— Валентин Федорович, — надрывалась Света, — домой пора, дети плачут.

— Тихо, товарищи, тихо, тогда я скажу несколько слов. Логачева у нас сотрудник новый, молодой специалист, но она проделала большую полезную работу… Мария Львовна, закройте книжку, все-таки неудобно, конференция, а вы книжки читаете.

— А если она научная?

— Тихо! Я говорю, Елизавета Алексеевна проделала большую полезную работу…

— Было уже!

— …Составила серьезный литературный обзор по всей проблеме в целом. Правда, такие обзоры уже были, но они не включали работ самых последних лет, и поэтому обзор, составленный Елизаветой Алексеевной, безусловно, важен.

Света выкинула вверх три пальца, что означало: шеф немножко повторяется; он действительно топтался на месте, слова сбивались в кучу, ничего не означая и все смазывая, но самое главное — он никак не мог дойти до эксперимента, до того полезного зернышка, честь выкапывания которого из кучи принадлежала лично Вете. Потом, растерянная, красная, обиженная, Вета слушала, как Галина Алексеевна, та самая, что в первый день ее работы кинула ей в руки синий халат — «прикрыться», коротко, по-деловому добила ее двумя словами. Оказывается, фосфатирование ржавых поверхностей перед окраской, на которое Вета возлагала столько надежд, не может представлять никакого интереса просто потому, что оно дорого. В теории все прекрасно и всем давно известно, но на практике смысла не имеет, поэтому и в литературе не обсуждается.

— Вот уровень подготовки наших молодых специалистов, — безжалостно заключила Галина Алексеевна. — Если бы они имели хоть какое-нибудь представление о реальном производстве и об экономике, можно было бы не изобретать велосипедов и тем самым существенно сэкономить энергию, как свою, так и коллектива.

Каждый раз потом, вспоминая это, Вета вздрагивала. Ну почему, почему ей не сказали этого раньше, пусть так же зло, но вовремя! А почему она не спросила? Вот за что ее наказывали! За самонадеянность. И — правильно, правильно! Никто ничего не подстраивал, это была старая накатанная привычная дорожка, так всегда поступали с теми, кто высовывался, кто пытался что-то изменить, разворошить это отлично функционирующее болото, никому не надо было прилагать никаких усилий, чтобы она, Вета, тихо и мирно пошла ко дну, достаточно было ей просто не помочь — и все, тонула она уже сама. Какой стыд!

На следующий день она боялась идти на работу, боялась, что ее не заметят, как не замечали вчера, или высмеют, или продолжат разгром, но опять она ошиблась. Ее встретили весело, с любопытством, с приветливостью, которой она вовсе не чувствовала раньше. Теперь, получив сполна, она наконец-то стала им ровней.

— Вы подойдите ко мне сегодня попозже, — усмехаясь, сказала ей Марина Викторовна, непосредственная ее начальница, о которой она умудрилась намертво забыть, — мы с вами обсудим, что вам делать дальше. И не краснейте так, ради бога, честное слово, ничего особенного не случилось. Подумаешь, какие нежности! Надо быть поскромнее. Эта работа ни у кого не получалась, и у вас не выйдет. В конце года подадите этот ваш отчет — и все. А пока займемся делом.

И она преспокойно переключила ее пока на другую тему, неофициально, под надзор Галины Алексеевны. И у Веты началась новая, не слишком-то напряженная, обыкновенная деловая жизнь, ее впустили внутрь, и она постепенно начала постигать утомительную, постоянную и простую суть своей работы.

Однажды поздним вечером, когда Вета уже собиралась спать, неожиданно позвонила Ирка.

— Вета, у меня очень срочное дело. Можно, я к тебе зайду? Только я не одна, со мной еще один человек… Марис. Я не знаю, что делать…

И они пришли. Ирка была маленькая, расстроенная, бледная, а Марис, по-прежнему красивый грубоватой мужской красотой, стал эффектно тяжелый, неповоротливый в своей морской форме. Они уселись и молча смотрели на Вету, словно ожидая, что она вот сейчас возьмет и разрешит все их трудности.

— Ну что вы оба такие несчастные? В чем дело? — храбро спросила Вета.

Марис поднялся, прошелся по комнате и наконец начал говорить, медленно, с растяжкой. Эта медлительность раздражала ее, мешала слушать и понимать, чего он хочет, что имеет в виду. Она сделала над собой усилие и вслушалась.

— …Вот почему я приехал. Ты не можешь этого не знать. Это касается нашего общего будущего. У вас это немодное слово, но фактически мы ведь были помолвлены!

— О чем ты говоришь?

— Только не надо шутить, Вета. Ты ведь все прекрасно знаешь. Ира не скрыла это от тебя. Теперь она вполне взрослая, и мне кажется, настало время вернуться к этому вопросу. Да, настало время… — Он остановился и уставился на Вету своими темными бархатными глазами.

— Почему сейчас? Почему настало? По-моему, это глупо, Марис. Я не знаю, какие события произошли за это время в твоей жизни, но здесь у нас никакое время не наставало. Неужели ты не понимаешь, что помолвка ваша была детской игрой? Ира была ребенком. Ну подумаешь, вы целовались! Кто в наше время всерьез принимает такие вещи? Да и зачем? Ну предположим, все это правда, вы помолвлены, ну и что дальше? Женатые люди и то расходятся. Если она не любит тебя, чем я могу вам помочь? Чего ты хочешь-то от нее? Разве ты не знаешь такого слова — «нет»?

— Не знаю и не хочу знать. Я привык добиваться тех целей, которые поставил перед собой. Но сейчас дело даже не во мне, дело в Ире. Если бы ты знала… если бы ты читала ее письма, ты бы поняла… Я требую ответственного отношения… И не перебивай меня, подожди. Сначала дай мне договорить. Я не мальчик, чтобы мне указывать на дверь. По моему глубокому убеждению, чувство ответственности является главным в человеке, и только на нем может быть построена крепкая семья, да и вообще вся жизнь… Я старше, и мне виднее, я чувствую на себе долг…

Они обе смотрели на него, ожидая, когда же это кончится, когда он поднимется и уйдет, но от него невозможно было избавиться, он все так же упрямо сидел на краешке стула, несгибаемый как скала. «Господи, да ведь он может переупрямить кого угодно», — в ужасе подумала Вета. Она вспомнила, что на кухне у нее выкипает чайник, и побежала заваривать чай, все равно от Мариса никуда не денешься. Что ж, придется им набраться терпения и пить чай. Хоть всю ночь.

В начале первого в квартире раздался длинный междугородный телефонный звонок, звонил Айнис из Юрмалы. Так вот почему не уходил этот сумасшедший, он знал, он поджидал брата, но поджидал с какой-то неясной Вете целью.

— Вета, это ты? — кричал голос Айниса. — Ирина с Марисом у тебя? Ну, как там у них дела?

— Никак, — растерянно отвечала Вета, пристально глядя в хмурое и упрямое лицо Мариса. — Айнис, ты мне можешь объяснить, что там у вас происходит? С чего это вы так навалились на Ирку?

— Да так, ничего особенного, семейные дела… Так ты говоришь — новостей никаких нет? А я уж на свадьбу собирался, но знаешь, сейчас приехать никак не могу…

— И не надо. Я говорю — не надо сейчас приезжать, оставьте ее в покое. Между прочим, у нас ночь.

— И у нас тоже. — Айнис засмеялся и задышал в трубку. Вдруг стало очень хорошо слышно, словно из соседней комнаты. — В общем-то я рад, — сказал он. — Хорошо, что ничего не получилось. Ирка ему не по зубам…

— Вот именно.

— Ну, привет?

— Привет.

Марис только сообразил протянуть к телефону свою крупную загорелую руку, но уже было поздно, телефон дал сигнал отбоя. Вета положила трубку.

— Ну, — сказала она, — ну, чего тебе еще?

Марис встал, сердито взглянул на Иру, словно все еще ждал от нее чего-то, и пошел к дверям. Вета шаг в шаг молча и решительно следовала за ним, не сдавая позиций, отрезая ему путь к возвращению. И все-таки он еще раз остановился в сумраке ночного коридора.

— Нехорошо. Нельзя так с друзьями, — голос у него был тихий, оскорбленный, гневный. — Пусть потом меня не винит, я сделал все.