфеля, осторожно поставил на пол, на все четыре лапы. Стоит! Настоящий медведь. Только с игрушечным схож, с потрепанным. Стонет, лезет обратно в руки: видимо, чует тепло. Осмотрели зверенка и назвали Машкой. Нашли соску, напоили младенца теплым молоком и, по очереди (медведь — на руках!) укачивали, как ребеночка, пока не уснул, согревшись.

Первые дни Машку не спускали с рук. Михаил Никитович даже на работу с ней ходил. Придет в свой следственный отдел, разложит на столе папки, а медведица тихо спит за бортом пиджака. Раза два даже под рубашку к себе устраивал, а точнее — за пазуху, когда особенно волновалась.

Звери растут удивительно быстро, если, конечно, за ними ухаживают, хорошо и правильно кормят. Как и любому ребенку, ей давали с пищей рыбий жир, витамины, капельку натурального меда.

Через месяц Машку словно подменили — такая стала она нарядная. Светло-бурая шерстка на ней заблестела, на голове появился темный платочек, на груди — белый передничек. Глаза сделались яркими, четче обозначился их коричневый цвет и маленький черный зрачок. Но «барышня», как звали ее домашние, начала хулиганить и медведицу выдворили во двор.

Я видел Машку девятимесячной. Внушительная «барышня». Встанет на задние лапы — передними достает до плеча своего хозяина. А про него нельзя сказать, что человек маленького роста. Михаил Иванович, гуляя со своей питомицей, научил ее ходить на задних лапах, балансировать на дереве, купаться в утином прудке. И все это, как он говорил, делается не для забавы. Без движения, без «работы» зверь быстро зачахнет даже при самом идеальном питании и уходе.

— Работай, Машка, работай! — снова и снова повторяет попечитель найденышей, заставляя ее влезать на коряжистый ствол дерева.

— Ээ-уу, — отвечает медведица, мягко опираясь своей мохнатой лапой на плечо своего друга.

Девятимесячный макак резус невелик, ростом с настольную лампу. Зовут его Кузей. Как и все дети, Кузя ни минуты не сидит спокойно: прыгает, кувыркается через голову, качается на качелях, подвешенных к потолку его просторной клетки. Но бывают минуты, когда он отдыхает от бесконечных кривляний или тщательно причесывается. В эти минуты его можно рассмотреть как следует.

Маленький человечек одет в короткошерстную шубку зеленовато-желтоватого цвета. Личико у него бледно-красное, как и уши и кисти с цепкими пальчиками. Глаза и нос — выразительные, с утолщениями, которые придают Кузе свирепый вид. Впрочем, у него не только внешность разбойничья, но и характер.

Кузя никого, кроме хозяина дома, не слушается. Не любит женщин, кошек и детей. Увидит Алешу — весь затрясется от злости, зафыркает, зашипит, схватит табуретку, застучит ею о пол клетки. Бросится на решетку, закричит сердито. Но Алеша сам виноват — дразнит его котом. А когда спокоен, стонет почти так же, как ребенок, о чем-то разговаривает сам с собой. Может быть, вспоминает прошлую жизнь.

Разглядывая обезьянку, я заметил четырехзначный номер, написанный, видимо, черной тушью на маленькой Кузиной ладони. Оказывается, макак, недавно принесенный в дом одним знакомым, служил подопытным животным в научно-исследовательском институте. На нем, как и на других резусах, проверяли новые лекарства. Наверное, не посчитались с возрастом обезьянки, заставляли работать наравне со взрослыми.

Беспокойный Кузя, надо полагать, хуже всех выполнял свои обязанности, и его уволили из института. Не прижился он и в квартирах — ни у первого хозяина, ни у второго. И у Барыкиных в доме все время скандалил, никого не подпускал к своей клетке. Но Михаил Никитович как будто не обращал внимания на Кузины угрозы: его воинственные жесты, устрашающие позы и мимику. В свободные минуты садился возле клетки и начинал разговаривать с маленьким сердитым человечком:

— Ну, что ты, Кузя, волнуешься, ты же у нас хороший…

При этом он доставал из кармана лакомства и осторожно угощал скандалиста. Через несколько дней приемыш перестал ругаться на хозяина, стал брать у него из рук пищу. Ко времени моего приезда в Уфу макак окончательно подружился с человеком. Мне довелось наблюдать довольно забавные сценки. Стоит кому-либо из домашних на виду у Кузи дотронуться до хозяина, макак, словно собака, бросается на «обидчика». Успокоившись, забирается на плечо друга и начинает осторожно почесывать его лысину. Михаил Никитович тихонечко подсаживает Кузю на плечо, когда он, забывшись, сползает на грудь, и говорит вполголоса:

— Кузя у нас нервный, его нельзя сердить…

Хорошо животным, когда их понимают люди.

Эмиль Золя писал, что любовь к животным — это любовь совсем особенная, что у нее свои горести, радости, свои нужды и она требует своих особых условий. М. Н. Барыкин безотчетно охвачен такой любовью. Отдает ей все, что остается у него от многотрудной службы в милиции. О своем увлечении он отзывается так: