Девочка притопывала подшитыми чёсанками, тёрла варежкой побелевший нос, но что-то ей мешало повернуться и уйти от этого дома.

— Чего ты нашла там интересного? Пошли, а то опоздаем, — торопила Дарима.

Сёстры подошли к двухэтажному деревянному особняку с резными наличниками и позвонили в квартиру на первом этаже. Дверь открыла высокая немолодая женщина.

— Проходите, девочки, согревайтесь, — приветливо приглашает она.

Елена Константиновна — так зовут учительницу музыки — бесшумно открывает двустворчатые двери с медными ручками, украшенными головами львов, неслышно закрывает их, и они идут до новых дверей, пока всё не повторяется снова. Нилке кажется, что эта худощавая женщина с добрым лицом будет вести их бесконечно.

Но открывается последняя дверь, Нилка зажмуривает глаза — так не по-зимнему солнечно в комнате. Овальные окна со сплошными стёклами вбирают много света. На низких широких подоконниках растут в. глиняных горшочках неизвестные ей растения. Они вьются, как горох, тянутся вверх и падают вниз зелёными ручейками. И везде — в шкафах, на подвесных полках, на стульях — стоят и лежат книги.

— Начнём, — говорит Елена Константиновна. — Сначала я позанимаюсь с Даримой, потом с тобой, Нилка. А пока почитай сказки Пушкина.

Девочка берёт книгу в сиреневом матерчатом переплёте, открывает первую страницу и читает первые строки. Они, как давно знакомая музыка, звучат в ушах, и не успевают затихнуть одни звуки, как возникают другие. Девочка читает дальше и уже не видит, не слышит ничего вокруг. Она не замечает, как Дарима заканчивает свой урок, и удивляется, когда Елена Константиновна зовёт её:

— Подойди ко мне поближе. Вот так. Я нажимаю клавишу, ты слышишь звук, повтори его, пожалуйста, пропой: а-а…

Нилка открывает рот, но ничего не слышит, кроме хрипа. Обескураженная, она замолкает и ждёт сердитых слов, но Елена Константиновна ласково подбадривает:

— Не робей, девочка, это только начинать страшно. Придёт время, и ты сама сыграешь вот это…

Она открывает ноты, нетерпеливо потирает руки, потом широко разводит их в стороны и начинает играть. Её пальцы быстро, обгоняя друг друга, бегут по клавишам, и в комнате звучит прекрасная музыка.

Елена Константиновна и Нилка улыбаются друг другу — музыка щедро одарила их радостью.

После урока учительница провожает сестёр, помогает им одеться, завязывает Нилкин шарф и протягивает ей книгу в сиреневой обложке:

— Возьми на память. Я желаю тебе всегда дружить с книгой и музыкой.

На улице ветер стих. Дарима спешит домой, ей не терпится поскорее рассказать матери о первом уроке музыки. Нилка идёт не торопясь, ей сейчас хорошо и тепло только от одной мысли, что через два дня она снова придёт сюда.

Дома Дарима начинает с порога тараторить:

— Мама, у Воротовой так красиво, всё старинное, много книг, а цветов! Шиповниковая роза, тигровые лилии, цикламены… Вот бы нам завести!

В глазах матери любопытство, она с интересом слушает старшую дочь и ждёт подробного рассказа младшей, но та молча раздевается и уходит в свой уголок. Девочка чувствует, что вот-вот скажет мать что-то резкое.

Мать привыкла себя чувствовать полноправной хозяйкой и теряется от ранней независимости Нилки, от того, что у её младшей есть своя отдельная, недоступная ей жизнь.

Подобно тому как со рвением наводила Антонина порядок в ящиках вишнёвого комода и платяном шкафу, бережно складывая новые вещи, перетряхивая, перебирая старые, так и в отношениях с близкими она должна была знать всё, до мелочей. Нилка видела, как покорно Дарима слушает советы матери, никогда не возражает, но частенько поступает по-своему. Так в самом важном Антонина была бессильна — у каждого в семье была своя собственная жизнь.

Сегодня Нилка вся под впечатлением первого урока музыки. Она пытается представить лицо Елены Константиновны, слышит её негромкий голос, ощущает на себе полный доброты взгляд. Ей кажется, что где-то она уже встречалась с женщиной, похожей на учительницу музыки.

Девочка берёт в руки книгу, поглаживает сиреневую обложку. С тех пор как её увезли от бабушки, у неё появилась новая привычка: если чувствует, что никто не видит, она нет-нет да разговаривает сама с собою.

— Нилка, пройдёт немного времени, и ты будешь играть всё, что захочешь, — говорит она, подражая голосу Елены Константиновны.

— Правда? Неужели правда? Ведь я ничего не умею, — отвечает она уже за себя.

— Не робей, девочка, это только начинать страшно…

Нилка садится за свой столик, рисует мелом на нём белые клавиши, ставит, как ноты, книгу. Ей кажется, что вместо букв перед ней нотные знаки, она хмурится, будто внимательно читает их, и начинает «играть». Её пальцы едва касаются клавиш, она очень увлечена своей игрой и не слышит, как тихо подходит мать.

— Откуда у тебя эта книжка? Покажи-ка мне ее, — требовательно говорит она и протягивает руку.

От неожиданности дочь вздрагивает, лицо становится растерянным и виноватым, она крепко прижимает книгу к себе.

— Ну и дикуша, — натянуто улыбается мать.

— Ну и трусиха, — смеётся вслед за ней Дарима.

Вдруг Нилка ловит пристальный взгляд отца.

— Не мешайте ей. Книжки — хорошее дело, пусть читает, — заступается он и снова склоняется над чертежами.

* * *

Город, как праздника, ждал пуска первого трамвая. Новенькие блестящие рельсы протянулись вдоль улицы. Рабочие с молотками в руках простукивали и прослушивали их. Пуска ждали со дня на день. И всё-таки произошло это внезапно. Красный вагон, яркий, как игрушка, возник из-за поворота, с грохотом и звоном покатил по рельсам. Вожатый сосредоточенно, строго смотрел вперёд. Кондуктор с кирзовой сумкой через плечо зазывно махал рукой горожанам.

Заскрипев тормозами, вагон остановился неподалёку от того места, где стояла Нилка.

— Пробный рейс! — объявляет на всю улицу кондуктор. — Всех катаем бесплатно!

И вот уже вагон забит детьми и взрослыми.

— В тесноте, да не в обиде! — говорит кондуктор.

Водитель даёт длинный звонок, двери бесшумно закрываются, и Нилка едет в первое путешествие по городу.

Вагон летит по новеньким гладким рельсам. Пешеходы, автобусы, машины уступают ему дорогу. Как музыка звучат длинные звонки, как слова из песни раздаются объявления кондуктора: «Стадион «Локомотив»!.. Планетарий!.. Театральная площадь!.. Парк культуры и отдыха!.. Железнодорожный вокзал!.. Птичий рынок!..»

Нилка сидит на деревянной скамейке. Вокруг радостный ребячий галдёж. Трамвай спускается под гору и въезжает на мост. Отсюда особенно хорошо видно, как красив город. Нилка слышит незнакомые названия остановок, и каждый раз ей хочется сойти, постоять у здания театра, рассмотреть чугунную решётку, огораживающую парк, но вагон трогается, она слышит новые названия остановок и едет, едет по городу.

Она проезжает в один конец, возвращается снова, катается до тех пор, пока кондуктор заботливо не спрашивает её:

— А ты не заблудилась, девочка?

Наконец Нилка сходит возле дома. Её ноги ещё ощущают стук колёс, в ушах стоит шум. Горящими от восторга глазами провожает Она красный звонкий трамвай, набирающий скорость…

Как-то незаметно для себя Нилка привыкла к городу. В школе с одноклассниками и с чужими людьми она была разговорчивая, общительная, весёлая, а дома наоборот — скрытная, упрямая. Частенько ей мешала деревенская стеснительность. Может быть, она тоже переменчива и непостоянна, как мать, которая с ней строга и неуступчива, с Даримой и отцом — неизменно ласковая, всё прощающая, на работе же — серьёзная, деловая.

Нилка после школы иногда забегала в больницу, где работала мать. Антонина сидела в большой полуподвальной комнате, заваленной вещами. Строго по счёту она выдавала нянечкам постельное бельё, сатиновые и байковые халаты, полотенца, мыло, какие-то коробки. Иногда в белом отутюженном халате и накрахмаленной шапочке, солидная, как профессор, она обходила палаты, выслушивала жалобы, просьбы больных, проверяла чистоту, и если замечала грязь, сразу начиналась беготня санитарок с вёдрами и тряпками. Больные и врачи говорили о ней с уважением: